bored to death.

Сегодня по плану - Киото. Древние храмы и святилища - Чуя показывает знак мира на каждом фото, вымощенные плиткой мостовые, стальная башня высотой под полторы сотни метров и вид с ее смотровой площадки - весь старенький смартфон Акутагавы теперь забит фотографиями открывшейся панорамы и их сцепленных рук на фоне. Музей манги и слишком тяжелый пакет с сувенирами ("Накахара-сан, но они ведь скоро нам не понадобятся..." "Уйди, я не мог их там оставить!"), национальный музей ("Аку-чан, твои картины скучные!" "Не скучнее, чем Вы с похмелья"), квартал Понто-чо, где бордели на каждом шагу и на каждом же шагу девушки в традиционном макияже гейш - Чуя чуть было не захлебнулся слюной от ревности, но остановились они именно здесь, уж слишком привлекательной была цена за одну ночь в небольших отельчиках. Не спали полночи, лежали в обнимку, вполголоса спорили о том, куда бы отправиться завтра, после долго и сладко целовались, сжимая ладони друг друга, делились неисполнимыми планами и мечтами, что вряд ли уже сбудутся хоть когда-то. Уснули лишь под утро, переплетя конечности, прижимаясь как можно крепче, и снова - как в последний раз. А наутро снова в дорогу с легкими рюкзаками за спиной, снова идти, снова искать попутки и снова смотреть в синее-синее небо, тихо и молча радуясь - нет. Не в последний. Дальше - Нара. На погулять здесь - меньше двенадцати часов, Чуе не хочется снова таскаться по похожим друг на друга, как две капли воды, храмам, для него этот город слишком тих, обычен, скучен, и только из-за любви к Акутагаве рыжий соглашается зайти в парочку ("Но если ты опять там залипнешь на час возле какой-нибудь стены, клянусь богом, я тебя укушу!"). И приходится честно не залипать, осматривать все как можно быстрее, в качестве компенсации Чуе достается коробочка с приторно-сладкими нэрикири, которые он мигом поглощает, все еще деланно-недовольно ворча, но даже это не способно удержать его здесь, и под вечер он тянет Акутагаву за руку: "Ну же! Пойдем! Нас столько всего еще ждет впереди, вдруг все закончится здесь, а мы еще даже не видели моря!" И Аку идет, бросив прощальный взгляд на тихие улочки города. Да, здесь мило, но закончить все здесь он уж точно не хочет. Рассвет они встречают в дороге, Чуя кладет голову Рюноске на плечо и не отрываясь смотрит в окно, где над дорогой встает ярко-рыжее солнце. Рыжее, как его волосы. Как давно потерянная надежда. Уставший от храмов и тишины Чуя тащит его в шумную Осаку, и планов у него столько, что не хватает одного дня. Успеть хочется везде и всюду: посетить один из самых больших в Японии океанариумов, пройти по огромному торговому району, не забыв зайти в Американскую деревню, увидеть весь город с колеса обозрения и с телебашни, прогуляться по парку развлечений... Аку винит себя в том, что не успели за день - стало плохо посередине прогулки, снова скрутил приступ кровавого кашля, и Чуя долго сидел рядом с ним на прохладном тротуаре, гладил по волосам, вытирал алые капли с бледных губ и все уговаривал потерпеть, подождать совсем чуть-чуть, пока клокочущая в груди боль не утихла, свернувшись под ребрами ворочающимся темным клубком. Именно Чуя уговорил вечер провести в отеле, обещал, что от одного лишнего дня ничего не случится, чуть ли не насильно тащил в постель и укрывал одеялом, как маленького. Заснуть удалось - лежал, смотрел в потолок, слушал чужое дыхание, такое же прерывистое и неровное, как и собственное, и думал о том, что будет дальше. Думал до тех пор, пока Чуя не завозился рядом, не буркнул угрюмо: "Пусть думают те, у кого это хорошо получается, а ты спи", не обнял руками и ногами, как коала, и не засопел уже под боком. И только после этого получилось хоть ненадолго сомкнуть глаза. Утром Чуя говорит: "Надо торопиться", и они, не сговариваясь, принимаются собирать вещи. Придется парку развлечений как-то побыть без них, и башня как-нибудь обойдется. Времени мало, и можно не успеть к самой желанной цели. Аэропорт Осаки встречает их ропотом тысяч людей, и Чуя теряется на мгновение, крепко цепляясь за чужой рукав, - он все еще боится больших скоплений людей, и слава богу, что их рейс всего через полтора часа. И что можно легко спрятаться у Акутагавы под толстовкой и не высовываться до самой посадки в пункте назначения. А уж потом прятаться некогда - в воздухе отчетливо витает солоноватый запах моря, и Чуя радостно восклицает что-то, оживленно осматриваясь по сторонам. Аку не хочется признаваться, что здесь все и закончится. Здесь, в Танабе, они задерживаются непозволительно долго. Вместе гуляют допоздна по набережным, подставляют босые ноги ласковым волнам (пусть вода все еще слишком холодная для купания), ужинают в маленьких ресторанчиках и кафе, иногда готовят что-то - после Чуи обычно у кухни такой вид, словно там была атомная война, и вообще он предпочитает кидаться в Акутагаву мукой, нежели помогать, и его смех заставляет забыть о том, сколько еще им осталось. О том, что они обещали друг другу не умирать, пока не увидят моря. О том, что у одного - рак легких, у второго - хронический лейкоз; Аку осталось не больше двух месяцев, Чуе пророчили три, и жизнь их слишком коротка, чтобы длиться долго.