once / однажды

      Запах окутывает раньше, чем руки Магнуса смыкаются на его талии. Подбородок опускается на плечо, кончики волос щекочут шею. Алек резко выдыхает и делает глубокий вдох, прикрывая глаза, словно аромат сандала может исчезнуть, если он не надышится им здесь и сейчас.       Внутри ворочается возбуждение. Слабое, но тяжёлое. Стоит Магнусу опустить ладони ниже или губами очертить край руны, как оно поднимет голову и распахнёт пасть, требуя сделать Магнуса своим.       Алек в замешательстве от этой потребности. От этой страсти и необходимости. Он не может оторваться, если руки коснулись Магнуса.       Эта одержимость настораживает, но наслаждение каждый раз такое яркое и сильное, что отказаться от новой дозы невозможно. Изабель говорит, что это — первая настоящая любовь. Джейс — шутливо — что маг околдовал его и привязал к себе.       Лайтвуд отгоняет эти мысли и в сотый раз втягивает насыщенный сандаловый запах, представляя, как он растекается внутри, наполняя его и заставляя чувствовать себя принадлежащим Магнусу.       Джейс ни разу не ошибся, когда говорил о том, чем они занимались на прошлой встрече. И дело не в связи парабатай, как думает Эрондейл, и не в намётанном взгляде, подмечающем мельчайшие детали.       Иззи говорит, что он пахнет сандалом, потому что всё в доме Магнуса — от шампуня до кондиционера для белья — сандаловое.       Неувязка в том, что Алек пользуется только своим шампунем.       Магнус водит кончиками пальцев по его животу. Задумчивый, молчаливый. Рука Алека накрывает его руку, останавливая. Он тянет мага вперёд, принуждая развернуться и встать перед Алеком, закрывая вид из окна. Глаза Бейн отводит. Улыбка лишена эмоций. Он опасается.       Прошлой ночью, после неторопливого секса, он утянул разморённого, податливого Магнуса в ванную, пообещав позаботиться о нём, и использовал принесённый им шампунь с запахом мяты. Маг находился в полусне и лишь недовольно пробормотал что-то, когда Алек поднял его из горячей воды и отнёс обратно в спальню.       Утром он проснулся раньше Магнуса, и тот не мог ускользнуть в душ без его ведома, как это бывало раньше.       Магнус пахнет сандалом.       Алек под его нервным взглядом тянет его ближе, утыкаясь носом в макушку, и делает вдох.       Сандал.       Сандал, сандал, сандал.       На волосах, на коже, на самом Алеке.       Никакой мяты.       — Ты должен мне объяснения.       Магнус выглядит так, словно ожидает удара.       Делает шаг назад, словно на месте окна — дверной проём, но Алек быстрее — хватает за руку, притягивая обратно.       — Нет, не убегай.       Горячий выдох опаляет шею. Пальцы вцепляются в футболку Алека. Магнус дышит, и не сразу становится понятным, что дышит им.       — Ты пахнешь орехом. Так сильно, что я не могу надышаться.       Алек думает, что это магия — причудливая, незнакомая, но та, с которой можно примириться. Просто Магнус отчего-то не хотел говорить. И сейчас не хочет — вжимается всем телом в его, не поднимает глаз, прячется. Алек сказал бы, что это стыд, если бы знал, что Бейн может его испытывать.       — Никто мне такого не говорил.       — Потому что никто этого не чувствует.       -…альфы, омеги, — говорит Магнус, всё еще отводя взгляд. — Оборотни потом присвоили себе эти ярлыки, но изначально был только вожак и стая. Когда беты — обычные существа с правом выбора — составили девяносто пять процентов населения всей планеты, стало очевидным, что оставшимся альфам и омегам придётся скрывать свою принадлежность.       — Значит, больше их не осталось?       — Не совсем. Примитивные давно утратили всё, что связывало их с… этим, но существа сумеречного мира — из-за того, что наша система закрыта — сохранили отголоски того времени. Маги, — он скривился, — больше остальных хотели сохранить деление. По понятным причинам.       Алек прикрыл глаза, пытаясь уложить это в голове.       Единственный способ завести детей.       — Оборотни чуть больше связаны с этим делением, иногда даже создают пары. О многих никто не знает, потому что и сами волки утратили все знания. Зачастую они создают пары, но не понимают, почему их так тянет друг к другу. Нельзя найти ни одного источника, потому что всё было уничтожено. Остались только те, кто помнят это, потому что сами были участниками тех событий.       Увлечённый рассказом, Алек только теперь понимает, к чему ведёт Магнус.       — Ты был одним из них. Альфа или…       — Омега. Я был… омегой, — он произносит это так, словно признаётся в чём-то отвратительном.       — Разве можно перестать быть им?       Пауза достаточно долгая, чтобы Алек захотел взять слова обратно.       — Нет, — выдыхает Магнус. — Конечно, нет. Но отчаянные времена требовали отчаянных мер. Я смог закрыть это в себе, запереть и забыть на столетия.       Ты открыл что-то во мне.       Открыл. Кое-что.       — Сумеречные охотники тоже рождались альфами и омегами. Это было одной из причин вашей толерантности к женщинам — они всегда сражались наравне с мужчинами, потому что принадлежность не определялась полом. Но, разумеется, Конклав не мог допустить кровосмешения. Охотники были первыми, начавшими вытравливать это из себя. Не допускались браки, в которых могли бы родиться такие дети, охотников-омег отправляли на самые сложные и опасные миссии. Потребовалось несколько десятков лет, чтобы среди вашего народа не осталось ни одной омеги. К альфам относились куда благосклонее, — Магнус медлит, колеблется. Алек тянет к нему руку, желая поддержать, и тот отводит взгляд от стены, опуская его на их переплетённые пальцы. — Поэтому среди охотников иногда встречаются носители этих генов. Обычно в семьях, где кровь не смешивалась с бетами часто.       — Семьях с родословной? — улыбка выходит неровной. Магнус смотрит на него изучающе.       — Ты ведь уже догадался, так давай закончим с этими вопросами.       У Алека в голове мешанина мыслей. Они путаются, сбивают одна другую, не дают ухватиться за главную.       Но Магнус выглядит разбитым, опустошённым и таким уставшим. Остался один вопрос. Один вопрос, и Алек оставит эту тему до тех пор, пока Магнус сам не захочет к ней вернуться.       — Если мой запах чувствуешь только ты, значит, что мы… мы.?       — Это не накладывает никаких обязательств! — торопливо перебивает его Бейн. — Ты ничего не должен, это не…       — Магнус.       — …столько лет прошло, и эти законы больше не действуют…       — Магнус, хватит, — Бейн открывает рот для нового витка ненужных слов. — Просто ответь «да» или «нет». Мы… — вспоминает, что говорил ему Магнус, и пытается выровнять голос, — пара?       Он не хочет отвечать, понимает Алек. Глаза Магнуса не задерживаются ни на одном предмете, губы искусаны, а пальцы свободной руки сжаты в кулак.       Алек хочет укрыть его от всего мира. Он пытается понять, относятся ли некоторые его мысли и желания к влюблённости или к открывшемуся факту происхождения. Но Магнус слишком истощён этим разговором, чтобы спрашивать у него.       Он делает глубокий вдох и снова смотрит так, словно ждёт упрёка.       — Да.       Всё внутри сжимается. Приятно.       Алек притягивает Магнуса к себе, так что тот едва не падает с кресла, и крепко обнимает. Сандал, почти исчезнувший, вновь робко пробивается наверх.       Магнус шумно втягивает в себя воздух. Просто дышит.       У Алека столько вопросов, но все они могут подождать. Их будущее — впереди. А Магнус — напуганный, вымотанный, ищущий спокойствия в его руках — сейчас.       И весь мир теряет значение.       Это первый раз, когда они оба знают.       Магнус избегает этой темы. Но не может избегать самого Лайтвуда. Тянется к нему, льнёт при встрече, целует, сжимает, словно пытается ощутить силу его рук.       У Алека — ни единой возможности сопротивляться желанию.       Некоторые вещи обретают смысл, на многие вопросы находятся ответы.       Почему они каждый раз используют защиту, если Алек сверху, но забывают о ней, когда всё наоборот.       Почему Магнус плавится и становится таким покорным, стоит Алеку добавить в голос силы.       Почему он так любит отдаваться.       Кожа под его касаниями пылает. Магнус не произносит ни слова, но его пальцы и губы молчать не могут.       Алек не пытается снять Магнуса с коленей, нет — обхватывает рукой за поясницу и переворачивает. Укладывает Бейна на спину и нависает сверху. Глаза мигают и заполняются золотом. Магнус прикрывает их и стонет, сильнее сжимая ноги вокруг охотника.       Мой, мой, мой. Эта мысль пьянит сильнее победы.       Только мой. Эта заставляет думать о сумасшедших вещах. О тех, о которых он пока не может сказать Магнусу, потому что боится спугнуть.       Магнус вжимается затылком в подушку, ладони сжимают плечи Алека — одна его рука обхватывает член Бейна — и маг заходится стонами. Никогда это не было так насыщенно и дико. Так открыто. Сколько сил вкладывал Магнус в то, чтобы скрывать это от него? Чтобы тушить эмоции, не позволять увидеть большего.       Как Алек жил без этого раньше? — Хочу тебя, — бормочет Магнус. Хмурится, словно совершил ошибку. Сжимает зубы, но стоны размыкают их против воли. — Я так сильно хочу тебя, — признание как падение в пропасть.       Алек хочет узнать, почему Магнус боится говорить это. Теперь, после того, как они были близки не единожды — он боится теперь?       Магия позабыта. Алек избавляет их от одежды, не имея сил не прикасаться к Магнусу. Хочется быть рядом каждое мгновение. Он боится пропустить хоть что-то. Взгляд, стон, тяжёлый вдох. Движение пальцев, мурашки на бёдрах, движение кадыка. Словно одержимость.       Сандал опутывает запахом так плотно, что Алеку чудится — прямо над их головами раскинулись ветви, усыпанные листьями с тягучим ароматом.       Крылья носа трепещут и у Магнуса. Его взгляд скользит вверх и вниз, но всё еще сбивается, достигая лица Лайтвуда.       Подготавливал ли он когда-либо Магнуса для себя? Нет. Тот говорил о нетерпении, делал пассы руками и соблазнительно улыбался, укладывая Алека сверху.       Магия — думал Лайтвуд с лёгкой горечью.       Он ищет глазами смазку, но пальцы быстрее добираются до ягодиц Бейна. Сжимают, тянут в стороны и касаются. Алек замирает. Об этом Магнус ему не рассказывал.       — Это нормально, — лепечет маг, сжимаясь. — Если не хочешь…       — Магнус, — выдыхает он, не имея сил оторваться от его глаз. Теперь он смотрит, отслеживая реакцию охотника. Алек склоняется и целует его, повинуясь руке, что тянет за шею ниже. Он не знает, что слаще — стоны Бейна или его запах. Кроме сандала он чувствует что-то еще — терпкое и глубокое.       Похожее на орех.       Мысли становятся до неприличия бессвязными.       Магнус влажный там, где пальцы Алека касаются его. Один входит быстро, и мышцы вокруг сжимаются, пульсируют. Он такой горячий внутри.       Впервые Магнус не вспоминает о презервативах. Толкаясь внутрь, Алек ожидает многого, но не волны обоюдного удовольствия, затопившей тело. Чувства словно удваиваются, Алеку даже чудится, что внутри и между ягодиц печёт. Всё исчезает — Магнус выгибается под ним, издавая тихие жалобные звуки. Его пальцы слабеют, не поддаются, когда он пытается сжать их на Алеке. Лайтвуд ощущает отголоски его слабости.       Это куда больше и сильнее, чем он думал. Куда прочнее.       Колени скользят по шёлку, сбитое дыхание звучит почти в унисон, Алек чувствует каплю пота, ползущую по позвоночнику.       Он знает: Магнусу хорошо. Ему не нужно смотреть или слушать. С каждым его толчком внутри растекается волна жара — чужое наслаждение почти такое же отчётливое, как его собственное.       Он двигается, слыша шлепки и стоны, задыхаясь словами страсти и бессвязной нежности, и видит в глазах напротив всё то, что ощущает сам.       Оргазм затапливает дважды. По крайней мере, чувствуется это именно так. Сначала Магнус, умолкнув и зажмурившись, сжимает его так сильно и горячо, что собственное дыхание перехватывает этим удовольствием. Минутой спустя Алек кончает сам, стараясь двигаться осторожно, но срываясь на глубокие точки. Магнус содрогается вместе с ним, под ним, награждая самым прекрасным в его жизни видом. Распахнутый влажный рот, напряжённая шея, отблеск золота между полусомкнутых век.       — Я знаю, ты не хочешь говорить об этом, но… — Алек не простит себе, если не оторвёт взгляд от лепнины потолка и не найдёт в себе сил смотреть Магнусу в глаза в этот момент. Поэтому поворачивает голову и встречается с его взглядом. — Но если однажды ты захочешь… что-то, что угодно, — что-то вроде семьи — мысль заставляет сердце стукнуться в грудную клетку, — я буду рад дать тебе это.       Магнус молчит достаточно долго, чтобы Алек захотел сделать тысячу признаний, убеждая того в искренности своих слов.       Тот вкладывает свою ладонь в его и мягко улыбается.       — Однажды.