Первый раз

      Она вела его в спальню. Он послушно шел, привычно держа ее за руку, а в голове бушевала круговерть мыслей, и сердце сладко ныло в предвкушении неизведанного, и в животе было пусто от восторга, и ягодицы холодели от всего, что может быть после. Дверь послушно растворилась — стискивая себя, он десятки раз представлял, как пройдет здесь вместе с ней, и с каждым шагом сердце все чаще норовило достать до макушки, ноги отказывались держать туловище, а крепкая ладонь вокруг ее слабых пальцев покрывалась потом и все хотела выскользнуть, но он нарочно подавал руку вперед, стараясь не упустить этот плотяной билет в театр неведомых наслаждений и таинств.       Она подошла к окну и задернула шторы. С той стороны были скверик, детская площадка, десяток тополей, достававших своими макушками до форточки, и железная дорога, изредка погромыхивавшая вагонами в утренней тишине, но она отрезала все это плотной тканью, словно боялась, что вороны и грачи, рассевшиеся на ветвях прямо напротив окон, станут свидетелями ее пластичной покорности, податливой плотности и всеобъемлющего согласия на любые, сколь угодно дерзкие и необычные маневры в свою сторону.       Она повернулась к нему, взяла платье у колен и стянула через голову одним уверенным движением. Ее большое белое тело молочно засияло в сумраке, и это сияние отразилось в зеркале напротив, преломилось в крупной люстре, жадно раскинувшей над ними свои лапы, осветило каждый уголок комнаты, проникло в его голову сквозь выколотые в глазах отверстия зрачков и произвела у него в голове алхимическую реакцию геенского горения.       Она подошла к нему на расстояние дыхания. Ловкими движениями удалив лишнюю ткань, по чьей-то прихоти скроенную, сшитую и натянутую на столь желанное для нее тело, она легкими прикосновениями повела разговор о жизни, и он откликнулся, и был воздвигнут столп в честь победителя, и ей пришлось стать вдвое короче, чтобы украсить его голову подобающим венком.       Они упали, и она предложила ему геометрическую задачу о кругах, квадратах и треугольниках. Круги оказались большими и мягкими, квадраты — горячими и плотными, а треугольник — большим, черным и терпко пахнущим покрытым водорослями морским пляжем, и он решил предложенное с блеском, и хорды его пальцев легли на нужные точки, и стороны всех квадратов были равными, и треугольник разошелся розоватой медианой, которая оказалась и биссектрисой, и высотой, которую ему только предстояло взять...       Он смог с первого раза найти нужный угол ее падения, и она выбросила в воздух мощную ноту «до», отчаянно мотая белоснежной рогаткой сахарных телес, бурно радуясь совершению запретного, и распростертый над ней начинающий дирижер вовсю орудовал своим повелительным инструментом, неумело извлекая остальные ноты, складывая ораторию ее страсти, подходя к своему неизбежному крещендо, которое ей предстояло оценить из первого ряда, и воспринять, и разделить, и вылить из себя, изогнувшись внутри ванны в непристойной позе.       Она расстилалась под ним как терра инкогнита, а он изучал ее будто первопроходец, наносящий на карту неизведанные территории, прокладывающий новые маршруты посреди потаенных мест, уверенной рукой раздвигающий заросли и питающийся влагой, истекающей из скрытого в расщелине родника. Он путешествовал по холмам и равнинам, ночевал в сладко пахнущем сене, почему-то оказавшейся копной ее волос, спускался в самую глубину узкого грота, куда не доставал солнечный свет, сгибал и сминал ее карандашный набросок по своему произволу, путая север с югом, а юг — с севером, условно обозначая и неумолимо требуя, ориентируясь не столько по компасу, сколько по внутреннему чутью, что вело его еще дальше, еще больше, еще глубже, вспахивал и орошал, подобно колонизатору, царил как суверен, не спрашивал разрешения и не давал отчета…       Когда щупальца страсти отпустили обоих, она открыла рот и спросила, как спрашивает всякая после жаркого постельного дела, как пишут в книгах и показывают в фильмах. Он это знал и он это видел. Он готовился услышать еще один комплимент своим мужским преимуществам, просьбу продолжить или повторить, предложение изменить способ, форму, прием или метод, однако вышло совершенно иначе, совсем неожиданно для него, позорно, мелко и гадко, словно это не он только что господствовал над ней, вел за собой к вершинам, заставлял отдавать всю себя и забывать о себе, как может делать только полностью отдавшая себя на волю мужчины и забывшая свое женское достоинство.       — А теперь собирайся, сынок, иначе опоздаешь в школу.