***
Единственным выспавшимся человеком из их компании на следующий день был только Дима. Им предстоял довольно долгий перелёт (слава богу хоть не ночной), но для ребят за время гастролей самолёт стал уже вторым домом, поэтому все относились к этому довольно равнодушно. Вчерашнее желание начало действовать с самого утра. Арсений с Серёжей договорились встретиться и доехать до аэропорта на такси вместе, но поскольку первой фразой Матвиенко, когда он позвонил Арсу осведомиться куда тот пропал было: «Ну что, помнишь нашу вчерашнюю игру?», на вопрос «Ну и где ты шляешься?» Попов мстительно ответил «Да» и бросил трубку. В результате, до аэропорта они всё-таки добрались, но по отдельности. Последним подошёл Дима, оглядел хмурого, то и дело зевающего Шаста в капюшоне, закрывающем пол лица, перебрасывающихся грозными взглядами Арсения с Серёжей и ехидно вопросил: — Выспались? Арс обернулся и уничтожительно посмотрел на лучшего друга. — Да. — Сарказм защитан, человек-чёрные-круги-размером-с-чёрные-дыры, — фыркнул Шастун, натягивая воротник куртки так, что из образовавшейся щелки выглядывал только нос. — Кто бы говорил, — усмехнулся Арсений. — По тебе-то сразу видно, что выспался. — В самолёте высплюсь, — пробурчал Шаст, но вдруг высунулся из-под капюшона, как улитка из панциря и спросил: — А если нам места рядом попадутся, уступишь мне у окна? — Да. Арсений пожал плечами. На этот вопрос он бы по-любому ответил также. И, в принципе, основные расспросы могли бы на этом закончиться, но тут с самого утра вставшего не с той ноги Серёжу кто-то дёрнул за язык. — Слушай, Арс, ты, наверное, вообще не хочешь лететь с Шастуном? Попов попытался взглядом сказать, как он всю жизнь ненавидел Матвиенко, и что с ним сделает, когда рядом окажется чуть меньше полицейских и служащих аэропорта, но Серёжа, видимо, не умел читать по глазам. — Да… Дима удивлённо обернулся, в глазах Антона стояла обида, неумело скрываемая пофигизмом. — А может ты вообще никуда не хочешь ехать? — Да, — сквозь зубы процедил Арс. — Серый, перестань, ведёшь себя как пятилетний ребёнок. — Ну уж нет! Проиграл, так изволь выполнять условия, — радостно осклабился Матвиенко. — Что здесь вообще происходит? — прервал назревающую ссору Дима. Серёжа пару секунд подержал интригующую тишину, все это время победоносно глядя на Арсения, а потом всё-таки изволил ответить. — Ладно, ребят, чтобы у вас больше не было таких афигевших лиц, Арс проиграл мне в карты и теперь на все вопросы должен отвечать «Да». Попов сконфуженно сжался. Победоносных лиц стало два с половиной (Антон всё ещё прятался в капюшоне). Они, походу, решили вспомнить все его грехи за ближайшие года три и отомстить за них в один день. Арсений вдруг развернулся на пятках, подхватил чемодан и со всех ног припустил к пункту сдачи багажа. — Эй, давайте быстрее, на самолёт опоздаем.***
Шастуну пора было уходить с «Импровизации» на «Битву экстрасенсов». Меньше чем через два часа они сидели в самолёте рядом друг с другом: Шаст у окна залипал в телефон, а Арсений, просто чтобы чем-нибудь себя занять до еды, рассматривал план эвакуации. Под ними было примерно три тысячи метров, и от этого Арсу всегда становилось немного не по себе. Но, перетерпев первые два полёта, дальше он особо не обращал внимание на высоту, успешно отвлекая себя скачанными в дорогу фильмами и книгами или съёмкой историй для Инстаграма. Вскоре рядом с ними появилась стюардесса, неведомо как сумевшая растянуть улыбку до ушей. Ярко-алая помада придавала этому оскалу устрашающий, но по-своему незабываемый вид. — Рыба или курица? Арс растерянно оглянулся в поисках помощи. Серый заснул, и можно было бы ответить нормально, не знай о желании ещё два человека, которые сейчас неотрывно на него пялились, ожидая ответа. — Рыбу будешь? — вдруг переспросил участливый Шастун, стараясь помочь. Нифига не помог, Арсений с детства ненавидел рыбу. — Да, — обречённо вздохнул он, поняв, что поесть сегодня не удастся, и со всей силы стараясь скрыть отвращение во взгляде, принял из рук стюардессы два тёплых контейнера. Антон, как назло, взял себе курицу. Пару минут Арсений с несчастным видом жевал несвежую пресную булочку, которая одиноко лежала в более холодном контейнере вместе со столовыми приборами, маслом, солью, перцем и сомнительного вида морковным пирожным, и думал о том, какие же всё-таки сволочи его друзья. Особенно тот, который сидел рядом и уже десять минут вместо того, чтобы просто побыстрее съесть эту курицу, пялился в окно. — Ты кушать будешь? — вдруг неожиданно сам для себя спросил Попов. Шастун развернулся, удивлённо взглянул на друга, а потом закатил глаза и поменял их контейнеры с едой. — Я, конечно, тоже не очень люблю рыбу, но тебе надо поесть. И, не оставляя Арсу выбора, Антон открыл контейнер с рыбой и, подавая другу пример, принялся её поедать. — Спасибо… Ещё через час Шастун заснул. Надвинул поглубже капюшон толстовки, откинулся на спинку кресла и замер. Арсений, делая вид, что читает, пару минут вслушивался в то, как дыхание друга становится ровным и глубоким, а потом повернулся и посмотрел на него. Антон улыбался. Мелкие морщинки на переносице и вокруг глаз разгладились, короткая непослушная чёлка упала на лоб, на лице воцарилось спокойствие и умиротворение. Поддавшись какому-то мимолетному желанию, Арсений вдруг наклонился к другу и аккуратно стёр застывший на щеке соус, оставшийся после обеда. Наверное, поэтому Попов и старался теперь всегда находить место рядом с Шастуном. Ведь единственное время, когда Арс мог без осуждения и неловкости подолгу не отрываясь на него смотреть — время его сна. О человеке слишком многое говорит взгляд, и Арсений серьёзно боялся, что при взгляде на Шастуна его зрачки давно уже вылезают за ярко-голубые радужки, как у последнего наркомана. Потому что Антон был прекрасен, потому что он всегда приходил на помощь, потому что его широкая улыбка внушала надежду даже в самых безвыходных ситуациях, потому что не было красивее глаз, чем эти — цвета весеннего леса в лучах солнца. Любовь сама по себе — сплошная импровизация, и Арсений не знал, когда этот смешной нескладный импровизатор вдруг стал его единственной любовью. Шастун вдруг повернулся и, не открывая глаз, ехидно изогнул бровь. — Ты смотришь на меня, пока я сплю? — Да, — ляпнул Арс и еле подавил желание зажать рот руками, как маленький ребёнок. — Вот теперь фиг поймёшь, правда это или продолжающиеся козни Серого. Антон открыл глаза и потянулся, скинув капюшон. — Когда мы уже прилетим?***
Прилетели они через три часа, а ещё через час заселились в гостиницу. «Очень плохую гостиницу», как назвал её Дима, снимая Pozov rec, если запикать все маты. Комнаты оказалось всего две: одна двухместная и одна одноместная. После очень эмоциональной игры в «камень, ножницы, бумага» двухместная досталась Арсению с Антоном, кровать в одноместной Диме, а Серёжа, ворча, на пару с рабочим персоналом потащил наверх скрипящую раскладушку. Войдя в номер, Шастун скинул на пол чёрную спортивную сумку и, не разуваясь, направился в единственную комнату. Вскоре оттуда донёсся полный разочарования стон. Ожидая увидеть что угодно, Арсений побежал за Антоном, но остановился на пороге. — Она двуспальная! — протянул Шастун, с таким негодованием показывая на широкую свежезастеленную кровать, будто вместо неё в комнате стояли тюремные нары. — Иногда бывает, что две односпальные сдвигают и так и оставляют, — пожал плечами Арсений, в тайне надеясь что это не так. Надежды сбылись. Переворошив постельное бельё, Шастун нашёл только один двуспальный матрас на одной двуспальной кровати. Попытки выпросить у сотрудников ещё одну раскладушку потерпели крушение, а на умоляющее: «Ребят, а давайте меняться!» Дима с Серёжей ответили двумя парами средних пальцев. Арс не особо стремился что-то менять, и Антон, глядя на него, тоже постепенно успокоился. Трёхчасовой поход по городу не дал абсолютно никаких впечатлений, оставив лишь один вывод: смотреть здесь было нечего. Тем не менее, в гостиницу друзья вернулись в более-менее приподнятом настроении. Кормили тут, как ни странно, вполне себе сносно, и сама столовая выглядела скорее на конец двадцатого века, в отличие от комнат, которые затерялись где-то в каменном. Одна только проблема: вопросы. Правда, в конце концов, Арс наловчился отвечать «да» на всё, в чём вообще имелись вопросительные интонации, особо не вникая в суть. Это быстро наскучило даже Серёже, которому уж слишком сильно хотелось позлорадствовать, ибо Арсения не задевало даже обычно обидное: «Ты гей?» Он с такой лёгкостью ответил «Да», что Матвиенко начал сомневаться скорее не в ориентации друга, а в его слухе. Шастун с Позовым вообще, кажется, решили не поддерживать игру и если что-то и спрашивали, то старались угадывать настоящий ответ по интонации. В номер они вернулись около двенадцати. Антон сразу же вошёл в комнату и растянулся на кровати (в этот раз хоть соизволив разуться). Арсений вошёл за ним и, чтобы не рушить личное пространство, уселся на стул, принявшись читать что-то на телефоне. Пару минут Антон наблюдал за ним боковым зрением, а потом усмехнулся и спросил: — Арс, а ты меня любишь? — Да, — быстро, будто даже не вслушавшись в суть вопроса, ответил Попов. Антон бы никогда не узнал, какого труда ему стоило оставаться спокойным и равнодушным в этот момент. Переломный момент, который мог начисто разрушить их дружбу, а мог (что очень маловероятно) построить из неё что-то новое. — Ты пошутил? — спросил Антон, и Арсению вдруг всего на мгновение послышались нотки тоски в его голосе. Именно поэтому он решился. — Нет. — Но… Арс кивнул на часы, которые показывали ровно 12. — День закончился. — Я так понимаю, в связи с желанием ты должен был первый день говорить всегда «да», а второй всегда «нет»? — удивлённо уточнил Шастун, поднявшись в кровати и внимательно посмотрев на друга. Арс тоже впервые осмелился посмотреть ему в глаза и ему показалась, что в этих глазах сквозила… надежда? — Нет, — Арс на миг стушевался, но потом решил, что терять уже нечего. — Это была правда. Пару секунд Антон так и сидел на кровати, молча глядя на Попова, так что Арсений подумал, что вот сейчас он встанет и уйдёт, и им придётся не общаться, пока Арс не сможет умело повернуть всё в шутку, сказать, что прикольнулся, соврал. Но какие такие шутки с настоящей любовью? Шастун вдруг стремительно встал и приблизился к нему, остановившись рядом, чтобы глядеть глаза в глаза, сжал его руку и лучезарно улыбнулся. — Значит, и мне пора, наконец, сказать свою правду. И больше никто не жалел, что кровать оказалась двуспальная.