29 мая. 01:34.
«...я не могу сейчас ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала...» Сигнал. Протяжный; по ощущениям звучит дольше, чем секунду; будто бы растянут во времени, чтобы хватило собраться с силами, словами и мыслями, но даже когда в трубке наступает тишина — безмолвный намек на начало разговора — Чейз не может выдавить из себя ни слова, словно его горло сжали. Ему кажется, будто сообщение автоответчика проигрывается в его голове по кругу, все быстрее и быстрее, пока не сводится к одному слову — сигнал, сигнал, сигнал, сигнал, сигнал; сигнал о помощи? Давай, подай ему сигнал. Он все просчитал. Он не имеет права на ошибку. — У меня есть доказательства, — четко произносит он, сильнее прижимая телефон к уху; эй, осторожнее, ты как будто собираешься раздавить его о свою черепную коробку! — Или ты на моей стороне или уйди с моей дороги. Я... Фраза перестраивается на кончике его языка в тот момент, когда он собирается ее произнести; меняется как код, будто случайная комбинация слов, как в игровом автомате, словно кто-то невидимый потянул за рычаг; он произносит не то, что хотел, и на мгновение ему хочется перенестись в будущее и залезть в голову человека, который прячется за этим автоответчиком, чтобы понять, уловил ли он эту заминку и понял ли, что она означает. Привет, я должен был оставить тебе сигнал, но сигнала не будет я тут больше не один, а некоторые сигналы не принято подавать, если кроме тебя на крыше небоскреба находится кто-то еще — и, возможно, если он настроен агрессивно по отношению к тебе. Плохо дело! «Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.» Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Оставьте это все, пока кто-нибудь не пострадал. не умер. и не пожалел — чертовски сильно — о том, что вообще затеял что-то подобное. — ...я бы предложил встретиться, но ты не успеешь, — говорит Чейз свою перестроенную фразу-код-комбинацию-чтобыэтонибыло и отстраняет телефон от уха. Сообщение продолжает записываться; запись наматывает миллионные цифры на дисплее экрана. Чейз чуть поворачивает голову; у него дежавю — тысячу лет назад, на крыше в Стар-сити; телефонный звонок посреди ночи, но другой костюм, стрелы за спиной и как будто бы другая личность. — Я думал, ты придешь раньше, — усмехается он, надеясь, что голос его противника попадет на запись — лучшее доказательство, лучший сигнал. — Я жду тебя уже несколько часов. Но он знает, что этого не произойдет. Он себя не выдаст. Человек за его спиной делает всего два шага вперед — это странно; почему только два шага? — и останавливается; и Чейз бросает телефон в сторону. Экран гаснет. Сообщение обрывается. Поздно. Слишком поздно. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста после сигнала. пожалуйста, улови мой сигнал, мы больше не единственные, кто играет в эту игру. — Это больше не имеет значения, — говорит Чейз и оборачивается. — Я это предвидел. Я выбрал крышу этого здания. Я знал, что ты придешь за мной. Как видишь, — он усмехается и одергивает лацканы своего пиджака, — я даже надел свой парадный костюм. — Это тоже не имеет значения, — усмехается силуэт, едва различимый в темноте; он кажется таким черным, словно уничтожает весь свет; будто ходячая черная дыра. — Ты прав. Для тебя больше ничто не имеет значения.29 мая. 07:48.
Вот же черт. Барри накрывает тело простыней и выпрямляется. Джо и Сингх не сводят с него выжидающие взгляды. — Ну так? Эй, думает Барри, смотрите, это ужасно. Знаете, что еще ужасно? То, что я знаю, кто его убил. Но я вам не скажу. Как в детской игре. Я изображу, что закрываю свой рот на замок, и ничего вам не скажу. Не-а. Мне нельзя. Не мой секрет. — Ну, он совершенно очевидно упал с крыши, — Барри поднимает голову и смотрит на крышу небоскреба, перед которым они стоят. — Очевидно, — повторяет за ним Сингх тоном «ты что, прикалываешься?». — Очевидно? — И еще он весь изранен, — Барри старается не смотреть ни на него, ни на Джо. — Раны маленькие и рваные, похожи на... ну... стрелы. — У нас теперь помимо Флэша еще и бюджетная Зеленая Стрела завелась? — саркастично спрашивает Сингх. Это не то, что он имел в виду, говорит себе Барри. Это не догадка. Он просто пошутил. Сохраняй спокойствие. — Или Прометей, — говорит Барри. Игнорируя тот несомненный факт, что Прометей собственной бездыханной персоной лежит у их ног на асфальте. — Хотя причиной смерти стало падение с высоты, — добавляет Барри, — одна из стрел пробила легкое. Оставшись на крыше, он бы протянул не больше пары минут. — Так у нас тут милосердный убийца? — спрашивает Сингх. — Если раны от стрел, то где же стрелы? — добавляет Джо. Барри поводит плечами. Это как в детской игре. Ничего не могу сказать. Не-а. Нет. Мне нельзя. Я должен молчать и я совершенно точно не должен вмешиваться в то, что меня не касается. Например, во время. В ход определенных событий. В убийство окружного прокурора в моем городе. Нет. Это все меня не касается. Твой рот на замке, Барри, взрослые разберутся без твоего вмешательства. — Через пару часов все перевернется с ног на голову, — Сингх потирает глаза пальцами. — Кто-нибудь уже связался с мэрией Стар-сити? Они собираются забирать то, что осталось от их прокурора? — Связались, — Джо смотрит на тело, накрытое белоснежной простыней, которая насквозь пропиталась кровью. — Мэр приедет лично. Барри навостряет уши, но детская игра мешает ему переспросить — мэр? Оливер едет? Оливер едет сюда? Оливер едет сюда, чтобы выяснить о смерти человека, которого он, вероятно, сам же проткнул стрелой — и явно не одной? Игра становится все интереснее, а ему все так же нельзя говорить. Джо смотрит на него; у Джо нюх как у собаки-следопыта, когда речь заходит о вещах, о которых Барри предпочел бы умолчать. О, Джо, ты знаешь, боюсь, Оливер убил окружного прокурора в моем городе и я собираюсь покрывать его, но пока сам не знаю почему. Что на ужин? — Держите меня в курсе расследования, — говорит Сингх. — Мэрия сдерет с нас семь шкур, если мы быстро не кинем им кого-нибудь на растерзание. Найдите мне лучника, который мог бы точить зуб на окружного прокурора. Мне плевать кого. Хоть Прометея, хоть Зеленую Стрелу, хоть любого другого цвета. Я уже знаю одного, думает Барри. Раз, два, три, четыре, пять, я не могу сказать. Сингх уходит. Джо провожает его взглядом и поворачивается к Барри. — Пожалуйста, — произносит он, — скажи мне, что это не твой друг. Барри пожимает плечами. Барри изображает, будто закрывает свой рот на замок. Барри неловко улыбается. Барри не знает, что сказать.29 мая. 16:16.
— Я сделал то, что должен был, — говорит Оливер, сжимая плечи Барри, и понижает голос. — Я говорил тебе, что разберусь со всем и все улажу. Он прибыл сюда с кучей важных людей в костюмах; они провели пару часов в полицейском участке, и это были первые несколько минут, которые ему удалось урвать, чтобы оторваться от своей охраны. Барри следил за ним и почти мгновенно нагнал его у дверей туалета. Наверное, приветствовать друга фразой «это ты его убил?» не совсем правильно. Оливер втянул его в кабинку и закрыл дверь. Ну ладно, подумал Барри, у меня были странные разговоры и в более странных местах. Но он не смог вспомнить, поэтому пришлось остановиться на мысли, что они просто были. Где-то. Когда-то. До того, как окружные прокуроры разбивались, падая с небоскребов в чужих городах, проткнутые стрелами, которые в другое время защищают, а не убивают. Хотя, технически, это и была защита. Ведь Оливер обещал его защитить. Все уладить. Барри мысленно соглашается с самим собой: защита есть защита. — Но... мы даже не знаем, почему... — начинает он свой последний контраргумент, но Оливер перебивает его. — Я разберусь и с этим тоже, хорошо? Я со всем разберусь. — Ты не хочешь, чтобы я помог? — Я хочу, чтобы ты держался подальше от этого. Чейз все просчитал. Я не могу допустить, чтобы тебя это задело. Барри делает паузу, пытаясь успокоиться. Ему бы пригодилась какая-нибудь детская игра, только для волнения. Что-то вроде «раз, два, три, четыре, пять, я больше не волнуюсь о том, что психопат с луком и стрелами мог разрушить мою жизнь и жизнь моего друга заодно». Барри хочет спросить его: удалось ли выяснить, что Чейз делал посреди ночи на крыше небоскреба в другом городе? Барри хочет спросить его: удалось ли выяснить, что делал ты, Оливер, с ним на крыше этого небоскреба? Барри хочет спросить его: замечал ли когда-нибудь Оливер, какие странные следы оставляют его стрелы? Как автограф. Узнаваемая подпись. Барри хочет спросить его: эй, ты специально делаешь свои стрелы такими узнаваемыми? Или это я знаю их так хорошо, потому что я немножко гик во всем, что касается супергероев, спасения мира и благородных целей? Например, убийство прокурора. Ага. — Полиция нашла его телефон на крыше, — говорит Барри после паузы. — Они пытаются найти в нем что-нибудь, что укажет на возможного убийцу. Вызовы. Сообщения. Я не знаю. Я постараюсь увести расследование подальше от тебя. — Просто действуй аккуратно, — Оливер нехотя отпускает его плечи; он говорит почти шепотом и из-за этого Барри хочется податься ближе к нему, как будто он боится не услышать. — Угрозы больше нет. — Джо знает, что это ты. — Джо не проблема, — говорит Оливер, и Барри вздрагивает, как будто он уже приставил пистолет к голове его приемного отца и спустил курок. — Я имею в виду, что он не сдаст нас... так ведь? — Я надеюсь. — Тогда просто веди себя как обычно, не высовывайся и не ищи неприятностей. — Хорошо. Раз, два, три, четыре, пять, я должен оставаться в стороне и не мешать. Барри сосредоточенно повторяет считалочку несколько раз про себя; Оливер смотрит на его лицо так, словно может читать его мысли, а потом выходит из кабинки и возвращается к своим важным людям в костюмах в кабинете Сингха. Барри выходит следом, смотрит на себя в зеркало и считает до пяти, просто до пяти, но не продолжает считалочку до конца. Как если бы это не имело значения.29 мая. 18:26.
— Получается, он знал своего убийцу, — Сингх откидывается на спинку кресла. — И он знал, что у него оставалось мало времени. О каких доказательствах он говорил? «У меня есть доказательства»? — Что-то против того, кто убил его, — говорит Джо. — Он не просто знал убийцу, но и собирался сдать его кому-то. — И убийца этому помешал... — У окружного прокурора список врагов должен быть размером с телефонный справочник, — Джо качает головой. Кто-то вообще еще пользуется телефонными справочниками? Барри смотрит в одну точку и почему-то представляет себе, как Чейз сидит вечером в своем кабинете, листает толстую-толстую книгу и тычет пальцем в случайные имена, повторяя «этот меня ненавидит, и этот меня ненавидит, и этот тоже, а вот этот хочет меня убить!» «Они все хотят меня убить!» И смеется, смеется, смеется... — Мистер Аллен? Барри поднимает взгляд. И Сингх, и Джо смотрят на него. Они слушали голосовое сообщение столько раз, что теперь Барри казалось, будто даже его мысли озвучиваются голосом Чейза; Оливер уехал час назад, и теперь они сидели втроем в кабинете Сингха. Судя по лицу капитана, официальный визит из мэрии Стар-сити прошел не очень гладко. Барри прекрасно знал, каким настойчивым и жестким Оливер может быть; особенно, если речь идет о сохранении прикрытия. — Я думаю, — начинает Барри и откашливается, — что они оба знали убийцу. И Чейз, и тот, кому он звонил, если он сказал «или будь на моей стороне, или не мешай». Что если он нашел доказательства против убийцы для кого-то, кому он звонил, но не успел их передать? Сингх и Джо переглядываются. — Значит у нас в скором времени, скорее всего, будет еще одно тело, — произносит Джо. — Удалось выяснить, кому он звонил? — спрашивает Сингх. — Нет. Оба телефона — и Чейза, и номер, по которому он звонил, — одноразовые. Кроме этого сообщения больше никакой информации мы не нашли. Сингх откидывается на спинку кресла. Барри представляет себе, как Чейз точно так же откидывается в своем кресле поздно вечером в своем офисе, захлопывает справочник своих врагов, а сзади на обложке наклеена фотография Оливера; и Чейз говорит «а ты ненавидишь меня сильнее всех». Сингх проигрывает сообщение еще раз. Барри уже ненавидит голос Чейза. «Я жду тебя уже несколько часов», — произносит Чейз, и сообщение с шорохом обрывается — он швыряет телефон. — Почему убийца не забрал телефон? — задумчиво спрашивает Джо как только запись замолкает. Почему Оливер не забрал телефон? — Знал, что эта зацепка нас ни к чему не приведет? — предполагает Барри и выдерживает испытующий взгляд отца: нет, я не знаю, кто его убил. Нет, это не Оливер. Нет, не пытайся прочесть мои мысли. Нет, нет, нет, мне нельзя говорить; остановись, отвернись, не смотри на меня. — Он не мог появиться там за секунду, — говорит Сингх, — а значит он должен был слышать все сообщение; в том числе и про доказательства. — Если Чейз знал, что его убьют, он мог оставить где-то доказательства для второго человека, — подхватывает Джо. Барри холодеет. Игра перестала быть игрой; теперь ему нужно защитить Оливера. Одно дело — догадки и подозрения Джо, но совсем другое — если они на самом деле на него выйдут. Будет слишком поздно останавливаться, даже если Джо увидит полную картину; все это быстро выйдет из-под контроля и тогда... Он не может заставить себя продолжить. — Нужно обыскать все, — говорит Сингх. — Его квартира и офис в Стар-сити вне нашей юрисдикции, но я запрошу разрешение на сотрудничество. — Отправьте меня помочь, — вдруг вырывается у Барри. Сингх и Джо смотрят на него — один с недоумением, второй с предупреждением. — Я помогал мистеру Куину расследовать ограбление в его компании несколько лет назад, — продолжает Барри. — Я уверен, он не откажет. — Готов поклясться, мистер Аллен, — Сингх качает головой. — Это первый и единственный раз, когда я рад, что вы все делаете по-своему. Барри улыбается. Барри думает только о том, что он должен защитить Оливера.30 мая. 11:28.
«Если бы я был Чейзом, смог бы я предотвратить свою смерть?» — думает Оливер, стоя возле тела Эдриана Чейза в морге, и рассматривает его лицо, будто пытаясь прочесть его предсмертные мысли. Вот ублюдок. Никогда и ничего не делает легко. У Оливера в кармане брюк лежит одноразовый телефон с подключенной гарнитурой; он на ощупь нажимает на кнопку — и голосовое сообщение проигрывается снова. «У меня есть доказательства. Или ты на моей стороне, или уйди с моей дороги. Я... я бы предложил встретиться, но ты не успеешь.» Какого черта, Чейз? Что ты хотел этим сказать? Оливер хмурится. Лампа едва слышно гудит над его головой. За спиной раздается скрип открываемой двери, стук каблуков и шорох бумаги, и патологоанатом останавливается с другой стороны от Чейза. — В целом, — говорит она; Оливер смотрит на нее, а она смотрит в свою папку, — я согласна с отчетом судмедэксперта из Централ-сити. Смерть наступила в результате падения, но одна из стрел пробила легкое, он бы не протянул долго. — Сколько всего ран от стрел? — спрашивает Оливер. — Тринадцать. Безымянный лучник здорово разозлился, раз не пожалел столько стрел. — Следы борьбы? — Не найдены ни мной, ни мистером Алленом, — она все так же смотрит в папку и не видит быстро мелькнувшую на губах Оливера улыбку. Барри позаботился обо всем, о чем не мог позаботиться Оливер. Так они и прикрывают друг друга. В другое время. Сейчас Барри лучше не знать правду — это может быть небезопасно; сейчас будет лучше, если он не будет знать, что это не Оливер убил Чейза. А Оливер проводит здесь свое собственное расследование, хмуро усмехаясь с того, как разворачиваются события; как будто он уже видел это все раньше. Что-то вроде бульварного детективного романа с псевдофилософским «никому нельзя доверять», достаточно типичным развитием сюжета и убийцей, на которого, конечно же, никто бы не подумал. «Где бы я спрятал доказательства, — думает Оливер, глядя на лицо Чейза, — если бы я был Чейзом?» Он абсолютно точно уверен, что полиция Централ-сити не найдет их; это Чейз, он гениальный подонок, на десять шагов впереди всех, и он явно позаботился о том, чтобы никто, кроме человека, которому он звонил, не нашел те таинственные доказательства, ради которых он принял тринадцать стрел и полетел с высоты двадцати этажей. И особенно — чтобы их не нашел его убийца. Оливер гладит в кармане свой одноразовый телефон; он должен был давным-давно выбросить его, чтобы не ощущать себя так, будто он носит в кармане улику, которая как будто бы становится все тяжелее с каждым часом. Разве это преступление — пользоваться одноразовыми телефонами? Разве это преступление — хранить тайны? Разве это преступление — то, что он оказался последним человеком, которому Чейз позвонил перед смертью, прекрасно осознавая, что не успеет ничего изменить? Разве это преступление — что Оливер получил его сообщение слишком поздно, чтобы успеть что-то сделать; чтобы успеть отреагировать, как если бы все это произошло за долю секунды — раз! и ты мертв. упс. неловко. Черт это все разберет теперь. У Чейза на запястьях едва заметные следы от ремешка часов; Оливер смотрит на них несколько секунд, ощущая себя так, будто он очутился одновременно в двух вселенных — в своей и в параллельной. След на левой руке бледный, как если бы вся рука загорала, кроме вот этого кусочка кожи под ремешком часов; след на правой руке — как если бы он затянул ремешок слишком, слишком туго, вплотную, чтобы он впивался в кожу. Оливер поднимает взгляд на патологоанатома. — На какой руке были часы, когда привезли тело? Она задумывается на несколько секунд. — На правой, — отвечает она. — Точно на правой. Я еще удивилась, потому что у него на левой руке след от них, а тут он вдруг носит их на другой руке... «Где бы я был, — думает Оливер, снова глядя на след от часов на его руке, — если бы я был доказательствами?» — Мне нужны его вещи, — говорит Оливер.30 мая. 11:43.
Оливер держит в руках часы Чейза; коробка с его одеждой, в которой привезли тело, стоит на столе. От нее пахнет парфюмом Чейза, кровью и чем-то химическим; Оливер старается не думать об этом и дышит через рот. Единственное, что волнует его сейчас — это часы. Барри как-то пошутил, что его всегда волнует время и только время. Уж кто бы говорил. Дорогие брендовые часы, золотые, с кожаным ремешком; может быть, носившие в себе особые воспоминания о чем-то важном — кто теперь знает. Может, если бы у них было больше времени — да-да, Барри, очень смешно, снова про время! — Оливер бы как-нибудь между делом, в лифте или на выходе из мэрии, или после совещания поинтересовался у Чейза, что это за часы; может, они перешли Чейзу от его отца — того самого, которого Оливер убил. Кто теперь знает! Это все равно уже не главное. Главное то, что их стрелки остановлены на полуночи, за за полтора часа до его смерти. Оливер смотрит на них так долго, будто пытается заставить их пойти своим взглядом. Где бы я держал доказательства, которые могут подставить человека, способного на убийство; где бы я держал их, если бы знал, что меня собираются убить, но мне нужно было держать их при себе? Где бы я держал их, если бы знал, что все слишком неустойчиво, меняется каждую секунду; планы, которые я едва успеваю строить, тут же рушатся, и я никогда не знаю наверняка, кто станет последним человеком, которого я увижу — мой убийца или мой возможный союзник? Где бы я держал их, если бы знал, что не успею передать их вовремя и не смогу указать тому, кому нужно, где их искать, чтобы не вызвать подозрение полиции и ФБР? Оливер переворачивает часы и осторожно снимает задний корпус. И не может поверить своим глазам, когда в его ладонь из обнаженного механизма часов выпадает маленькое прослушивающее устройство. Чейз — гениальный ублюдок, который все продумал. Несколько мгновений Оливер борется с желанием сломать его пополам и выбросить в ближайшую мусорку, чтобы обезопасить себя и Барри — Барри в первую очередь — но он проигрывает, понимая, что это преимущество. Вернув корпус от часов на место, Оливер бросает их в ящик с одеждой Чейза, заворачивает жучок в салфетку и убирает в карман, а потом торопливо выходит из комнаты. Вытащив телефон — тот, другой, не одноразовый (нам ведь не нужны проблемы, если кто-то узнает о нем, правда?), Оливер находит номер, нажимает на вызов, прислоняет его к уху и направляется к выходу. — Мне нужна помощь, — говорит он вместо приветствия и понижает голос. — Нужно отследить жучок. У него очень, очень дурное предчувствие.30 мая. 20:30
Ничего. Сингх получил разрешение на сотрудничество через полчаса после своего запроса — от самого мэра, чтобы, как выразился мистер Куин, «ускорить процесс» (ха-ха, Барри, шутка про время!), — но Барри не требовалось разрешение, чтобы уже через несколько минут быть в апартаментах Чейза в Стар-сити. Он обыскал все, каждый уголок квартиры, каждую вещь, но не нашел ничего, что могло бы указывать на местонахождение возможных доказательств. У Чейза был идеальный порядок во всем; ничто не указывало ни на его вторую жизнь, ни на наклонности психопата. Барри предполагал, что если человек ведет такую тяжелую жизнь — он вообще успевал спать с таким графиком? — то он должен выдать себя хоть чем-то; хотя бы дома быть расслабленным и не таиться. Но его чертова квартира похожа на музей! Как будто если ты тронешь хотя бы вещь, то тут же явится охранник и отругает тебя, потому что зал, посвященный Прометею, в другом крыле музея, а здесь только вещи Эдриана Чейза — и нет, это не одно и то же! Если, конечно, он не заподозрил о призрачной угрозе своей смерти (Оливер бы не оценил отсылку к «Звездным Войнам»; больше так не делай, Барри) и не подчистил все заранее. Оливер же предупреждал, что он все предусматривает. Десять шагов вперед или как-то так. Но он в любом случае должен был где-то все это сохранить. Бумаги. Расчеты. Лук. Стрелы. Костюм Прометея. Еще тысячу вещей, которые обеспечивали его психопатию первоклассными развлечениями. И даже если он куда-то это все убрал — ячейка хранения, другие апартаменты, какое-нибудь заброшенное здание, похожее на руины, (которыми этот город просто кишит; эй, Оливер, ты не говорил, что живешь в Помпеях) — все равно что-то бы на это указало. Ключ, например. Не проходит же он сквозь стены. Барри представил себе стрелу, сделанную в форме ключа от замочной скважины, и как Чейз достает ее из нагрудного кармана своего идеального костюма, когда приезжает в это самое другое место, чтобы переодеться после тяжелого дня в мэрии и устроить себе не менее тяжелую ночь. А может наоборот облегчить. Кто разберет этих психопатов. В любом случае он ничего не нашел. Ночью, когда в мэрии никого не было — не с его скоростью беспокоиться о свидетелях, конечно, но с его невезением и неловкостью он бы наверняка споткнулся о порог или врезался в кресло, или еще что (непременно с оглушительным грохотом), — он обыскал офис Чейза тоже, но надежды на это было мало. Если уж его дом пуст почти во всех планах, то явно человек вроде него не станет хранить ничего там, где могут увидеть не те люди. Барри представил себе, как Чейз сидит в кресле в своем кабинете, а тут кто-нибудь приходит и зовет его на совещание, и он открывает ящик стола, а там все свалено в кучу — планы квартиры Оливера, стрелы, сталкерские фотографии, может, еще и пистолет — и Чейз извиняется за бардак, потому что нужные документы прямо под этим завалом. Потребуется время, чтобы их найти и достать — а у людей вроде Чейза на счету каждая секунда. Это как «время — деньги», только «время — смерть» или «время — месть», или «время — возможность насолить Оливеру». В его офисе Барри тоже ничего не нашел. Следующим утром он приехал — уже официально — с Джо и еще одним детективом на официальное расследование, и даже всемером (включая команду, которую собрала полиция Стар-сити) они все равно ничего не нашли. Пока эти доказательства чисто гипотетически существовали, Барри не мог ни на чем сосредоточиться, кроме одного — Оливер в опасности. Раскроется его личность — и все рухнет. С этими мыслями Барри вернулся домой. Он устал — не столько физически, сколько от неугомонных мыслей о том, что будет — и, не включая свет, поплелся в ванную, на ходу раздеваясь. На ощупь он нашел ручку шкафа, потянул дверцу на себя, чтобы повесить вещи, и вдруг услышал, как что-то упало на пол. Сейчас бы сюда Джо, — иронично подумал он, — который бы закатил глаза и пошутил, что даже с суперскоростью у Барри все еще нет времени на толковую уборку. Барри наклонился за упавшей вещью и его пальцы коснулись чего-то холодного и металлического.30 мая. 20:33.
Чертов гениальный ублюдок. Оливер сидел в своей машине и смотрел на экран своего компьютера; все это время доказательства были у него под носом, потому что этот ублюдок продумал все до последней детали. Он знал, что он умрет; он поехал в Централ-сити, хорошо понимая, что не вернется; он надел часы на другую руку, потому что знал, что Оливер начнет искать, но ни полиция, ни ФБР на самом деле не понимают и никогда не поймут, каким гениальным подонком он был. Они все ищут не там. Все это время доказательства были прямо у него в руках: запись с жучка транслировалась прямо в его компьютер. Ни сигнала, ни знака; она сохранялась в одну из папок, и черт знает, сколько времени бы потребовалось Оливеру, чтобы найти ее, если бы не подсказка про часы. Он мог обнаружить ее случайно через несколько месяцев и потерять все преимущества перед убийцей Чейза, которые были у него теперь на руках. Оливер включил запись и невидящим взглядом уставился в лобовое стекло. Из-за того, что часы были на правой руке — в этой же он держал телефон — Оливер слышит его голос так отчетливо, словно Чейз сидит прямо сейчас рядом с ним на пассажирском сидении. «У меня есть доказательства, — слышит Оливер; он прослушал это голосовое сообщение столько раз, что уже выучил его наизусть. — Или ты на моей стороне или уйди с моей дороги. Я...» Оливер слушает тишину; Оливер слушает мертвую паузу — тяжелую минуту, в которую Чейз со своим как будто бы паучьим предчувствием осознал, что он проиграл этот бой; что он больше не один на этой крыше. Когда они с Чейзом только начинали эту смертоносную игру друг с другом, Оливер поражался его чутью, которое уводило Чейза от ловушек буквально в последнюю секунду; неужели вся эта драматизация и постановленный момент стоили того, чтобы умереть и даже не попытаться этого избежать? «...я бы предложил встретиться, но ты не успеешь.» Снова пауза. Смешок. Чертов ублюдок веселится даже на пороге смерти. Он, наверное, из тех людей, которые бы смеялись даже рассматривая свое отражение в темных водах Стикса; смеялись, смеялись, смеялись, пока Харон не велит заткнуться. Звук становится тише — Чейз отстраняет телефон. Оливер затаивает дыхание. «Я думал, ты придешь раньше. Я жду тебя уже несколько часов.» Оливер столько раз прослушал оставленное Чейзом сообщение, что машинально ожидал шорох, с которым оно обрывалось, когда Чейз бросил телефон; но нет — запись продолжается, счетчик миллисекунд вращается так, что не разобрать отдельных цифр, и Оливер почти не дышит, пока слушает. Он так вслушивается, что ему кажется, будто его уши вот-вот загорятся от напряжения; ощущение такое, словно даже наушники пульсируют. «Это больше не имеет смысла. Я это предвидел. Я выбрал крышу этого здания. Я знал, что ты придешь за мной. Как видишь, — снова усмехается, у этого подонка-юмориста все вокруг одна большая убийственная шутка, — я даже надел свой парадный костюм.» Голос второго человека, который был с Чейзом на крыше, так отчетливо звучит на пленке, что пронзает Оливера, будто стрелой; вспышка, узнавание, осознание, потрясение — он застывает и смотрит в одну точку. «Это тоже не имеет значения, — усмешка; не может быть, не может быть, не может быть, не может быть, не может быть — он знает этот голос и эту усмешку, но это не воз мож но И голос добавляет. «Ты прав. Для тебя больше ничто не имеет значения.» Оливер выдергивает наушники из ушей, бросает ноутбук на пассажирское сиденье и хватается за телефон; его руки дрожат. Он набирает номер и только потом замечает, что это его одноразовый телефон, который уже давно должен был упокоиться где-нибудь в мусорном ведре и попасть в механический рай со своими мерзкими секретами в глубине памяти; с голосовым сообщением и тайной, за которую они заплатят собственной кровью и еще не факт, что в итоге расплатятся. Это не тот телефон, но его мысли запутаны и он не может вспомнить, куда он дел свой второй телефон, престижный, как его роль мэра; что за идиотская аналогия — его одноразовый, скрытый от всех телефон, хранящий ужасную тайну, и его многоразовый престижный телефон, который всегда у всех на виду. Что за ересь! Плевать; Оливер нажимает вызов и надеется хотя бы в этот раз успеть. Гудок. Гудок. Гудок. Гудок. Голос Чейза с записи усмехается в его голове. «...но ты не успеешь.» Гудки обрываются, и Оливер почти тут же выпаливает: — Барри, я знаю, кто убил Чейза. Это не я, я не убивал его, мне пришлось солгать тебе, но я знаю убийцу. Пожалуйста, мне нужно встретиться с тобой прямо сейчас, пока не поздно... Усмешка. Такая же отчетливая, как у Чейза; как будто нельзя быть убийцей без того, чтобы не усмехаться так, словно это все очень смешная шутка. Он холодеет и надеется, что ему послышалось. — Мне жаль, Оливер, — с нажимом на имя произносит голос на том конце; тот же самый голос, который он только что слышал на пленке. — Но прежний Барри не может сейчас подойти к телефону. Он делает паузу, будто смакует холодную тишину в проводах между ними — театральный эффект; как если бы он сжимал пальцами горло Оливера и наслаждался тем, что тот не может говорить, — а потом добавляет: — Почему? Он усмехается. — О, потому что он мертв. Оливер сбрасывает звонок. Чейз был прав с самого начала.11 мая. 23:42
Чейз, стоящий в нескольких метрах от Оливера, зеркально повторяет его позу, вплоть до напряжения в лице и затаенного дыхания; их стрелы — зеленая и черная — нацелены в грудь другого; такая идиотская схожесть, что на мгновение у Оливера возникает отчетливое желание швырнуть лук на землю и перестать быть таким похожим на убийцу, который не сводит с него взгляд. Интересно, когда Барри сталкивается со злыми спидстерами, осознает ли он свою с ними схожесть? Конечно нет!, останавливает себя Оливер в своих мыслях. Барри герой, светлый лучик солнышка; он не убийца и не может узнавать себя в лицах чудовищ. — Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен прямо сейчас отправить тебя в преисподнюю, — рычит Оливер. — О, ты про остров? — Чейз хмыкает, неотрывно глядя на него. — Это приглашение на свидание? Оливер сжимает зубы. — Одну. причину. Эдриан! — Он опасен, — произносит Чейз и облизывает губы. Пауза. Они смотрят друг на друга. От напряжения у Оливера сводит пальцы; было бы неловко, если бы он сейчас не смог удержать стрелу и случайно выпустил ее в грудь Чейза. Было бы очень неловко. — Он не тот, за кого себя выдает, — продолжает Чейз. — Он называет себя Савитаром. Я сталкивался с ним; я узнаю психопатов. Он не Флэш. Больше нет. Не тот, кого ты знаешь. — О чем ты говоришь? — Оливер с таким трудом сдерживает агрессию, что она сочится из каждого его слова, из каждой буквы; кажется, что кровь кипит и глаза заволакивает красным, и безо всякой иронии он бы вполне мог решить, что сейчас обратится в какого-нибудь оборотня. Если бы, конечно, он был в состоянии думать. — Он герой. — Для тебя? Потому что ты бы не смог принять то, что человек, которого ты тренировал и который хотел стать похожим на тебя, превращается в монстра, прямо как ты? Оливер чуть поднимает лук резким движением и выпускает стрелу; она пролетает над плечом Чейза так аккуратно, что лишь едва задевает черную ткань его костюма. Чейз выдыхает, не двинувшись с места. — В следующий раз я не промахнусь, — обещает Оливер и опускает лук. Как неудачно было с его стороны оставить себя обезоруженным прямо напротив лука с направленной в его сердце стрелой; этот купидон-психопат точно не собирается влюблять его в себя, если даже надумает стрелять. Очень плохая идея. Больше так не делай, Оливер, если доживешь до следующей встречи, следующего злодея и следующей стрелы, нацеленной в твое сердце; не надо стрелять для предупреждения и оставлять себя в том положении, когда ты просто не успеешь достать другую стрелу. — Ты мог попасть и в этот раз, — Чейз улыбается и тоже опускает лук; и опять они зеркально повторяют движения друг друга. Да черт бы побрал эту схожесть. Оливер вспоминает, как Чейз шипел, стоя вплотную к нему: «мы похожи. ты и я. мы так похожи»; Оливер думает — какая нелепица; Оливер чувствует себя так, словно смотрит в искаженное зеркало. Неловко. Как если бы он попал на Землю-2 по рассказам Барри и встретил там человека, которого зовут Оливер Куин, но выглядит он вот так. Чейз убирает стрелу в колчан и склоняет голову набок. — Интересно, превзойдет ли учитель ученика? Твои близкие лишь косвенно умирали из-за тебя; мне интересно, дойдет ли Барри Аллен, — Чейз произносит его имя приторно, будто пережевывает сладкую вату, — до того, чтобы убить свою семью своими руками? Десять минут назад Чейз выследил Барри и собирался убить его. Девять минут назад Оливер оказался на месте удивительно вовремя. Восемь минут назад его кулак прервал планы Чейза на убийство. Семь минут назад они сцепились как две бездомные кошки. Шесть минут назад Чейз ударил его луком в предплечье — что за идиотская мода использовать оружие не по назначению? — и Оливер открыл для себя, что его лук тяжелее, чем выглядит. Пять минут назад он повалил Чейза на землю, и Чейз отпустил шуточку о том, что предпочитает быть сверху. Четыре минуты назад он получил по лицу за свою шутку. Три минуты назад он сгруппировался и вырвался, и они застыли в двух метрах друг от друга, прицелившись стрелой другому в грудь. Две минуты назад им наконец удалось восстановить дыхание. Теперь у Оливера ныло предплечье, а Чейз то и дело дотрагивался до челюсти. — Хорошо, — говорит Чейз; таким тоном матери обычно говорят детям «хорошо, твоя взяла, я куплю тебе мороженое». — Я раздобуду доказательства. Ты увидишь, он не тот, за кого себя выдает. — Приблизишься к нему хотя бы на шаг... — начинает Оливер. — И что ты мне сделаешь? — Чейз поводит плечами. — Что ты будешь делать, если я окажусь прав? — раньше, чем Оливер успевает ответить, Чейз говорит: — Купи одноразовый телефон. Я буду на связи, но если ты попытаешься мне помешать, я передвину тебя в очереди на смерть перед твоим другом. Он опаснее меня. Я предпочитаю устранять потенциальную угрозу. Странно, что ты дожил до своих лет без этого принципа. Оливер сжимает зубы. Надо было пристрелить ублюдка, когда представился шанс. Вечно у него эта тема с милосердием в самый неподходящий момент! — Увидимся завтра на работе, — добавляет Чейз будничным тоном и надевает маску. — Не забудь документы. Мне нужна твоя подпись. Звучит как чертов анекдот. «Ну ладно, убью тебя в другой раз.» Как чертов несмешной анекдот.30 мая. 20:41.
Оливер бросает телефон на приборную панель и заводит машину; его руки дрожат. Чейз был прав с самого начала; чертов ублюдок всегда и во всем на десять шагов впереди, играет в бога, судью и палача в одном лице и даже после своей смерти продолжает эти чертовы игры. Невозможно. Оливер чувствует, что ничего не понимает; что услышанные им на записи слова рассыпаются в его голове на буквы, а потом складываются в слова снова, но в бессмыслицу. Что-то вроде «ядл етяб льбоеш ичтно ен тимее анчезиян». Он чувствует себя так, словно у него под носом развернулся шторм, который начался с легкого дуновения ветерка и превратился в ураган, готовый смести с лица земли все, что попадется ему на пути. Он вдавливает педаль газа в пол и машина резко трогается с места, но так же резко тормозит: прямо перед ним в лобовом стекле мелькает красная вспышка, и он убирает ногу с педали ровно за секунду до того, как машина коснется застывшего на дороге человека. Оливер так сильно вцепляется в свой руль, что ему кажется, будто если сейчас он выйдет из машины, то просто оторвет его. И тогда придется выкручиваться дипломатически, потому что его руки будут слишком заняты, чтобы взять лук и стрелы. У него не получится держать все сразу. «Я тут немножко не в состоянии стрелять, давай обсудим все мирно: ты что, совсем с катушек слетел?». Оливер заглушает мотор. Оливер с трудом разжимает пальцы. Оливер открывает дверцу и выходит из машины; вокруг слишком темно, но свет фар выхватывает из темноты знакомую куртку. Черт возьми, Чейз правда — типа на самом деле — был прав. Оливер предпринимает очень нелепую попытку заговорить — решить все мирным путем, пусть даже он таки не оторвал руль своей машины, его руки свободны, а дипломатия все так же не самая сильная его сторона. — Барри? Силуэт отступает на два шага назад — ровно настолько, чтобы свет фар выхватил его лицо из окружающей темноты. Барри. — Не совсем, — произносит он, чуть растягивая гласные; эта манера говорить сильно режет слух. — Но близко. Он изображает театральное недоумение — черт, они с Чейзом что, братья? Почему все злодеи так много драматизируют? — и склоняет голову набок. — В чем дело? — спрашивает он. — Разве ты не хотел поговорить с Барри прямо сейчас, когда звонил ему три минуты назад? Оливер выдыхает. Спокойно. — Ты не Барри. — О, — он улыбается; это почти улыбка Барри после их совместных тренировок, во время кофе, когда они выслеживали злодеев; это почти улыбка Барри, которую Оливер привык видеть, только холодная и как будто бы с превосходством. — Плюсик за сообразительность. У твоего друга это заняло немножко меньше времени и, судя по всему, он успел тебя предупредить, но все равно похвально. Оливер захлопывает дверцу машины. Звук кажется оглушающим в тишине. — Где Барри? Барри — или как, черт возьми, он там себя называет — стучит двумя пальцами по виску и улыбается; у него внимательный и немигающий взгляд. Это как-то связано со злодейством? Типа вот ты мигаешь реже — и поэтому у тебя есть склонности психопата и тенденция к уничтожению мира? Нужны пара сотен психологических исследований, чтобы можно было вычислять таких людей раньше, чем они станут злодеями. Обезопасить улицы. Или наоборот — ты мигаешь реже, когда становишься злодеем? Почему? Чтобы ничего не пропустить? Оливер даже не понимает, почему он вообще думает об этом. — Он о тебе беспокоится, кстати, — добавляет этот, как бы он там себя ни называл. — Так трогательно. Я чувствую все то же, что и он. Было бы мило, если бы меня не тошнило от этого. — А ты тогда кто? — спрашивает Оливер, надеясь наконец запомнить его имя, хотя это не очень-то и принципиально. Все равно все скоро закончится. — Савитар, — с готовностью и каким-то забавным хвастовством в голосе отвечает он; как будто это какое-то нелепое интервью или типа того. — Но ты и так в курсе. Твой друг же все тебе рассказал. — Он мне не друг. Савитар поднимает руки. — Спи с кем хочешь, кто я такой, чтобы тебя судить? Оливер сжимает зубы. Такое ощущение, будто улица вымерла; словно только они двое сейчас здесь, а весь остальной город остановился во времени или движется параллельно им. Так странно. Чувствовал ли Чейз то же самое на той крыше, когда звонил ему? — Как ты вышел на Чейза? — Это он на меня вышел, — Савитар пожимает плечами. — Сэ ля ви. Он оказался не в том месте не в то время. Но так же, как и он, я предпочитаю устранять призрачные угрозы раньше, чем они станут реальными. Отсылка к «Звездным войнам» — это больше похоже на Барри. Так непривычно смотреть на него и понимать, что это совсем другой человек; Оливер чувствует себя так, словно это вообще не его земля; может, он каким-то образом попал на другую землю? Барри-Савитар и Чейз, который зеркально повторяет его во всем; идеальная бы вышла злодейская парочка; что же до Оливера, то он бы охотнее раскланялся. «Простите-извините, не стану мешать вашим злодейским планам, всего доброго; и, кстати, вы до черта похожи по поведению, вы случайно не братья?». — Посмотри, что ты заставил меня сделать, — Савитар морщится, как будто ему искренне жаль (вот уж вряд ли). — Посмотри, к чему все это привело. Мы могли поладить, если бы вы оставались в стороне. Мы могли бы поладить, если бы каждый играл в свою игру и не вмешивался в то, что делает другой. Ваш с Чейзом детский сад меня не касался, но вам точно не стоило переходить мне дорогу. А сейчас уже поздно. Хранение тайн не твой сильный конек; и не Чейза тем более. Проблема в том, — он улыбается, — что я никому не доверяю. Савитар склоняет голову набок. — И никто не доверяет мне. Правда же, Олли? Оливер едва дышит. Савитар неотрывно смотрит на него. Оливер держится за машину, как будто упадет, если отпустит. Савитар вдруг резко сжимает голову в руках и сгибается; он стонет, словно от головной боли, и зажмуривается, сцепив зубы. Застыв у машины, Оливер смотрит на него и боится сдвинуться с места; что вообще надо делать, когда человек, который планирует тебя убить, испытывает сильную боль и отвлекается от своего плана? Открой машину и придумай, как убраться отсюда или как себя защитить раньше, чем он придет в себя! — звучит в его голове голосом Чейза (он слишком часто и много слушал эту запись). Поздно. Савитар выпрямляется. Боль проходит так же резко, как началась. Он вежливо улыбается Оливеру, словно ничего особенного не произошло. — Он пытается взять контроль, — поясняет Савитар. — С каждым разом мне все легче подавлять его, но это все равно каждый раз... немного неожиданно. Он прикладывает ладонь ко рту, словно на пустой улице кто-то может подслушать их секреты. — По правде говоря, — произносит он и понижает голос так, что Оливер едва слышит его. — Он о тебе беспокоится. Боится, что ты пострадаешь. Уводил расследование от тебя, чтобы защитить. Думал, что это ты убил Чейза ради него... Нет, ну, это в самом деле так мило. Не волнуйся, я помогу ему перестать волноваться. Савитар достает из заднего кармана джинсов стрелу и крутит ее в руках, рассматривая с таким лицом, словно держит сокровище. Оливер фокусирует взгляд; это его стрела. Черт возьми. Вот почему Барри был уверен, что это Оливер его убил. — Кровь Чейза, — говорит Савитар, любовно проводя пальцами по острию. — Тринадцать ударов. Я превратил его в решето... но ты, наверное, видел тело. Савитар пожимает плечами. — У него было много неудачных шуток. Ненавижу неудачные шутки, — говорит он таким тоном, словно это единственная причина, по которой Чейз умер. Оливер слышал его шутки; Оливер согласен, что за них можно было и убить; у Бэтмена, наверное, было просто ангельское терпение, если он молча сносил все шутки Джокера — и Оливер даже не понимает, почему эта аналогия вообще пришла ему в голову. Оливер смотрит на улыбку Савитара и видит в ней улыбку Барри; Оливер слушает его голос и смотрит на него — и все это Барри, его Барри; Барри, который мечтал помогать людям; овечка, делящая тело с волком. И две вещи он знает точно: во-первых, у него совершенно точно нет времени спасти себя; во-вторых, даже если бы у него была возможность бороться, он бы не смог ранить его — Барри это или Савитар или как он там себя называет. и это, блин, самое отвратительное. — И что дальше? — спрашивает Оливер. — Ты убил Чейза. Ты убьешь меня. Что потом? Ого, как неожиданно легко говорить о своей смерти. Кто бы мог подумать. — Я не знаю, — Савитар хмурится, будто он не думал об этом. — А это имеет значение? Нет, думает Оливер и вспоминает слова с записи. Больше ничто не имеет значения. — В конечном счете, — говорит Савитар, — я делаю то, что сделал бы ты: я защищаю Барри. В следующую секунду Оливер вдруг оказывается прижатым к машине; Савитар стоит рядом с ним, убрав руки в карманы своей куртки — или куртки Барри — и улыбается ему так, как улыбался бы Барри после какой-нибудь их тренировки или какой-нибудь глупой отсылки к супергеройскому фильму — в этом весь Барри. А собственная стрела Оливера, выпущенная черт знает когда черт знает в кого, или не выпущенная ни в кого и просто украденная из его колчана, торчит из его груди чуть ниже сердца: Савитар пробил ему легкое так же, как и Чейзу. Оливер смотрит на лицо Барри. Оливер видит глаза Барри, улыбку Барри, одежду Барри. — Ты не Барри, — говорит Оливер; кровь наполняет его рот. Ему хочется выплюнуть ее в лицо этому чудовищу. Но он знает это чудовище так хорошо. Савитар качает головой. — Больше нет, — он улыбается. — И это тоже не имеет значения. Странно, правда? В конечном счете все это перестает иметь значение. Теряет смысл. Оливер обессиленно сползает по машине на асфальт; Савитар стоит рядом с ним. — Я оставлю стрелу тебе, — беззаботно говорит он. — Она твоя. Не волнуйся за Барри, он даже не вспомнит. Отличное прощание: «ну, бывай. не буду мешать тебе вспоминать свою жизнь в последние минуты, которые тебе остались. лучше отпущу такую же идиотскую шутку, за которые не раз огребал Чейз.» И он исчезает. Оливер сплевывает кровь на асфальт и запрокидывает голову; тихо, темно и ни одной живой души — вот, что по-настоящему странно для никогда не спящего города. Ему хочется достать свой одноразовый телефон и отправить кому-нибудь последнее голосовое сообщение; чтобы кто-то по ту сторону телефонных проводов переслушивал его снова, снова и снова; так часто, чтобы голос с этого сообщения — голос Оливера — стал озвучивать даже мысли; чтобы это превратилось во флэшмоб умирающих от своей непредусмотрительности и своего излишнего доверия людей. Последнее голосовое сообщение, определяющее, кто умрет следующим. Было бы забавно. Только Барри бы не понравилось. Кстати о Барри. Оливер зажмуривается. Ему хочется позвонить Барри и все объяснить. Ему хочется, чтобы кто-то оказался рядом — просто чтобы не умирать в одиночестве; какое нелепое желание, если учесть, сколько его жертв умерло в одиночестве, когда он только становился Стрелой. Ему хочется отмотать время назад, но он не знает, что тогда он бы изменил. Это все Барри. Барри с его смешной привычкой закатывать глаза, когда кто-то рассуждает о времени; Барри, который серьезно объясняет, почему нельзя менять временную линию; Барри, который знает, что нельзя ничего менять, как бы сильно ни хотелось. Барри, который никогда не согласился бы с тем, с чем в глубине души уже согласились Чейз, Оливер и злая личность Барри — как бы он себя там ни называл: В конце концов, это все перестает иметь значение.