ID работы: 6166226

Двадцать девять полос

Слэш
PG-13
Завершён
5396
автор
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
5396 Нравится 26 Отзывы 880 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Стайлз смотрит ровно перед собой. Чуть ниже сгиба локтя начинает жечь. Опять. Очень сильно. Уже привычно. Парень, стоящий на коленях перед ним, принимает добротно. Он ласкает своим языком член Стилински, придерживая мошонку, время от времени перекатывая в пальцах яйца. Засечка на коже становится глубже. Стайлз поднимает левую руку и смотрит на кровавое пятно. Он привык носить рубашки тёмного цвета, чтобы никто не обращал внимание на следы от повреждений кожи. Стайлз стонет: ему осталось совсем чуть-чуть до разрядки. Кровавое пятно становится больше, расползается по фланели, словно зараза. Он ударяется затылком о стену, в ушах долбит музыка, крики веселящихся людей. Майк сжимает его яйца и берет глубже. Стайлз стонет и кончает в тёплый рот партнёра. Через пятнадцать минут они расходятся в разные стороны, поняв, что отношения исчерпали себя. Дома Стайлз принимает душ и, уже стоя перед зеркалом, смотрит на двадцать девятую засечку, прилепляя к ней пластырь. Считается, что левая рука ближе к сердцу. Поэтому обручальные кольца надеваются на безымянный палец левой руки, тем самым укрепляя «союз» и «связь» с сердцем. В это верят наивные люди. Но факт остаётся фактом: засечки появляются только на левой руке. Лишь тыльная её сторона страдает. Стайлз думает, что это ни разу не романтично, а больше походит на пособие для суицидников: режь здесь, чтобы наверняка, потому что если полоснуть по особо широкой засечке, то точно не выживешь. Судьба указывает на место, куда стоит бить, если хочешь попрощаться с жизнью. А вот девочки, к примеру, полагают, что шрамы указывают на ошибки, которые ты совершил, не обретя ещё своего соулмейта. Стилински в этом тоже сомневается. Все его отношения по мнению судьбы – ошибки. Он так не думает. И да, пусть вся его рука исполосована, он плевать хотел на общественное мнение. После пятнадцати люди гибли. Статистика показывала, что самое большое количество шрамов, при котором человек выживал, - двадцать. Стайлз легенда. У него их почти тридцать, и он жив. Поэтому он имеет полное право положить болт на прогнозы и мнение толпы. Первая влюблённость, сопряжённая с первой болью, продлилась ровно сутки. Стайлз ходил на подготовку к школе и влюбился в Бетти Шуберт, в её светлые косички и платье в горошек. Когда на детском запястье начала появляться засечка, принося ему неимоверную боль, он стал кричать и плакать. Мама забрала его домой, очень бережно обрабатывала рану, тихо напевая песенку, а потом забинтовала руку. Она с тоской посмотрела на сына, а потом крепко обняла. Стайлз помнил слова мамы, ободряющие, что это его первый промах, и таких будет ещё несколько. Теперь он знает, что любить больно. У мамы на левом запястье было всего три засечки, лишь одна глубокая и длинная. Мама влюблялась редко. У папы и того две. А когда они обрели друг друга, все шрамы сошли, они исчезли сами собой, словно со встречей своей родственной души человек очищается. Если бы родители Стайлза знали, сколько шрамов на его руке, они пришли бы в ужас. Самую длинную и глубокую полосу Стайлзу оставила Лидия Мартин. Пятая по счёту, она рассекала почти всё запястье юноши, была широкой и кровоточила с переменным успехом несколько лет, углубляясь. Тогда мама была обеспокоена, что у сына уже пять засечек, а последняя не рубцуется, никак не становится шрамом. Стилински без памяти любил Лидию, считая её рыжеволосой богиней, как в книге по мифологии. Она знала о его чувствах, но взаимностью ответить не могла, поэтому засечка не заживала. Врач уверял, что лишь взаимность приостановит ухудшения, а если этого не произойдёт, то Стайлз просто разлюбит – полоса станет шрамом. Стилински будто назло всем продолжал любить Лидию, причиняя самому себе вред. Он наблюдался у врача, тот всеми силами пытался заживить засечку, даже зашивал её, но все его манипуляции были временными. Комплекс процедур помогал на пару дней: снималось покраснение, останавливалась кровь, притуплялась боль, даже края полосы начинали рубцеваться. Но стоило вновь впасть в любовную меланхолию, как всё к хренам летело. Врач был в ужасе. Стайлз даже посмеялся, потому что сейчас засечка была похожа на не слишком тонкий браслет. От влюблённости можно было умереть. Заражение, несвоевременное оказание помощи, усугубляющееся чувство, точащее человека несколько лет. Стайлз читал о нескольких бедолагах, у которых засечка достигла сухожилия или вены. Тут уж ни один доктор не поможет. Природа учит моногамии и карает тех, кто «бегает за каждой юбкой». Стилински ничего не мог с собой поделать: он был влюбчивым кретином. И судьба, видимо, была к нему расположена, так как он всё ещё был жив. Но ненадолго... Стайлз полагал, а точнее, знал, что тридцатая засечка будет последней. Так сказал врач, и парень в этот раз ему верил. У него исполосовано всё предплечье, метки дошли до сгиба локтя, а там тонкая кожа, и если следующая влюблённость будет сильной, то засечка просто сточит его. Иррационально, но Стайлз не боялся этого. Он устал жить в страхе. После Денни (первый гей-опыт, понимание собственной сущности, принятия себя) Стайлз поклялся себе, что больше не будет обращать внимание на следы своих чувств. Если сосредоточиться лишь на поиске своей родственной души, можно заблудиться и в итоге остаться одиноким. Такие примеры были. Предплечья почти чисты, а люди несчастны. И зачем так жить? Стайлз был создан для того, чтобы ощущать чужое тепло и заботу. Он понял свою неполноценность в одиночестве очень быстро. И смирился. Ему некомфортно одному. Он обязан кого-то трогать, целовать, любить. Иначе его жизнь становится похожей лишь на массу из серых дней. Так Стилински жить не хотел. И карма настигла его довольно быстро, отчего он даже опомниться не успел. Случился Дерек. Во всех смыслах идеальный, что это даже бесило. В меру молчаливый, притягательный, с редкой улыбкой на миллион, невозможно сексуальным телом и при неплохой работе и достатке. Всё в нём было так, ни единого изъяна. Стайлз понял, что пропал, увидев как меняется его цвет глаз: с зелёного на серый. Это зависело от настроения и состояния. Стилински готов был броситься в объятия мужчины с самого первого момента, но тогда лишь прозондировал почву, узнав о предпочтениях собеседника, проведя своеобразный спид-дейтинг. И хотелось завизжать от восторга, но парень сдержался. Он пригласил Дерека на свидание, и тот согласился, что было уже само по себе потрясающе. А когда они пересеклись совершенно случайно в молле двумя днями позднее, то Стайлз и вовсе пришёл к выводу, что это не просто так. Такие случайности бывают, но не с ним. Следующим вечером они смеялись во всё горло над нерадивым героем только-только вышедшей комедии, а затем в забегаловке ели хлопья с молоком, словно было девять утра, а не десять вечера. Перед входом в подземку Дерек поцеловал Стайлза. Они смеялись над очередной шуткой, Стилински чуть не навернулся, Хейл его подхватил и прижался к чужим губам своими. Момент был неземной, словно они оба никогда до этого не целовались, и это их первый поцелуй в жизни. Стайлз не хотел прерываться, но нужно было ехать домой. Он обнял Дерека на прощание и прошептал, что первое свидание с ним затмевает все предыдущие. Хейл чмокнул парня в висок и обещал позвонить. Уже в вагоне метро Стайлз вспоминал их встречу и этот день, и пришёл к неутешительному выводу: если Дерек станет его тридцатой засечкой, то он сделает... ровным счётом ничего. Отношения развивались быстро. Стайлз не смотрел на предплечье, наслаждаясь общением с Дереком. Он любовался его улыбкой, смеялся над его шутками, обнимал его и всячески хотел быть ближе. Стилински лишь одним вечером подумал, что нужно подготовиться. Обычно пишут завещание и улаживают все свои дела. В его случае – это прощание с близкими ему людьми. Он предупредил Дерека, что уедет к отцу. Это необходимо было сделать до близости, потому что потом Стайлз мог бы просто не успеть. Ведь на третьем свидании он почувствовал, что его кожа начала жечь. Так формировалась метка. Влюблённость Стайлза неслась словно локомотив, снося всё на своём пути. Поэтому вернувшись в родной город, он попросил отца взять отпуск. Они съездили на озеро Тахо, где Стайлз отчего-то впервые внимательно смотрел на гладкую кожу предплечья отца, радуясь тому, что его папа обрёл родственную душу, перестав совершать ошибки. Они пообщались с коллегами из участка, даже однажды в несусветную рань поднялись и поехали на рыбалку. Стайлз говорил, что любит отца, не молчал. А Джон в свою очередь отвечал и добавлял, что сын обязательно найдёт своего соулмейта. Они провели великолепную неделю вместе, и когда младший Стилински уезжал, он крепко обнял родителя и улыбнулся на прощание. Папа, наверное, догадывался, что что-то не так. С друзьями было проще. Он рассказал всё Лидии и Скотту. Мартин поняла его, но укорила: он не подумал про Дерека. Каково будет мужчине, когда он поймёт, что из-за него погиб человек? Он будет корить себя всю оставшуюся жизнь. Стайлз улыбнулся и протянул ей конверт, в котором было письмо для Хейла, попросив, чтобы если так и произойдёт, то она отдаст Дереку эту весточку от Стайлза. Не важно, разойдутся ли они сейчас или месяцем позже оборвётся жизнь парня, факт в том, что Стайлз влюблён. Процесс запущен. Лидия попросила показать руку, но Стилински отказался. Со Скоттом было легче. Он не упрекал и не взывал к совести друга. Как и раньше молча выслушивал и лишь кивал. А в конце сказал, что Стайлза будет не хватать. Стилински был ему благодарен: он чуть ли не единственный, кто принял всё как есть, ни слова против не сказав. И это успокоило. Все совершают ошибки. Осечки. Стайлз совершил их, наверное, больше чем другие. Не только любовные. И если ему суждено от одной из них умереть, то так тому и быть. Он сам прожил так свою жизнь. Сам выбрал этот путь. И ничуть не жалел. Лишь одна вещь, которая омрачала мысли парня: слишком мало времени они проведут вместе с Дереком. Хейл ни о чём не догадывался. Это было к лучшему. Он был его последней ошибкой. Самой красивой, самой любящей и взаимной, слава богам. У Дерека на запястье было всего пять полос. Неглубокие, аккуратные, небольшие, словно зажившие царапины. И мужчина их не скрывал в отличие от Стайлза. Он покупал себе специальные эластичные рукава, прикрывая запястье и предплечье левой руки. Кому-то было откровенно всё равно зачем он это делал, но были и заинтересованные, в том числе и Дерек, и на его вопрос Стайлз пожал плечами и сказал лишь, что не хочет выставлять напоказ количество своих любовных промахов. Его мнение уважали. И Хейл не стал лезть. Стайлз боялся лишь умереть при Дереке. Кровопотеря от точащей его метки не слишком радужная перспектива. И зрелище, мягко говоря, неприятное. Вымывшись и натянув на руку защитную ткань, он посмотрел на себя в зеркало. В комнате его ждал абсолютно голый мужчина, с которым они собирались предаться плотским ласкам, который разделял чувства Стайлза и подходил ему полностью. Именно в этот момент Стилински впервые подумал о том, что никогда так сильно не хотел, чтобы кто-то конкретный был его Соулом. Ни Лидия, ни Денни, ни кто-либо другой. Только Дерек. Чтобы у них было больше времени на любовь. Хотя бы несколько лет, пусть и их не хватило бы. Но речь шла о неделях, может быть днях. Потому что сердце Стайлза как всегда не слушалось, не хотело притормозить, не желало остудиться. Оно билось быстро и неровно. Его тело стремилось отдаться другому. А душа жаждала простой и чистой взаимности. И всё это он мог получить от Дерека. Не это ли счастье? Стайлз подумал, что если родственные души любят ещё глубже, если их чувства давят на них ещё сильнее, то он бы сдох от их избытка. Встрепенувшись, Стилински улыбнулся себе и сказал, что он готов. Что бы ни случилось – он готов к последствиям. Дерек был нежен и ласков. Он целовал и долго готовил Стайлза, улыбаясь. Будто понимал чего хотел партнёр, словно чувствовал его на подсознательном уровне. Тот молчал, закусив губу, ни о чём не думая, получая лишь одно сплошное удовольствие. И Стайлз не скрывал этого, когда Хейл попросил. Он стонал и смотрел в лицо человеку, который втрахивал его тело в кровать. Гладил тёмные волосы, отвечал на поцелуи, подмахивал. А когда кончил, то тихо прошептал, что Дерек предвосхищает все его ожидания, будь то первое свидание или первый секс. Хейл хмыкнул и поцеловал мальчишку. Стайлз мягко отстранился, брякнув, что ему нужно в душ. И затем начал собираться, упомянув, что на ночь не останется. Перед уходом он поцеловал мужчину на прощание, поблагодарив за идеальный, как сам Дерек, вечер. А на сгибе локтя кожа зудела, жгла, принося мучительную боль. Стайлз всегда приходил к Дереку домой. К себе не звал, но Хейл и не настаивал. Он никогда не оставался на ночь, будь то будний день или выходной. Всегда тянулся, но не стремился задержаться, и это нервировало. В очередной вечер после секса Хейл взял Стилински за руку и пронзительно посмотрел в глаза, попросив остаться. Тот думал недолго, но согласился. Они вместе пошли в душ. Впервые. Лёгкие поцелуи, поглаживания. Дерек замер на мгновение, взглянув на эластичный рукав. Он посмотрел на партнёра и дотронулся до покрытого тканью запястья. Стайлз нервничал. Парень смотрел на Дерека, но молчал. Мужчина потянул край вниз, стягивая рукав. Он пришёл в ужас. Предплечье было исполосовано. Три уродливейших шрама «украшали» бледную кожу, несколько средних и большое количество тонких, маленьких, но длинных. Одна из засечек прошла ровно по родинке, словно разрубив её. Их было так много, что Дерек растерялся, но не отшатнулся. Он посмотрел на парня, так и не озвучив свой вопрос. Стайлз сжал губы в одну линию и попытался прикрыть руку. Дерек не дал ему этого сделать. Обхватив кисть пальцами, начал поглаживать. Стилински сказал, что не смотрит на них, не обращает внимание. Что слишком влюбчивый. И Хейл у него тридцатый. Дерек мягко улыбнулся, обнял парня, повернув их так, чтобы по спине Стайлза барабанили тёплые струи, и сказал, что он у него последний. Это важнее. Кожа пылала. Его рука словно сходила с ума. Стайлз понимал, что ведёт себя по-детски и надо бы обратиться к врачу. Но что толку, если тот от засечки к засечке говорит, что парень помрёт от следующей? Никакого проку! Но боль становилась просто невозможной. Стайлз приехал к Дереку и просто рухнул в его объятия, думая, что ему осталось недолго. Хейл что-то говорил, а Стайлз не слушал. Мужчина готовил им ужин, а Стайлз думал, что, возможно, это будет их последний приём пищи. Дерек целовал его, готовя тело парня для себя, а Стайлз стонал, приказывая себе сосредоточиться лишь на удовольствии. Но боли было так много, она стала просто невыносимой. Выгнувшись в оргазме, Стайлз панически рассуждал, что ему немедленно нужно уходить, иначе он пожалеет. Его руку натурально жгло огнём. Но Дерек кончил следом и подгрёб его под себя. Он обнял любовника, прижав к груди спиной и успокаивался. А Стилински не выдержал: он пустил скупую слезу, сжав зубы. Дерек насторожился и спросил, что не так, он ли сделал партнёру больно. Стайлз промычал, что любит его. Любит так сильно, как даже Лидию Мартин не любил. И боль настолько чудовищная, что он не может здраво соображать. Всё его существо заполонила любовь к Хейлу, поэтому и боль нестерпимая. Дерек погладил его волосы, сказав, что это пройдёт. Скоро всё станет хорошо. А Стайлз вставил, что не станет. Это его тридцатая засечка. Дерек - его последняя любовь. Он знал, что не выдержит, но попытался. Стилински чувствует, как боль проникает ему в кости, как она завязывает его в узел. Он полагает, что умирает. Дерек садится сам и сажает Стайлза, а потом целует его так сильно, так трепетно, как может. Но парень в агонии. Он стонет, шипит и плачет. Хейл срывает его рукав и растирает предплечье, говоря, что Стилински - идиот. Стайлз кивает и вновь признаётся в любви. Говорит о том, что Дерек потрясающе красивый, очаровательный, восхитительный. И он достоин того, чтобы чувства к нему стали последней меткой на коже Стайлза. И он ни на секунду не жалеет. Парень знал, что всё к тому и идёт. Уже после пятнадцатой засечки в его душе поселился страх за свою жизнь. И как хорошо, что последним оказался именно Дерек. Самая лучшая из всех ошибок Стайлза. Совершенная осечка. Хейл почему-то ухмыляется. Он вызывает скорую и улыбается. Целует стонущие от боли губы Стайлза и говорит, что любит. Любит точно так же, как сам парень. А потом показывает ему своё запястье, где росчерком видны лишь две царапины. Стайлз в больнице. Он жив. В его организме галлон обезболивающих, не меньше. Напротив Дерек. Слегка бледный, с мешками под глазами, но улыбающийся Дерек, на запястье которого теперь нет ни одной метки. Стайлз гладит его кожу завороженно и смотрит с надеждой. Говорит о том, что был готов к смерти. Хейл изламывает брови уже привычно и улыбается ещё шире, обзывая парня кретином. Врач вошёл в палату бесшумно, застав их обнимающимися. Он говорит сухо и по делу. У Стайлза слишком много меток, в его практике это впервые. Такое количество не может сойти бесследно. Метки выводятся болезненно. Процесс «очищения» весьма неприятен даже при двух-трёх полосах, а у Стилински он адский. Боль, агония, бред, слабость. Без помощи он бы не выжил, болевой шок убил бы его. Стайлз улыбается. Доктор добавляет перед уходом, что ему очень повезло. Дважды. И Стайлз знает, что он имеет в виду. Когда количество меток перевалило за всем известный рубеж. Он выжил. И вот сейчас, когда все его ошибки стирались с его кожи. Мужчина вышел из палаты, оставив двоих влюблённых наедине. Стайлз спросил, как давно Дерек понял, а тот ответил, что почти с самого начала. И улыбнулся, взъерошив его волосы. Стайлз впервые за очень долгое время посмотрел на своё предплечье. Меток осталось всего четырнадцать. Стайлз закусил губу. Он подумал, что любовь к Дереку станет его последней, тридцатой засечкой. Но как прекрасно, что она ею всё же не стала.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.