∞ † ∞
Нет заклятий, что смогут помочь мне: Ты живёшь под кожей моей
При упоминании родственных душ Ваня всегда кривился и уводил разговор в сторону. Сама идея Судьбы, которая клеймила людей как каких-то коров и решала с кем человек проживёт свою жизнь и умрёт, претила и казалась горче яда. О любви в этот момент он не задумывался, да и какая может быть любовь, если твою Пару тебе навязали силком, мол на, вот, человек, тебе другого человека, выбора не дано. Отрицание идеи соулмейтов стало чистой воды подростковым бунтом, когда хотелось идти против всех, а всякое правило отвергалось по умолчанию. Разве можно кого-то судить за желание самому выбирать себе пару, решать, с кем он будет раскалывать надвое плохие моменты и кому отдавать хорошие?∞ † ∞
Даня появился в жизни Вани неожиданно. Немного странный парень на голову ниже него самого, любитель науки, компьютеров и строгой одежды а-ля мне сорок пять, и я скучен, как «Война и мир». Что там и говорить — общий язык ребята нашли далеко не сразу. Ваня предпочитал науке что-нибудь развлекательное, компьютерным технологиям — вечеринки, а скучной одежде — стильные вещи. Но когда живёшь в одной комнате с человеком, начинаешь замечать не только его недостатки, но и достоинства. Поначалу Ваня возмущался: с какой это стати он должен делить с кем-то свою комнату? Места, что ли, в доме мало? Гостевых целых три, и все пустуют. Живи — не хочу. Но почему именно в комнате Вани-то? Родители мнения не спрашивали, и первые три месяца Ваня ходит, ужасно раздражённый на подкидыша, ворчит, когда тот занимает его компьютерный стол, когда родители спрашивают «ну, как вы, мальчики, подружились?» Как-как. Великолепно. Ваня так зол, что ему приходится делиться (этого делать он не привык), что совсем не замечает: Даня не пользуется своим положением, не тратит деньги биологических родителей, не занимает слишком много пространства в комнате, всегда убирает за собой вещи и, в принципе, не создаёт никаких неудобств. Спустя три месяца Ваня мирится с присутствием Данилы не только в своей жизни, но и в своём личном пространстве. И тогда во вселенной Ивана Иванова появляется новая орбита.∞ † ∞
Ваня и Даня становятся друзьями. Они прикрывают друг друга перед родителями, проводят много времени вместе, заводят общие интересы. Ваня жёстко пресекает все попытки одноклассников использовать ум названого брата в корыстных целях (списывать у Дани имеет право только он), Даня, в свою очередь, терпеливо вычищает компьютер Вани от вирусов и мусора. Это оказывается не так стрёмно: дружить с ботаником. Даня приятен в общении и многогранен настолько, что иногда Ваня сам себе кажется неполноценным на фоне друга (это быстро проходит, потому что Ваня великолепен, и прекрасно об этом осведомлён). Ближе к семнадцати годам из друзей они превращаются в лучших друзей, и тогда наступает очередь родителей гордиться тем, что их дети так быстро стали близки. Оба могут спокойно назвать друг друга «брат» и закрыть глаза на какие-то недостатки. Ещё больше их сближает красивая Элечка Гамлетовна, которая чуть было и не развела их по разные стороны баррикад. Даня расставляет приоритеты верно и отказывается продолжать контакт с девушкой. Ваня, обжёгшись о неверность подруги, с потухшим энтузиазмом и прижатым хвостом возвращается в их братство. Даня даёт ему шанс, потому что все люди совершают ошибки. Умение брата прощать и понимать всё на свете иногда поражает Ваню до глубины души. Он прекращает вести счётчик идеальности Дани, но не устаёт ему удивляться.∞ † ∞
На их семнадцатый день рождения Ваня перестаёт скрывать от себя не очень приятную правду: он влюблён в Даню. Он настолько идеально заполнил собой все бреши и неровности его души, что найти кого-то, с кем бы совпали все холмы и ямки, кажется нереальным. Да Ваня не очень-то и хочет заменять Даню кем бы то ни было. Ещё год назад Ваня отрицал любовь, клялся себе, что никогда не влюбится. Ещё год назад Ваня не знал Даню. Признаться Дане и потерять его как брата и лучшего друга было не очень хорошей идеей. Почему-то Ване казалось, что названый брат придёт в шок, если вдруг узнает, что Ваня к нему не ровно дышит (и это мягко сказано). Вся проблема крылась в воспитании. Ваня рос богатым и заласканным, ему можно было если не всё, то гораздо больше, чем позволяли себе другие. У него отсутствовали всякого рода предубеждения и внутренние барьеры, связанные с полом человека, если речь заходила о сексуальной связи или (о чём Ваня не думал до Дани) отношениях. Запреты он находил скучными и бесполезными. Даня же воспитывался в обычной семье под эгидой консервативных взглядов. Мама Лида до сих пор говорила слово «гей» шёпотом или вообще заменяла это кивком и смятым эвфемизмом: «Ну этот самый… который… того». Ваня понимал, что дело плохо. Усложнялось всё тем, что он толком не умел ни выражать свои чувства, ни ухаживать. Трюк с дорогими подарками на Даню не подействует, ласковые слова и комплименты тоже отпадают. Не добиваться же ему брата так же, как он добивался девушек, чтобы развести их на постель. Нет. Даня — другое. Даня — это не просто желание залезть в трусы и получить оргазм. Даня — это желание находиться рядом постоянно. Ваня впервые думает о соулмейтах, о всей этой несовершенной системе, которая позволяет определить твой это человек или нет по единому касанию к возлюбленному. По сути, он знает о родственных душах немного. На помощь ему приходит интернет. Юноша набирает в поисковую строку «соулмейты» и открывает первую ссылку: «Каждому человеку в мире предначертана родственная душа. В соулмейта влюбляются однажды и проносят это чувство через всю свою жизнь. Узнать своего человека просто: достаточно одного касания. Если любовь не взаимна — после касания на коже останутся отметки. От степени касания и вероятности того, что чувства когда-нибудь смогут стать ответными, отметки делятся на лёгкие (гематомы и ссадины), средние (ожоги) и тяжёлые (шрамы): те, что никак не стереть с кожи. Появление каждой метки сопровождается болью и влияет на все внутренние органы. В большинстве случаев первым сдаётся сердце: после каждого такого касания оно ослабевает всё больше, что может привести к летальному исходу. Известны также случаи потери рассудка. Человек переставал существовать для общества как личность разумная и здравомыслящая. Принадлежность того или иного человека другому может проявляться годами. В этот период касания возможны и не влекут за собой никаких последствий, ровно до того момента, пока одна из душ не осознает влюблённость. Чаще всего период «отметок» не длится дольше двух месяцев и носит лёгкий характер гематом и, реже, ожогов. На этом этапе лучше воздержаться от прикосновений и заняться психологической стороной вопроса». Ваня блокирует телефон и гордо подставляет плечи тяжёлому осознанию, что влюбиться он может только в одного человека, и что чувство это будет сопровождать его всю жизнь, и что любовь его может так и остаться невзаимной, и что неотлаженный, несовершенный уроборос соулмейтов часто рушит жизни людей. Ваня нагоняет всё то, что игнорировал годами: он читает ещё несколько статей про соулмейтов, замечает, что эта тема в их обществе так же вечна, как тема денег, религии и политики. Он штудирует сайты, посвящённые этому феномену, в левом нижнем углу которых каждую неделю мелькают печальные некрологи о том, как один из пары сжигает себя изнутри в бешеном желании покончить с собой — сделать хоть что-то, что разрешит душевную боль, прекратит агонию и мытарства. На ужасные фотографии изуродованных тел Ваня старается не смотреть. Страх едкой кислотой разливается по крови и заставляет сердце сжаться жалобным спазмом. Ваня спокойно касался Дани с тех самых пор, как они стали делить одну комнату. Дотрагивался до него случайно, пинался локтями и коленями, они часто дурачились и дрались в самом начале общения. Всё было отлично. Никаких меток, никакой боли. Но это всё было до того, как Ваня понял, что влюблён. Теперь парню страшно даже подойти ближе к Дане, не то что проверять свою теорию.∞ † ∞
Даня замечает, что с Ваней творится что-то неладное. Ваня начинает избегать его, они перестают проводить свободное время вместе, видятся только в школе и ночью, перед самым сном. Всё остальное время Ваня проводит где угодно. Он опошляет образ соулмейта в ду́ше, лаская себя, он возводит этот образ на алтарь, роняет высокое понимание любви и резко подхватывает его у самого пола. Ваня, золотой красивый мальчик, впервые сталкивается с проблемой, которой нельзя пихнуть в зубы денег и забыть. Ване не нравится быть влюблённым. Это чувство, пробуждающее в нём жажду обладать настолько сильно, что любой взгляд людей в сторону Дани кажется ему посягательством на святыню. Это страшное чувство, которое делает очевидными все его пороки, заставляет ощущать себя ещё хуже, чем он есть. Судьба, сводящая двух людей вместе, рисуется скорее приспешницей Ада, чем купидоном. Это мощь, которой невозможно противиться. Измученный душевным влечением, Ваня сдаётся на третий месяц. Он решает узнать всё и жить дальше, чем не знать ничего и сходить с ума. Ваня лежит на пока ещё тёплой траве и смотрит, как песочное солнце медленно закатывает свой толстый бок за линию горизонта. Он размышляет о том, что скоро тёплым денькам придёт конец, летняя веранда уснёт на несколько месяцев, а газон станет грязью, пока его не покроет слоем глазури первый снег. Даня вырывает Ваню из колючих мыслей. Он опускается на траву рядом, положив руки за голову и щурится оставшимся лучам. Ваня приподнимается на локтях и смотрит на Даню. В густом закатном свете его волосы кажутся совсем рыжими, и весь он прекрасен до такой степени, что сердце Вани снова жалобно сжимается и побуждает действовать. Что угодно, только бы не чувствовать больше этой неизвестности, которая перемалывает все внутренности уже не один месяц. — Вань, — Даня тоже опирается на локти. Между ними от силы сантиметров десять, и Ваня всматривается в чистые голубые глаза. — Чего? — Что происходит? Первым делом Ваня хочет спросить: «А что, собственно, происходит?», но понимает, что этот трюк с Даней не прокатит. Строить из себя дурака не хочется. Тем более, он давно хотел разрезать струну незнания. Сейчас самое время: им не мешают ни назойливые родственники, ни расстояние. Поэтому Ваня поднимает бровь и говорит: — Сейчас узнаем. Ваня подаётся вперёд, касается двумя пальцами подбородка Дани и целует его. Бережно, почти не касаясь губами губ. Это так не похоже на все поцелуи-прелюдии, которые Ваня когда-то давно раздаривал направо и налево каждой девушке, которая побывала у него в постели. Боль рождается на кончиках пальцев и, нанизывая на свой вертел все внутренние органы, добирается до самого сердца. Ваня сгибается и тихо стонет, на глаза наворачиваются слёзы. Он даже не знает, где ему больно: кажется, везде. Всё тело полощет и жжёт. Приходит мимолётная мысль о том, что ведьмы, сжигаемые на костре, чувствовали то же самое. Только платили они за свой ум, а Ваня платит за безумие. Он сгорает от стыда и боли заживо, находит в себе силы встать и уйти, даже не посмотрев на Даню — перед глазами всё мутное и расплывчатое от влаги. Ваня стоит перед зеркалом в ванной. Он умылся ледяной водой несколько раз, обнаружил на пальцах, которыми касался подбородка Дани, синяки и задрал футболку до самого горла. В зеркале отразилась худое тело. С левой стороны, в районе сердца, мерзкой лиловой лужей расплывалась гематома, отдающая пульсацией по всей груди. В голове только одна мысль «прошло три месяца». Девяносто два дня с осознания собственных чувств. Львиная доля статей о соулмейтах обещает либо моментальное принятие пары, либо срок в два месяца — не больше. Не больше. Ваня поднимает глаза и видит в отражении Даню. Он стоит на пороге ванной, его взгляд прикован к поражённому участку кожи. Метка выглядит ужасно, и Даня не хочет представлять, какую боль она способна доставить. Даня знает точно одно: Ване лучше к нему не прикасаться.∞ † ∞
Даня не злится, не устраивает долгий разговор на тему «почему мы не можем быть вместе», не спешит рассказать обо всём родителям. Он только пытается побороть в себе страх перед не таким, как большинство, и общаться с Ваней ещё реже (будто в последние три месяца они были неразлучны). Даня рос в консервативной семье и никогда не встречал однополых соулмейтов, но знал, что такое возможно. Ему даже страшно было подумать, как отреагируют воспитавшие его родители, если узнают, что сын предназначен парню, а не милой девушке. Даня, имеющий в отношениях нулевой опыт, путается и старается не думать о сложившейся ситуации. Впервые так хочется верить, что проблема исчезнет сама собой. Но проблема не исчезает. Дане непривычно видеть Ваню, который перестаёт думать о собственном комфорте и развлечениях. Ваню, который лежит в постели все выходные в наушниках и наверняка слушает музыку, от которой хочется пойти набрать себе тёплую ванну или подружиться с табуреткой. Ваню, который долго ворочается в постели прежде чем уснуть (Даня слышит это каждую ночь). Ваню, который изумительно играет свою роль подростка перед родителями. Настолько отлично, что никто не догадывается о происходящем. Ваня не может сопротивляться себе. Желание коснуться Дани так велико, что распирает зажившую грудную клетку изнутри. Он знает, что его ждёт, но иногда даёт себе волю и с каким-то отчаянным мазохизмом вроде бы ненароком касается Дани: когда они сидят за общим столом (локти и колени), или когда они случайно сталкиваются в проходе (плечи и бёдра). Метки разрастаются. Из синяков превращаются в красные ожоги, предупреждая: парень, остановись! Некоторые метки не сходят с тела, оставаясь шрамами, некоторые появляются сразу как большой рубец или взбугрённая кожа. Каждая несёт за собой боль. Каждая бьёт по организму молотом, разрушает изнутри. Ваня хуже спит, меньше ест, но продолжает потакать своему непреодолимому желанию быть рядом с Даней хотя бы на долю секунд. Даня начинает злиться. Он видит, что состояние Вани ухудшается, он пытается держаться подальше, но брат умеет добиваться своего: если он задумал, он сделает, чего бы ему это ни стоило. Смотреть на мучения Вани невыносимо, и Даня воспитывает в себе равнодушие (получается плохо). Он не знает, может, уже тот самый момент, когда стоит сказать обо всём семье и обратиться к врачу? Или так он сделает Ване только хуже?∞ † ∞
Спустя полгода после появления первой метки на Ване практически нет живого места. Шрамы расползаются от коленей до бёдер, от самых кистей и венчают тяжёлыми уродливыми гроздьями плечи (теперь Ваня вынужден носить одежду с длинным рукавом). Самое поражённое место — грудь. Ваня давно не смотрит в зеркало. Он изуродован шрамами (теми, которые проносит на себе всю жизнь, как напоминание о собственной никчёмности), от его красивого молодого тела с каждым касанием остаётся всё меньше и меньше, но сила, влекущая к родственной душе, не поддаётся контролю или дрессировке. Желания Вани не собираются усмиряться даже под страхом смерти. Но вскоре и он пропадает. Принимая душ, Ваня больше не находит в себе сил потянуться рукой вниз. Ему противно от самого себя, ладони чувствуют неровную поверхность кожи и пронзающую жалость: почему это нельзя отмыть мочалкой и спустить, вместе с грязью, в канализацию? Ваня стоит на нижней ступени их дорогой мраморной лестницы. Каменные перила приятно холодят кожу ладоней, в доме светло и пусто: имея большую семью, редко случается остаться дома совершенно одному. Он смотрит на большой обеденный стол, на просыпающуюся природу за огромными окнами и думает, что весна, наверное, прекрасное время года. Ваня мало что ценил в своей жизни раньше, теперь же, чем дольше он носит на себе метки, тем меньше прекрасного находит в мире. Пустота дома на короткий миг обволакивает его спокойствием. Ваня умирает изнутри, и от этого уже ни весело, ни грустно.∞ † ∞
Однажды Ваня понимает, что устал. Он лежит в своей постели уже не первый час, пытаясь уснуть. В комнате темно, душно и тихо. Даня спит бесшумно, и кажется, будто Ваня один во всём этом мареве, застыл в смоле ночи и не знает, куда себя деть. Ваня измождён. Ваня встаёт с постели и тихо направляется к кровати названого брата. Он знает, что будет делать. Даня спит, повернувшись лицом к стене, спиной ко всему миру. Ваня осторожно цепляет лёгкое одеяло и откидывает его, мягко опускается рядом и, помедлив секунду, ложится вплотную к тёплому телу, обнимая его руками и ногами. Надеется, что ему хватит времени до того, как Даня проснётся. К этой боли невозможно привыкнуть. Она каждый раз рождается в новом месте, растекается по коже, выбирая ещё нетронутые участки. Ваня закрывает глаза и терпит. Никакая боль не заставит его отпустить Даню из рук. Пусть даже это ощущение пытки последнее в его жизни, оно не сравнимо с удовольствием касаться любимого человека. Данила просыпается от жара, окутавшего всё тело, как тяжёлое пуховое одеяло. Со сна сразу не понять, что происходит, он пытается повернуться в кровати, но рука, лежащая поперёк груди, держит крепко. — Дань, не шевелись, — Ванин голос над самым ухом звучит болезненно-хрипло. Даня всё понимает. Он вскакивает с кровати и включает свет. В этот момент он зол, как не был никогда в жизни. Этот придурок решил так просто попрощаться со всем этим миром? С помощью их связи? Чувства бурлят и взрываются внутри, Дане очень хочется закричать, но потом он видит, что Ваня лежит с закрытым глазами и едва дышит. Всё его тело — сплошная метка, не пострадало только лицо, кисти рук и стопы. Первым желанием становится подойти и убедиться, что Ваня жив и продолжает дышать, но Даня вспоминает, что касаться Вани ему нельзя. Он выбегает из комнаты и будит весь дом.∞ † ∞
Скорая приезжает быстро. Полина и Лида трясущимися руками утирают с лица слёзы и убиваются: они плохие матери, как можно было не заметить того, что копилось месяцами? Потом обе лезут медикам под руку, пытаясь вызнать хоть что-нибудь, суетятся, мешая работать. Антон нервно прерывает их, забирает всех в машину. Они едут следом за скорой по бесконечной дороге, единственным ориентиром на которой является красно-синий проблесковый маячок. Даня едет в скорой вместе с молчаливыми медиками и еле живым Ваней, тело которого на белом полотне носилок кажется одним сплошным ожогом и только отросшие волнистые волосы чернеют, прилипая прядями к влажному от испарин лицу. Даня мечтает задать медикам самый главный вопрос, но вместо этого протягивает ладонь и берёт Ваню за руку.