Очередной взрыв прозвучал совсем рядом, дав понять, что безопасное место стало несколько…небезопасным. И на него вот-вот упадёт шальной снаряд, выпущенный безмозглыми дроидами совсем не туда, куда нужно. А ведь танки уже приближаются, и область поражения становится всё меньше и меньше. Даже при прицельной стрельбе по лже-позициям взрывная волна докатится и до джедаев с остатками мобильного отряда затаившихся под упавшей колонной. Но вот генерал, которого Асока уже несколько минут мысленно кляла самыми заковыристыми оборотами, с чего-то взял, что три калеки, то есть, два замученных джедая и четвёрка раненых клонов, смогут уничтожить тысячную армию дроидов, окружившую их и полностью перекрывшую пути к отступлению пока один излишне самоуверенный тип не мог принять, что и Избранному иногда приходится отступать.
— Так,… Асока, ты атакуешь по левому флангу, я…
— Где тут левый фланг? Мы окружены!
Двадцатилетний мальчишка раздражённо отмахнулся от верного замечания и, не подумав о последствиях, быстро высунулся, отбив уже не очень шальной выстрел. Может быть, он и мог повредить кому-то, но толпа дроидов, направленно идущих сюда принесёт гораздо меньше пользы. То есть, вообще никакой не принесёт. Словно со всех сторон раздался холодный металлический голос: «Атаковать квадрат сенф-четыре». Сенф-четыре, как раз тот, где находятся они. И как этого придурка могли произвести в рыцари и поручить ему падавана? Да за ним самим глаз да глаз нужен!
— Надо нам выстроиться в круг и атаковать их со всех сторон!
Интересное дело, пытаться в шесть лиц, два из которых не могут держаться на ногах, пытаться обратить в бегство тысячу. Очень интересное, просто самоубийственное. И ведь погибнет не только он, но и бойцы, которых можно было бы спокойно вывести отсюда, если бы кое-кто был чуть менее самонадеянным, пропадёт жизненно важная для командования информация, ведь следующим будет атакован штаб, где ожидают медицинской помощи сотни клонов и десятки тысяч мирных жителей, которые пострадали от обстрелов. Может быть, именно поэтому Энакин придумывает эти невозможные тактики, должные каким-то волшебным образом вывести их из окружения.
— Не выйдет. Их слишком много.
Ну и что, что голос мрачный? Учитывая то, что они все вот-вот умрут, это не главная проблема. Главная стоит перед ней и яростно сверкает глазами, судорожно пытаясь казаться старше, что не очень-то и получалось, учитывая его вечную лохматость и ещё совсем детское лицо.
— Я хоть что-то предлагаю! А ты, ты вообще не стараешься! Только отвергаешь всё, что я придумываю! И всё!
— Вспомни, пожалуйста, дорогой мастер, что за чушь ты предлагаешь! Атаковать, когда вокруг нас толпа жестянок!
— Это не чушь, а…
Зря Оби-Ван не предупредил бывшего падавана, что с разозлённой тогрутой, пусть и очень юного возраста спорить абсолютно бессмысленно.
— А кто нас сюда завел, даже не взглянув на разведданные? Кому я десять раз говорила, что надо уходить? «Нет, Асока, мы не должны бежать от боя»!
Энакин оглянулся, ища поддержки у подчинённых, но те, как видно, были согласны с коммандером, а молчали лишь потому, что не решались вслух перечить старшему по званию.
— Ты — падаван, я — мастер. Поэтому будь добра не критиковать мои действия, если ничего в них не смыслишь!
— Не смыслю?!
И пусть в Ордене всегда воспитывали в какой-то степени аскетизм, у Асоки с рождения была некоторая самовлюблённость. Она точно знала свои плюсы и минусы и трезво оценивала каждую сложившуюся ситуацию. Не забывая при этом и о достижениях других, и о своих собственных. Но когда мальчишка, которому только-только отрезали падаванскую косичку, прилюдно оскорбляет её, оскорбляет её умственные способности только за то, что является падаваном, ребёнком…
Не понятно даже, что можно ответить на такую наглую ложь. Вот она и ударила со всех сил по щеке самовлюблённого мальчишки, целясь попасть по гордости, туда же, куда и он ей. Словно в замедленной съёмке, Энакин сначала удивлённо уставился на неё, потом только поднял руку и прижал к краснеющей коже. Кажется, он просто не понимал, как кто-то посмел ударить его, Избранного, генерала-джедая, взрослого человека в конце концов.
Выстрелы звучали уже слишком близко, Энакин молча отвернулся и вышел на открытое пространство.
— Надо сражаться. Шансов у нас нет.
И отбил ядовито-зелёный заряд, летящий точно в плечо. Следующий, совершенно с другой стороны, отразила уже Асока, не отстающая больше, чем на один шаг. Клоны же решили не рисковать и обстреливали жестянок из-за спин опять поссорившихся джедаев.
Сотни тысяч выстрелов, одноцветное кислотное марево, накрыло выживших бойцов. Как, как можно спастись отсюда? Как преодолеть десяток рядов песочно-жёлтых дроидов, вытащив не только себя, но и раненых? Как?
Ударной волной, сепаратисты решили для скорости использовать детонаторы, мальчишку сбило с ног и отбросило в сторону, проваляв по камням всё тело. Слишком большое для подростка, чья душа управляла им.
— Чёрт. Чёрт! ЧЁРТ!!!
Оттолкнув приближающихся дроидов далеко от солдат, Асока рванула в ту сторону, где без движения, почти под ногами наступающих сепаратистов, валялся юный генерал. Сбоку на носу появилась характерная выемка, а весь рот, подбородок, щёки залиты тёмной, быстро засыхающей кровью. Девочка, не замечая боли в ободранных коленях, упала рядом, пытаясь трясущимися руками вытереть ему лицо. Вот почему, почему у столь бесстрашного воина полностью отсутствует инстинкт самосохранения? Почему он не может хоть несколько дней не попадать в передряги? Это что, такой метод доказать всем собственную смелость?
Мальчишка чуть повернул голову и криво, болезненно улыбнулся.
— Я редкостный придурок. Ты была права.
Признал? Он, этот самодовольный болван, никогда не меняющий своего мнения, признал, что она была права? Асока автоматическим движением смахнула какую-то каплю с щёки, дождь, кажется, тут идти не может, и, схватив его за плечи, резко встряхнула.
— Почему? А, что? Не смей, чёрт! Не смей делать вид, что умираешь!
А в ответ ни движения, только медленно затухающий огонёк в Силе. Она, мысленно вспоминая все ругательства, которые когда-либо слышала, перебросила через него левую ногу и, покрепче усевшись, резко надавила ему на грудь, приложив для этого все свои силы.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
С каждым ударом, с каждым давлением ей казалось, что всё зря, что они никогда не выберутся отсюда, что её жизнь закончится вот так некрасиво — в одной из пустошей Джеонозиса, от выстрела сепаратистского дроида. И ничего геройского. Совсем ничего.
Громко закашлявшись, Энакин чуть приподнял голову. Даже лёжа со сломанным носом и, возможно, рёбрами, он умудрялся шутливо улыбаться, вечно ободряя своих спутников.
— И всё нормально, вон, живые все.
И как, как можно, умирая самому, волноваться о том, чтобы не нервничали другие? Может быть, именно поэтому он так не хотел отступать, так не хотел признавать поражение. Ведь, чтобы сбежать от боя, надо сначала принять, что поражение неминуемо. А для вчерашнего мальчишки-падавана это невозможно. Хотя, он растёт, и мнение его меняется. Он уже понял, что иногда может быть прав не только он, но и маленькая девочка шастающая рядом. Вот и хорошо, что понял.
— Давай, раз уж мы пока живы, я пойду по центру, ты — со стороны колонн…
Видимо, недостаточно вырос. И опять принялся за свои дурацкие самоубийственные планы. Причём, не только самоубийственные, сколько всехубийственные. Асока, не выдержав, схватила его за воротник и резко встряхнула, приблизив собственное лицо настолько, что можно было даже почувствовать дыхание, рваными горячими потоками вырывающееся из лёгких.
— Вот именно, что придурок! Самовлюблённый! Достал уже своими переговорами агрессивными! Достал!
На лице Энакина явно проступило удивление оскорблённой невинности от настолько неожиданного отпора, тем более, от мелкой девчушки, едва сравнявшейся с ним по росту, сидя на нём самом. А она вдруг запнулась и, ещё раз сжав воротник в маленьких, но крепких кулаках, быстро наклонилась вперёд, прикоснувшись губами. Тёплая густая кровь медленно стекала по подбородку, впитываясь в жёсткую ткань и оставляя на ней большие тёмно-бордовые пятна. Странный непривычный вкус, одновременно сладкий и солёный, нежный и раздражающий. Да, человеческая кровь иная, чем у тогрут, более плотная, более вязкая. И из-за этого странное действие становится не просто поцелуем «на эмоциях», а даже несколько изучением организмов друг друга с помощью каждого доступного участка тела: губ, языков, рук — живых, пульсирующих энергией. Той самой, что вращается вокруг каждого живого существа, пронизывает и наполняет его. Она то безумствует, то вяло шевелится, постоянно разная и этим живая.
С каждой секундой энергия внутри джедаев становится всё яростнее, всё безумнее, всё более дикой, неуправляемой. И в один миг, преодолев некую точку невозврата, преграду между порядком и хаосом, она вырывается на свободу. Вырывается, рвёт в клочья всё вокруг, снося с ног безмозглых дроидов, что подошли к республиканцам слишком близко. Но и задние ряды, и танки смело с поверхности Джеонозиса, разбросав в разные стороны от двух джедаев, двух детей, что, забыв обо всём на свете, наслаждались, как они думали, своим первым и последним поцелуем.
***
Над Корусантом собирались тёмные тяжёлые тучи, вот-вот собирающиеся излиться на миллионы грязных зданий холодным, колючим дождём. Большинство жителей, опасаясь кислотных осадков, спрятались под крыши или какие-либо другие навесы. Только двое детей, тихо перебрасываясь шутливыми замечаниями, совершенно спокойно сидели посреди парка. Они не думали ни о надвигающейся грозе, ни о том, как будут оправдываться перед магистром за ночёвку неизвестно где. Здесь существовали только они и их чувства.
Асока легко повернула голову, прошуршав левым лекку по плечу юноши.
— Гроза начинается.
Она едва заметно улыбнулась, посильнее прижавшись к нему. Энакин бездумно спустил руку чуть ниже, на талию девушки.
— Хочешь уже пойти?
Слегка грустный, задумчивый голос. Ему, мальчику, выросшему в пустыне, дождь был только в радость. Она аккуратно освободила себе простор для движений и легонько, только напоминая о недавнем событии, ухватила его за ворот чёрной рубашки.
— Нет, не хочу.
Асока медленно приблизила к нему своё лицо, внимательно посмотрела в светло-голубые, словно пустые глаза и нежно, совсем не так, как на Джеонозисе, поцеловала. Энакин улыбнулся одними уголками глаз и, притянув её к себе как можно крепче, полностью отдался своим мыслям и чувствам. Как и она.
И в дождь, и в град,
И в шторм, и в снежную бурю,
Я буду любить тебя
Всегда и везде,
Особенно, в шторм.
