Человек

Из окна веяло проблемами. Ледяной воздух отдавал мрачно-карнавальными нотками, щедро разбрасывался парфюмерными бомбами — увядший букет запахов взрывался проспиртованными миазмами — и заставлял Мори Огая морщить нос. Он осторожно подул на пальцы; мягчайшие лайковые перчатки источали выцветшую лазурь — и та, под неровным светом тыквенного фонарика, могла бы показаться зачарованной. Кому-то, но не Мори Огаю. Магическое очарование не вписывалось в тщательно выстроенный им мир, и хэллоуинский карнавал воспринимался как досадное препятствие. Охвативший толпу аффект — многоликое торжество безнаказанности, помноженное на отсутствие критичности к каждому действию, — мог инфицировать любого. Пресловутое ощущение праздника Мори не догоняло в принципе; он ловко уходил от погони и сохранял ясность мышления. Тыквенный фонарик — сигнал для пациента — единственное яркое пятно в неуютном помещении. Низкий потолок, расползающаяся ржавая плесень, мутная жижа по углам, щербатая плитка по периметру, скрипящий железный стол — на психику давил каждый элемент, и Мори только усмехался. Начав сотрудничать с преступными синдикатами, быстро привыкаешь к отсутствию стерильности. Из окна — узкого, выбитого под самым потолком, — тянуло праздничными испражнениями; от пола — затхлой тухлостью; от ловко вскрытого чемоданчика — тальком и нашатырным спиртом. Тонкие пальцы кружились над ровным парадом склянок и инструментов не более секунды; выцепили антисептик, вату, спанлейсовую простынь — и замерли, настороженные глухим стуком. Три бухающих удара едва-едва завершились четвертым: массивное тело с характерным скрипом сползло по двери вниз, обреченно лязгнул металл — и все осело, тяжело и глухо. Отставив приготовления, Мори спокойно прошагал к порогу и решительно сдвинул шпингалет. Случайные визитеры исключались им даже в теории: полуподвальное помещение надежно укрывалось за круглосуточным ломбардом, хозяин которого — надежный, непоколебимый — впускал гостей лишь за пароль. — Я могу вам чем-то помочь? — с хладнокровной любезностью осведомился Мори, осматривая тяжело дышащего человека, распластавшегося у его ног. Цепкий, издевательский взгляд врача, лишенного сострадания. Мори испытывал особое удовольствие от созерцания чужой беспомощности: жажды помощи, заломанных конечности и судорожных всхлипов — терпеть боль мафиози не умели. Они пытались подчинить себе мир, но в конечном итоге проминались под скальпелем Мори. Этот человек — с выбеленными спутанными волосами, пропотевшим лицом и мозолистыми руками — был совершенно другой. Сквозь невнятный хрип он выдавил пароль повторно и подтянул — уже негнущимися, словно разбухшими, — пальцами катану. Кровь на ней уже запеклась. Человек поднял голову; открылся разбитый лоб, травленый бурый узор, рвущийся под одежду, и лопнувшая кожа на губах. Грубый, словно под дешевой мороженной пленкой, блеск не понравился Мори — до дернувшегося кадыка. Напряжение застыло не в воздухе — во взглядах. Ни один из них не доверял другому, но оба уважали решения Нацуме — единственно возможного посредника. Тот искал путь к объединению разрозненной Йокогамы, и Мори казалось забавным, что в качестве перевалочного пункта выбран сырой полуподвал. — Ты не встанешь без моей помощи. — А ты без моей не уйдешь. — Какое некультурное начало. Молодой амбициозный врач Мори Огай — двадцать лет, досрочно завершенное обучение, непомерно высокие амбиции — смотрел на человека немногим старше его — суровые морщины, залегшие в уголках глаз, каленый загар и демоническая стойкость выдавали бойца — и мрачно принимал факт того, что их отследили. Профессионалы высокого класса. Раздавшийся за окном дикий — полный животных инстинктов и гормональной встряски — крик напомнил об уличной давке. Идеальная проверка для обоих кандидатов. Не оставить следов, уйти от погони, не пасть жертвой толпы — предельно четкий план, к осуществлению которого Мори приступил без промедления. Он видел, что человек не способен идти, — явно повреждены ноги — и с видимым трудом дотащил его до стола, позволив жадно и вымученно плюхнуться поверх спиной. Его локоть грубо зацепил чемоданчик, опасно сдвинув к краю. — Извини, — сухо выдохнул человек. Мори отодвинул инструментарий молча, слегка раздраженно, и, опустившись на корточки, задрал чужие штанины. Обнажились грязные, с редкими темными волосами, икры; на щиколотке и под коленом — рассеченные сухожилия. Одно смачно лопнуло, позволив вялым желтоватым обрывкам липнуть к коже, второе — болезненно натягивалось под вбитым бруском железа. Наружные покраснения оттеняли ярко-алую кашу в разрыве: покромсанный сухожильно-мышечный футляр полностью ампутировал функцию ходьбы. И набухающие бледной синевой припухлости, уродливо пожирающие эпителий. Ахиллово сухожилие пострадало сильнее. Ступня застряла в ботинке, тот — в грязной плитке, она — в сознании Мори. Гадливое ощущение. Когда он войдет в доверие исполнителей высшего круга, то не позволит никому диктовать условия. Медицина — его личная веха на выбранном пути. Терпение — единственная не ампутированная добродетель. Мори не ставил личную клинику конечной целью, она станет очередным плацдармом. Частная собственность открывает гораздо больше возможностей, чем всеобщий сырой полуподвал. Медицина — единственная кормушка, способная прокормить и жертв, и хищников. Это ему действительно подходило. Но пока — в перспективе. Мори покачал головой и с некоторой жалостью избавился от дорогих перчаток. Разумно отмерив себе времени до второго салюта — его обычно запускали после трех, — он заставил человека опустошить пузырек со спиртом и приступил к работе. Никакой брезгливости, торопливости и импровизаций — только обтачиваемый профессионализм. — Сторожевой пес и?.. Мори потянул за брусок — тот выходил с сочным чавканьем; человек протяжно заскрежетал зубами и двинул головой назад, перебивая боль. Стол вздрогнул, на пол слетела упаковка из-под бинтов, и по щеке Мори мазнуло лезвие — холодное и безжизненное. Человек едва удержал катану. Физическая граница меж недоверием и откровенной неприязнью была отмерена точнее точного. — Капкан. Темнота хорошо маскирует ловушки. Лицо человека пропотело, по израненным губам стекла слюна, и Мори удовлетворительно кивнул. Работать однако было неудобно: человек не желал двигаться, тщетно впитывая мнимое расслабление; пришлось сердито сдернуть фонарик к влажному полу, встать на четвереньки и, изогнув шею, ощупывать края раны. Мори не спрашивал имени и рода занятий человека; он просто обрабатывал рану — упершись коленями в склизкую плитку и дважды едва ли не ткнувшись в чужой пах, — и обдумывал пути отступления. Что бы не сделал человек — его следовало вывести, не подставив ломбардщика и, разумеется, самого себя. Поврежденные сухожилия категорично требовали иммобилизации конечностей, отработанный алгоритм действий — быстрого перемещения. Противоположные условия требовали уравновешенности. Мори задумчиво хмыкнул и, потянувшись за ватными тампонами, наткнулся на взгляд человека — прояснившийся и непререкаемый. — Нас ждут у соседнего дома, — хрипло сказал тот. — Я все-таки… — Не должен совсем ронять марку и терять доверие, да? — беззлобно поддел Мори и, вновь сгибаясь, повел атравматику под коленом. — Не надо. — Обидно? Человек болезненно поморщился, и Мори хлопнул человека по бедру — то ли понимающе, то ли дразняще. От грязной одежды несло потом, желчью и гарью; запахи Мори ощущал избыточно остро, и улыбка вышла бесчувственной и вынужденной. Человек жестом остановил его, сдержанно выдохнул и перевернулся набок, давая обзор. Мори придвинулся вплотную и, аккуратно сведя края раны, начал сшивать их. А про себя отметил, что ноги у пациента весьма хороши. Наощупь. Отточенная боями форма была его слабостью: рельеф мужского тела бесстыдно притягивал внимание и пробуждал фантазии, немо скользящие по языку Мори. Как врача, его интересовала каждая клетка человеческого тела в целом; как мафиозного агента — информация по старым и возможным травмам; как мужчину — ответная реакция на прикосновения. Мори поставил рекогносцировку последним пунктом. Человека в детали посвящать не торопился — с него хватало и деловито изложенного маршрута отступления. Найти подходящее средство передвижения — инвалидное кресло или каталка, — дополнительные бинты и влиться в парад опьяненной нечисти, испачканной бутафорской кровью и нарочито неряшливым гримом. — Рискованно, — отметил человек. — У нас нет времени на другой план, — пожал плечами Мори, закрепляя нить. — К третьему салюту потребуется освободить помещение. Вокзальная текучка. Рабочее название отражало их положение: шаткое, перспективное и явно экзаменационное. — Хорошо, — сказал человек и резко дернулся; явно затекшая нога словно мгновенно выстрелила, пуская судорогу. — Но это, — он пробежался пальцами по рукояти катаны, — не самый лучший реквизит для многолюдного праздника. Мори пожал плечами и быстро рассек скальпелем кожу ботинка. Следовало наложить шину и снизить нагрузку на явно опорную ногу. Человек не возмутился, смиренно прикрыл глаза и подавил вздох. — Осмотр? — Тебя отправят, если, — сквозь выкашлянную насмешку, — потребуется. Щелкнув застежкой, Мори укомплектовал чемоданчик обратно, не забыв нюхнуть нашатыря — привычная мера предосторожности. Резкий запах всегда возвращал бдительность. — За нами двое, — уточнил человек. Мори кивнул. В одиночку он действовал бы иначе, менее размеренно и с четко выверенным риском; сейчас — проверял временного напарника. «Возлагать надежды только на тебя — нерационально, — сказал Нацуме Сосеки несколько недель назад. — Рабочая система не замыкается на одном элементе». Мори не спорил: его устраивала выбранная дорога. Единоличное владение крупным массивом — как, например, Йокогама — всегда сводится к хаосу. Праздничный беспредел обращается мутирующей анархией, а тыквенные фонарики — наивным воспоминанием. Территорию следовало делить, с учетом интереса каждой стороны. Мори знал о трех: якудза, правительство, полиция. Нацуме мог видеть больше. Но от догадок будущее не становилось ближе, и Мори усилием воли откатил мысли назад, в неуютное помещение. Странно. В горле все пересохло, нервы напряглись, учащая пульс, но вызвал опасения не выследивший их исполнитель, а человек с заштопанными сухожилиями. Его, без имени и рода деятельности, будет интересно отгадать и вымуштровать — под себя. Он явно работал не на полицию и мало походил на мафиози. Сотрудничество с правительством? Мори понравилась эта версия, и он вооружился ей как основной. — Ты не похож на хорошего врача, — неожиданно сказал человек, возвращая оружие в ножны. — А мне и не нужно быть хорошим. Мори, намеренно опустив профессию, негромко рассмеялся и исподлобья глянул на него. — Разве не так? — В этом мире все относительно. — Включая собственное существование? — Мори натянуто улыбнулся. — Однако прекрасный выбор темы! — И он тоже относителен. Абсолютно нечитаемо. Человек отвечал бесстрастно и скупился на детали. Его не накрывало «признанием из благодарности» — и этим он решительно отличался от всех мафиозных пациентов. За ним могли охотиться по десяти разным причинам, и Мори требовалось сократить список до одной. Он слабо усмехнулся и коснулся щеки человека, по линии челюсти переходя на шею. Грязная, покрытая пупырышками кожа нравилась ему невероятно — на контрасте с уютной стерильностью — и, потянув ноздрями, можно уловить что-то похожее на… — Зачем? Человек прервал его спокойно, не двинувшись. Его пульс — ровный, взгляд — осоловелый от колющей боли, а тело — неустойчиво. — Ты против? — Я — нет. Человек убрал руку Мори и вздохнул. Возражал кто-то третий: через внушенные убеждения и принципы — возможно, их наставник. Идеальное сотрудничество не должно отягчаться личными взаимоотношениями. Чувство крепнущего одиночества важно компенсировать. А удар следовало наносить первым — чтобы одержать победу. Мори только кольнули, дали шанс увернуться. Он невозмутимо натянул перчатки и зачесал назад волосы; открылось бледное острое лицо. — К третьему салюту я сделаю тебе инъекцию адреналина. Это последнее, на что тебе стоит рассчитывать. — Я понял. Человек был спокоен и собран; терпел негнущиеся ноги и быстро фокусировал взгляд на отдельных объектах. О преследователях он не говорил, и Мори сделал выводы самостоятельно. Обработанное тело дало все необходимые подсказки: такой боец способен справиться с небольшим отрядом, но среагирует ошибочно на фактор неожиданности. Опыт нарабатывается долго и трудно. За промах не стоит осуждать, но можно им воспользоваться. Изменить конфигурацию детали до того, как Нацуме введет ее в пользование. Врачам уровня Мори Огая доверяют только травмированные тела; напарникам — контактные данные; соперникам — сдают все карты. Идеальное сотрудничество следует трансформировать в противостояние. И, отсчитывая минуты до решающего салюта, Мори Огай небрежно прокручивал в руках шприц, а в голове — отмеренную ложь для человека, стоящего справа. Будет досадно сознаваться в некомпетентности, но от редких инфекций никто не застрахован. Человек появится на повторном приеме — Мори довольно щурился, выбирая место, — и приведет за собой новый хвост. Из подсказок. Мори был абсолютно уверен, что человек не выберет другого врача; не рискнет признавать провал миссии. Честолюбие — удобный рычаг, и тянуть за него следует аккуратно и терпеливо. По крайней мере, на данном этапе. Четко выстроенная цепочка событий — приобретение частной клиники и довлеющего над собой соперника — содержала множество слабых звеньев. И первое: они не уйдут от погони сегодня. — С навязчивыми поклонниками можно разобраться иначе, — вкрадчиво проговорил Мори, щелкая по слабо поблескивающему пластику. — На дорожке из трупов легче споткнуться. Из окна тянуло проблемами все сильнее, но Мори спокойно раздавил тыквенный фонарь, позволив сырой затхлости и сумраку поглотить их. Неприятный шорох справа выдал движения человека: тот явно обматывал катану использованной простынью. Плечом задел он Мори дважды. Напряжение резко потянуло изнутри: ухватилось за внутренности и дернуло. Зычный прищелк языком — о сухое и словно бы ввалившееся небо — на мгновение оглушил, и Мори понял, что просчитался. Других причин опасаться раненного бойца быть не должно, верно?