«Но приходит время, когда каждый возвращается на свое место. Только мне некуда вернуться. Знаешь, есть такая игра – все вокруг стульев бегают, потом садятся – а одному стула не хватает.» — Харуки Мураками, «Слушай песню ветра»
***
Сегодня я проснулся раньше обычного. Не знаю точно: действительно ли это предчувствие или всего лишь морозное зимнее утро, тайком пробирающееся сквозь щелочку приоткрытого окна на кухне, но спросонья, от чего-то, мне стало не по себе. Я лениво поднялся с кровати, с головой укутавшись в теплое одеяло, и поплелся к столу – заварить себе крепкий кофе. У меня до сих пор не присутствовало такой роскоши как электрический чайник, поэтому, я уже по привычке заполнил свой обыкновенный металлический чайник водой и поставил кипятиться на плиту – это входило в мой утренний ритуал. Конечно, ни одно утро не обходилось без черной кошки, кружащей возле моих ног в попытке донести до меня новость о том, что она голодна. Все происходило как обычно, просто на пару часов раньше. Пока не раздался звонок телефона. И кому понадобилось звонить в такую рань, – подумал я и нехотя вернулся к кровати, чтобы взять устройство. «Номер неизвестен». Возвращаясь на кухню и заваривая кофе, я все время держал свой телефон в руках и не мог отвести взгляд от экрана. Что-то подначивало меня скинуть звонок, выключить аппарат и выбросить его в окно, наплевав на все контакты и важную информацию, но вместо этого я просто пялился на экран в надежде, что незнакомый номер первый оставит попытку дозвониться. Однако, звонки шли один за другим. - Алло? - Тэхен. Я сразу узнал этот голос. Мы не виделись уже семь лет. Семь лет непрерывного молчания, избегания друг друга и попыток доказать самим себе, что все в порядке и никому из нас двоих вовсе не тяжело засыпать по ночам. Не могу точно назвать причину нашего расставания. Да и расставанием это не назовешь – просто в какой-то момент мы перестали общаться, оставив за собой кучу пустых и забытых обещаний. Он перестал звонить по ночам и больше не просил разрешения придти, я вновь начал играть на фортепьяно в одиночестве и снова взялся за рисование. Наверное, в какое-то мгновение мы стали столь далеки друг от друга, что были даже не в состоянии сказать «прощай», ведь незнакомцам незачем прощаться. Мы не ругались, не спорили, не кричали, просто между нами образовалась пропасть и никто не посчитал нужным соорудить хотя бы половину моста, чтобы соединить два отдалившихся острова. Мы избегали друг друга на случайных собраниях наших общих друзей, мы делали вид, что каждого из нас не существует и у нас никогда не было общего прошлого, ведь оно расковыривало еще не затянувшиеся раны. Мы знали, что не можем быть вместе из-за того, что нас связывало слишком многое. - Где ты? Прошло столько времени, а все, на что меня хватило, – лишь два жалких слова. Я сидел на стуле у окна, поджав под себя ноги. На улице крупными хлопьями плавно лавировали белые снежинки, а сугробы на земле напоминали ровную пенку на кофе – еще не тронутые людскими следами и шинами проезжающих машин, – небо пестрило серыми облаками, первые лучи февральского солнца пробивались сквозь ряды сосен, расположенных напротив моего дома, и до моего носа отчетливо доносился запах хвои, смешиваясь с ароматом свежего кофе. Я держал телефон двумя руками, не в силах сделать нормальный вдох, и вдруг осознал – все, что я так хотел сказать за все эти семь лет, все, что я так отчаянно старался спрятать за маской безразличия, вырвалось из меня в двух словах. Вся моя любовь, боль воспоминаний, наша связь заключились в двух жалких словах. Где ты был все это время? Куда пропал и зачем объявился?. Я знал – не случись чего-то серьезного, наше молчание длилось бы вечность. И я не знал, чего мне хотелось бы сейчас больше: нажать на красную кнопку и никогда больше не вспоминать о нем, или же отследить его местоположение по номеру и побежать на встречу, словно кипятком ошпаренный. Но ответа на мой вопрос не последовало. - Чимин в больнице. Говорят, от не протянет и недели... Я подумал, ты должен знать. Я молчал. Казалось, в моих легких кончился весь воздух, а вокруг образовался вакуум. Я смотрел на нежный танец снежинок за моим окном, что все еще было слегка приоткрыто, я видел как Найла пытается словить их, подпрыгивая и стуча мягкими лапками по пластиковому стеклу. Семь лет подряд я неизменно делал вид, что все забыл, я старался не напоминать себе о людях и событиях того времени, но сейчас я не мог поверить, что вместе с нашими отношениями постепенно рушится и наше прошлое, словно подыгрывая дешевому спектаклю. - Можно я приеду? Его вопрос отозвался эхом в моей голове. Я хотел, чтобы он был здесь. Я бы приготовил рис с овощами, кимчи, суп с креветками, открыл бы его любимое вино «Les Boudots» девяносто седьмого года, снова раздвинул бы свой маленький стол, что оставался в собранном состоянии уже семь лет, мы вышли бы на крышу вечером и разговаривали без остановки, как раньше, считая звезды и рассматривая огни телебашни Намсан. - Не надо. Мне хорошо одному. Из динамика послышался тяжелый вздох и в следующее мгновение я услышал короткие гудки – он сбросил первым. Я еще долгое время просидел вот так – поджав ноги и глядя в окно, держа телефон обеими руками возле уха. Наверно, я ожидал второго шанса. Мне хорошо одному, – я сказал это, не подумав как следует, я выпалил это на "автомате". Я хотел закричать, чтобы он вернулся, чтобы он, как и прежде, был со мной и прошептал «я буду рядом», но сказал лишь эту глупость. Возможно, отголоски памяти прозвучали в моих словах. Возможно, то, что я, казалось бы, давно забыл, – та обида за невыполненные обещания, – вырвалось наружу через мой ответ. И как бы то ни было, я продолжаю верить, что так будет лучше. Лучше не только мне, но и ему. Когда я был подростком, то любил читать философские романы, где раскрывается сущность человека, где так ярко описаны наши чувства, эмоции, где автор, не стесняясь, открывает внутренний мир своих героев: залезает к ним в голову и выдает читателю все их мысли. С такой же нежной любовью я относился и к психологии. Мне нравилось искать в строках себя, нравилось ставить знак «равно» между собой и идеями других людей, изрекших свои думы, – что, возможно, боялись сказать вслух, – черными буквами на белых страницах. Тогда я с напущенной уверенностью мог заявить, что знаю людей. Честно сказать, каким бы самоуверенным павлином я сейчас не казался, я, действительно, мог сказать о незнакомце многое за десять секунд общения с ним. Я мог подобрать самые верные слова поддержки, я мог манипулировать людьми, основываясь на их слабостях и потаенных желаниях, я мог заставить человека поверить в себя, сказав, от силы, три слова, я так же мог разрушить его и оставить черную дыру в груди, сказав два. Единственный, кто никак не поддавался моим убеждениям, – это он. Я не мог понять, что он чувствует, о чем думает, чего хочет. Не мог втереться в доверие ровно так же, как не мог заставить ненавидеть меня. Он сам выбирал время и место. Он сам выбрал чувства, что будет испытывать ко мне, сам решил, когда открыться мне, а когда вновь закрыться. Но даже после четырех лет, проведенных с ним рядом, я не смог сказать о нем ничего путного, кроме того, что ему нравится фотографировать, путешествовать, петь и кушать медовые блинчики, какими до сих пор торгует старая женщина в районе Мёндон на углу моего дома. Тогда я разочаровался сначала в своих возможностях, а потом, со временем, в людях и решил оставить всю эту чепуху с психологией. Но единственное я знал точно и по сей день убежден в этом бесповоротно, хоть, порой, эта мысль и скребет тупым ножом, оставляя уродливые шрамы на потрепанном сердце: - Он – мой дом, – я произнес это вслух, полушепотом, но, казалось, весь мир меня слышал. Глядя на Найлу, что теперь умиротворенно мурлыкала на моих коленях, свернувшись в черный клубочек, я вспомнил о своем кофе, который уже давно остыл. Я никогда не прощу себе свой ответ. Никогда не прощу того, что, будучи в здравом уме, я осознанно оставил себя бездомным. Будь это игра, можно было бы сказать, что я победил. Но на деле... Я никогда не прощу себе того, что проиграл свою любовь.