Прийти не смог. Ключ у него. Это твой единственный шанс. Беги туда немедленно.
Ключ у него? Что?! Олаф узнал, где я спрятался? Значит, страхи были не вполне иррациональными… Если вы хотите узнать, кто такой Олаф, могу лишь порекомендовать вам прочесть мой цикл «Тридцать три несчастья», где описывается трансформация его личности после Раскола. Как я уже говорил, «Раскол» здесь означает распад ГПВ на фракции пожарных (руководство осталось прежним) и поджигателей (зачинщиком стал мой друг детства Олаф, а руководство взяли на себя двое — когда-то самые активные и самые жестокие члены организации. Теперь же их сердца переполнились злобой ещё больше, а имена их преданы забвению и не произносятся более среди волонтёров. Мы называем их Мужчина-С-Бородой-Но-Без-Волос и Женщина-С-Волосами-Но-Без-Бороды. Новичками они воспринимаются как некое абстрактное абсолютное зло). Третьей фракций стали наивные ребята, поверившие в ложь Измаила о том, что если они сбегут, то смогут забыть все эти ужасы и стать нормальными людьми. На деле он завёз их на Остров и опоил каким-то дурманом. Да, этим людям спокойно, но живут они во лжи… в губительной лжи. Запомни, читатель, ложь почти всегда губительна и мотивом для неё никогда не должны быть лицемерие, человекоугодие или желание подарить ложные надежды. Ещё хуже обман ради собственно обмана. Ложь, как один из множества плохих поступков, простительна при отсутствии другого способа спасти чью-то жизнь, свою или чужую. Или когда другие способы ещё хуже. Или же, когда без лжи всё полетит в тартарары. Но оскверняя язык ложью во имя чего-то мерзкого или в простой человеческой неуверенности, готовься получить за это все невзгоды, какие только могут свалиться на голову. И если ты считаешь, что всё уже свалилось и дальше жить невозможно, подожди ещё немного. И ещё. Через какое-то время тебя отпустит, и на душе станет мнимо спокойно. А потом твоё внутреннее «я» накроет такая мерзотная пелена, что не захочется ничего делать. Это называется — апатия, уныние. Следует избегать её пуще прочих состояний, поскольку апатия заставит тебя опустить руки, ничего не делать, а позже превратится в депрессию — и если ты человек слабохарактерный или злобный, ты не сможешь выполнять даже то, что нужно для выживания. Поверь, читатель, я знаю, о чём говорю — я полностью испытал это на своей шкуре… — Мистер Некисл, вы так и не ответили! — Голос Питерсона Васобатиса ворвался в мои мысли, прерывая поток сознания. — Вы поняли послание из «пожарного» конверта? — Благодарю вас, сэр! — на всякий случай я записал его имя в записную книжку. Если мне понадобится найти вас… — Просто передайте это Тексу, и он снова пошлёт меня к вам, — весело ответил посыльный. — Быстрее, он сказал, у вас не более получаса на разгадку, а вы уж пятнадцать минут впустую потратили. Не смею больше задерживать! — он сверкнул белозубой улыбкой и покинул помещение, на прощание «засветив» волонтёрский символ — глаз ГПВ — на якобы случайно завернувшемся рукаве. Закрыв за симпатичным почтальоном дверь, я крепко задумался. Если он из волонтёров, то должен был оставить вторую половину ключа к разгадке, в то время как первая находилась в конверте. Хм… Я ещё раз вынул из «пожарного конверта» письмо. Пятнадцать минут — слишком мало для такой головоломки. Разве что, поджигатели уже подобрались… Точно! Жак ведь только вчера говорил, что у нас нововведение — «пожарные конверты» посылаются не только изгнанникам, но и тем, кто приложит все усилия, чтобы спасти обречённых! И конечно, это было моим шансом, моим единствнным шансом на реабилитацию — спасти кого-то. Но кого?! Кто мог быть близок мне настолько? Я спустился по потайному люку. В мозгу звучало два имени: Кит и Беатрис. Учитывая, что посыльный так и не оставил второй части шифра… я начал рыться в памяти. «Ключ у него»… Парень ушёл только после того, как я переписал его имя. Анаграмма, ну конечно! Я быстро поднялся обратно, схватил со стола блокнот и выпрыгнул из окна первого этажа, предпочтя свежий отрезвляющий уличный воздух мрачным и запутанным подземельям. Документы на имя Некисла в нагрудном кармане, можно не беспокоиться. Раскрыв блокнот на странице, где было написано имя курьера, я быстро стал вычёркивать буквы, соответствующие именам двух самых близких мне женщин. Буквы К нет. Проверяем Беатрис. Точно! А из оставшихся символов легко сложилось «В ОПАСНОСТИ». Вот сейчас я проклял свой принцип не носить наручных часов. Не зная, сколько прошло времени, сложно было не беспокоиться и не волноваться. Приходилось бежать с такой скоростью, какую не всякое сердце выдержит. Вот и Мрачный Проспет… дальше можно напрямую, как в подземельях. Задыхаясь, я остановился за несколько кварталов до бодлеровского особняка. Полиция, пожарные… неужели всё потеряно? Неужели Беатрис?.. Постояв так с минуту и немного отдышавшись, я пошёл навстречу разрушению последних иллюзий. И не смог удержаться от того, чтобы не упасть на колени и не завопить в небо: — Беатрис!! Вероятно, вы удивляетесь, что смерть близкого человека вызвала во мне столько эмоций. Но Беатрис была не просто близким человеком — я любил эту женщину всю жизнь и даже пошёл ради неё на тяжкое преступление. Но она всё равно не приняла моё предложение руки и сердца… то ли поверила в миф о моей смерти, то ли беспокоилась о своей безопасности — слава-то обо мне ходила весьма неоднозначная: «Ежедневная формальность» обвинила меня в ряде поджогов, и волонтёры сначала не поверили, но затем журналистов угораздило опубликовать мой некролог… Дело в том, что раньше я работал в этой газете именно редактором некрологов — и ещё театральным критиком. А уволен был… за то, что опубликовал правдивый (как назвала его Элеонора По, «никудышный») обзор пьесы Гоара Флафа «Последнее Предупреждение Противникам» с Эсме Мизер в главной роли. С того момента газетёнка эта отродясь не писала правды, и никто из волонтёров в мою смерть не поверил. Кажется, они решили, что я активно дурачу их, используя старые связи. В любом случае, моя дорогая и любимая Беатрис вышла замуж за другого. За Бертрана Бодлера. И мужчина изрядно нервничал, когда я появлялся рядом — поэтому мне пришлось уйти и даже не показываться в их доме. С рождением Вайолет он немного подуспокоился, но я предпочёл не злить коллег и не подходить близко. Бертран позже писал, что погорячился, но злить его у меня не было никакого желания. И вот теперь я стоял на коленях перед руинами дома, к которому не смел доселе приближаться. И понимал, что будь я ближе, возможно, мог бы успеть. Вдруг из здания вышел наряд полиции. Я тут же кинулся к ним: — Тел не нашли? — О, мистер Сникет! — довольно потёр руки толстый полицейский. — Да-да, не удивляйтесь, мы знаем, кто вы — только вас и ждали. Преступники всегда возвращаются на место преступления, не так ли? Если интересно, вы смогли это сделать — от тел не осталось и следа. Но рано радуетесь, — он заметил ликование в моих глазах, вызванное мыслью о том, что Беатрис могла выжить и сбежать через люк. — Детей видели в трамвае, выезжающем за город. Скоро там будет душеприказчик их родителей и возьмёт их под надёжную защиту. А вы отправитесь в городскую тюрьму… или в изгнание. Как вам больше нравится, мистер Сникет?Глава первая
15 ноября 2017 г. в 22:32
Если бы вы читали мои книги впервые, вы бы, вероятно, удивились мрачной обстановке, царящей на каждой странице. Но тем, кто давно знаком с творчеством Лемони Сникета, не впервой наблюдать ужасы, происходящие с дорогими моему сердцу людьми. Поэтому скажу прямо: эта книга изобилует пожарами, печальными вестями и полным недоверием. Последнее особенно пагубно сказывалось на моём исследовании истории бодлеровских сирот.
Но в этот раз речь пойдёт не о них. Вы наконец-то услышите рассказ о Лемони Сникете — ведь до этого я был лишь таинственным летописцем, скрывающимся за кадром. Сейчас, проникнув в город под Ложной Личиной, я могу рассказать, как всё было на самом деле.
В тот день я, как обычно, проснулся рано и стал ждать вестей от Жака. Брат исправно приходил каждое утро, рассказывал последние новости об организации, передавал слухи обо мне и рассказывал, как продвигается поиск той таинственной улики, способной реабилитировать меня и отправить за решётку целую шайку злодеев.
Почему-то в это утро я перманентно (здесь это слово означает «постоянно, беспременно») испытывал иррациональные страхи. Заваривая себе зелёного чая, я опасался пролить его и ошпарить ногу; слыша из-за двери голоса, побаивался, что власти раскрыли мою конспиративную квартиру; листая брошенный под дверь выпуск «Ежедневной формальности», боялся новых обвинений; а услышав звонок в дверь, затрясся от ужаса — вдруг это кто-то из предателей?
Но нет, это была всего лишь почта. Принесли счета за коммунальные услуги на имя Монти Е. Некисла, разного рода ненужную рекламу и… красный конверт, в рельефе которого можно было угадать очертания пожара, как его обычно рисуют на картинках.
— Что это такое? — спросил я у почтальона, который был одет в ярко-зелёную куртку и оранжевую шапку. Сия цветовая гамма вызвала у меня временную дезориентацию в пространстве (здесь это выражение означает, что у меня закружилась голова), и я с трудом сфокусировал внимание на красном конверте.
— Сэр! Алло, вы здесь? — спросил он, помахивая рукой перед моим носом.
— Д-да, — слабо откликнулся я, приглядываясь к бейджику с именем. — Господин Питерсон Васобатис, я не ошибся?
— Точно, — он подмигнул мне. — Мистер Текс Кижан просил передать вам это и сказал, чтобы вы «немедля принимались расшифровывать» всё, что видите.
Текс Кижан… новое имя Жака? Да, точно, так и получается. Что же он хотел мне сказать? Я потянулся к конверту, распечатал его и прочитал только одно: