Гиппокампус

      Один в своей лодке.       Ветер, не тронь       Я устал,       Мне нужен покой…       Не смог вытерпеть гнева.       Я хочу тишины!       Чистой глади морской!       Висеть покойно над бездной.       Я узнал вдали тучи —       Налиты`е проклятья.       Она в погоне за мной.       А я прошел с ней густой туман,       И напоролся на скалы — не ахнул.       Умереть или жить — всё равно,       Но быть с бурей на «ты» не удастся.       Мы обмотали его белой тканью, всего полностью. Близнецы принесли несколько мешков с сеном, вытряхнули его в «конское ухо» и намочили их ромом (в одной из книг написано, что он хорошо горит; а я думал наоборот, тушит, вода же). Сверху мы уложили капитана.       Зелень уже разлилась по небосклону. Было решено сжечь его в самый её пик — когда зелёные переливы перестанут играть на небе, а полностью поглотят его, стерев горизонт и слившись с морем. До этого момента оставалось достаточно времени, и каждый погрузился в беспокойство. Ведь пока капитан лежал в своей келье, день походил на обычный, ничем не отличался. Но, как только капитан появился на палубе, каждый из нас напрягся.       Вычитал в одном рассказике пару хороших слов (прилагательные, мой друг!). Они прекрасно подходят к нам. Вот, смотри: на палубе, между бочками сидит Бьёрн Угрюмый. Недалеко от него, в связке верёвок лежит Тот Истеричный. На своём привычном месте, на ящике с барахлом, в тени лопастей хвоста, сидит Агустин, Грустный и Задумчивый. Он курит свою трубку и следит, как Игорь, всё так уже Сутулый, быстро тараторит что-то Карлтону и Ливстону. Все они — Нервные. А вот, Томас Грустный, вышел из каюты капитана, и отправился к уху, у которого молча сидел Гот Вздыхающий (как я понял, это не прилагательное). И да, я не могу не написать о Мрачном Доне, который вновь взобрался на конскую голову и не хотел ни с кем говорить. А Леон, с Тоскливым взглядом, обратился ко мне, Глупому и Потерянному Юзу.       Один лишь Джером не изменился. Он юрко сновал по палубе, бегал от одного к другому и мерзко потирал свои маленькие ручёнки.       ***       Странно то, дорогой читатель, что за всё наше плавание, это первый случай. Я почитал о смерти, пишут, это всё естественно, но… Мы не понимаем. Ни один из нас не думал об этом. Вот, очень интересный разговор с матросом Леоном. Мы сидели на бочках в трюме (прятались от мертвяца).       — Ты чувствовал этот запах? Он такой чуждый, но будто-бы…будто-бы я его помню. Чужой, но знакомый. А ты видел его кожу? Что с ней не так? Ведь была такой упругой, а теперь…ты видел, я знаю, она слезает маленькими клочками. И вся эта перемена красок. Не могу теперь смотреть на чистое небо, оно такое. холодное. И он тоже холодный.       — Из него что-то ушло. Что-то, что грело его.       — Да, верно. А каким сильным он стал, ты заметил? Его руки были сжаты в кулаки и никто, даже наш Бьёрн, не смог разжать их. Мы еле-еле свели руки капитана вместе. Знаешь, я тут вдруг подумал… а ведь и со мной это может случиться?       Я помялся.       — Ну, капитан Грегори это сделал сам. С ним это не случилось, он сам всё сделал.       — Да я не о том. Я к тому, что… вдруг, это самое тепло в нас не навечно? Может, ему когда-нибудь это надоест, или даже у него есть, ну… срок годности.       Признаюсь, я не раз вспоминал этот разговор. В тот момент я представил, как из меня всё ушло, как мои краски померкли, а мышцы налились металлом. Вот, меня скручивают в ткань….       Мне стало страшно и, от растерянности, я сказал:       — Эм. Тогда на нас всех ушей не хватит.       Леон по-доброму улыбнулся и ответил:       — Да, малыш, это ты верно. С нами такого не должно случится. Прости, что зря тебе голову ерундой забиваю.       Я немного потоптался на месте перед Леоном, и, услышав голос Агустина, пошёл к нему, оставив Леона наедине с его мыслями.       Агустин сидел на бочке рядом с одной из балок. Вокруг него, на верёвках и мешках с сеном (так и не понял, зачем они нам), дремали парочка матросов. Я подошёл и устроился на паре мешков. Агустин тихонько напивал себе под нос нашу любимую песню. Слыхал ли ты её? На всякий случай, вот, я записал!       Плоское море, как блюдце       И небо отразит волны       Однажды, когда угодно ей будет       Однажды, когда ей будет угодно       Лейся, лейся, крепкий ром       Дай нам больше воли       Воли мечтать и танцевать!       Лейся ром, лейся!       Мрак отгоняет плохие сны       Никому не спится в эту ночь       Он заставляет нас танцевать       Заставляет нас танцевать ром!       Лейся, лейся, крепкий ром       Дай нам больше силы       Силы мечтать и танцевать!       Лейся ром, лейся!       И вот уже звёзды пошли на дно       В небе плещутся рыбы       Они смогли перевернуть всё вверх дном       У них есть эти силы!       Лейся, лейся, крепкий ром       Дай нам больше время       Время мечтать и танцевать!       Лейся ром, лейся! Когда мы поём её хором, всегда чувствуешь себя частью команды, или даже чего-то большего… Куплеты начинаются тихо, потом нарастают, припев мы и вовсе орём. Бьёрн размахивает кулаками, ненароком задевая остальных, а Томас крутится на месте и топает ногой. Близнецы весело приплясывают… Люблю я её! Но вот беда, теперь слышать её не могу! Почему я уснул именно под неё?