Две правды и одна ложь

Он просто пытался немного поднять настроение. Началось все с этого: — У меня есть игра, в которую мы можем сыграть. Слева от него застонала Ледибаг. Хотя его взор был направлен на Париж, находящийся сейчас в розовых и фиолетовых тонах сумрачного неба, Кот все равно знал, что его Леди закатила глаза. — Я не хочу играть в твои игры, Кот. Он ожидал такого ответа, но он мог сказать, что его план уже работает. Любопытство, покоящееся на краю её слов, говорит ему, что она более заинтересована, чем делает вид. — Конечно же моя Леди не боится проиграть жалкому бродячему коту? — настаивает он. Кот поворачивается к ней и драматично поднимает одну бровь. Он может уклониться от шлепка, которым она целится прямо в его голову, но он совершенно неспособен игнорировать скручивание в животе, когда Ледибаг свободно смеется над его выходками. Смеха было мало на их последних встречах. Пока он не имел понятия, какова была жизнь девушки по другую сторону пятнистой маски. Её ссутуленные плечи, когда они встречаются для патрулирования, и усталые вздохи, что слетают с её губ, и охладевший восторг от успешного очищения акумы говорили ему, что все было плохо. Она казалась уставшей и отстраненной, и Кот знал, что сам был не намного лучше. Школа стала более требовательной, фотосессии и появления на подиуме участились, а нападения акум стали более направленными. В среднем было до трех нападений в неделю плюс одна ужасная неделя, в течение которой доходило до шести нападений. Почти всегда это был кто-то, кого он знал. Как бы сильно он ни любил каждое мгновение, потраченное на спасение города вместе с Ледибаг, становилось все сложнее наслаждаться жизнью, когда это означало многочасовые боли в костях и полузаконченное домашнее задание. Он устал сражаться со своими друзьями. — О, пожалуйста, — фырчит она, — мне даже не стоит играть, когда мы оба знаем, что я вытру пол твоей пушистой задницей. — Кто-то, кто боится проиграть, сказал бы так же, — дразнит он. Он наслаждается возмущённым румянцем, который освещает кожу по краям её маски. Ледибаг надула щеки; его сердце сбивается с ритма в груди. — Ты называешь меня… кошкой-трусишкой? Кот мог расцеловать её. По правде говоря, ему не требуется многого, чтобы захотеть этого, но есть что-то непреодолимое в том, как приоткрываются её губы, когда она отвечает ему его же плохими шутками. — Я? Назвал тебя кошкой-трусишкой? Я бы никогда не сделал чего-то подобного намеррено, моя Леди. На этот раз он позволил ей слегка шлепнуть себя по плечу; последующее хихиканье стоило того. Ледибаг убирает ноги с того места, где они свободно свисали с края крыши, и поворачивается лицом к нему. Она скрещивает руки на груди, и dieu вызов, сверкающий в её электрически голубых глазах, послал разряд в его систему. — Хорошо. Что у тебя за игра? Она же не включает в себя маленьких игрушечных мышей или верёвку, не так ли, Котёнок? «Я бы не стал играть с тобой и верёвкой на публике,» — думает он, и Кот рад, что у него есть здравый смысл взять свои слова обратно, прежде чем выставить себя идиотом, потому что серьезно, имело ли это вообще смысл? Он успокаивается: — Не в этот раз, — и поднимает ноги обратно на крышу. Кот перекрещивает их и поворачивается лицом к ней — их колени сталкиваются. — Игра проста: две правды и одна ложь. Каждый из нас говорит другому три утверждения. После второй человек скажет, правдивы они или ложны. Кто больше угадает, выиграет. Ледибаг напряглась, готовая оттолкнуть его. Хмурый взгляд украшает черты её лица. — Ты знаешь, что я думаю по поводу обсуждения наших… других жизней. — Они необязательно должны быть о чем-то подобном, — поспешно говорит он. Он кладёт руку к ней на колено, будто бы это действительно сможет удержать её здесь, если она передумает. Его Леди была бы никем, если бы не её собственная сила. — Они обязаны быть личными, — спорит Ледибаг. Она аккуратно смахивает его руку и начинает вставать. Её реакция была далека от той, что он хотел, и он борется, чтобы исправить это. — Я ненавижу сыр камамбер, — начинает он, — и у меня аллергия на перья. Мой любимый цвет — зелёный. «Любопытство сгубило кошку», — думает он. Ледибаг колеблется, уже не сидя, но и полностью не встав. Её глаза изучают его лицо, а затем быстро смотрят вверх. Осознанно или нет, она слегка покусывает нижнюю губу. — Последнее — ложь, — медленно произносит она. «... Но, удовлетворив его, она воскресла», — заканчивает он. Ему сложно сохранять нейтральное выражение лица: Кот любит, когда он прав насчет своего партнера не по преступлению. Подумав об этом, Ледибаг снова перевела взгляд на него. В ожидании. — Совершенно верно, моя Леди. Откуда ты знаешь? Ледибаг садится обратно, и улыбка сверкает на её лице. — Это было очевидно. Я уже знала о перьях из инцидента с Месье Голубем, и летом ты упомянул, как был зол, когда Плагг оставил кусок камамбера в твоём кармане, и он растаял поверх твоей вещи. Мне кажется, ты сказал тогда что-то вроде: «Если я никогда больше не увижу ни единого кусочка камамбера, это будет самый счастливый день в моей жизни.» Она закатывает глаза, по всей видимости, вспоминая его преувеличение. — Но это очевидно даже без этого, — продолжает Ледибаг, — ты любишь зелёный, и, вероятно, часто носишь его, потому что этот цвет красит твою фигуру: кожу, волосы и вообще все. Но это не твой любимый цвет. Ты его носишь все время только потому, что другим людям нравится, как он смотрится на тебе, а ты всегда отступаешь, когда речь заходит о вещах, которые, по твоему мнению, нравятся людям. У Кота отвисла челюсть, теперь он выглядит, как рыба, пытающаяся сделать глоток воздуха. — Я… — начинает он, но слова подвели его, неудача. — Я думаю, настала твоя очередь. Долгий взгляд Ледибаг, направленный на него, делает очевидным то, что уклонение от ответа на её слова, не осталось незамеченным, но он думает, что игра может быть достаточно захватывающей, чтобы она забыла об этом. Она вновь восхищённо посмотрела на небо — которое потемнело и на котором начали появляться звезды — и нежно прикладывает палец к губам. Она молчит в течение минуты, и Кот задается вопросом, что та скажет. Он немного узнал о ней, из-за невнимательности или случайно: она ходит в местный лицей, они примерно одного возраста, её мама — китаянка. Она влюблена в кого-то из её школы. Она чрезмерно неуверенна о своем менее Чудесном «я». — Я больше всего люблю сказки, у меня есть младший брат, и мой любимый цвет — розовый, — наконец говорит она. Она все ещё избегает его взгляда; она все ещё выглядит взволнованно. Его поражает, как сразу он, кажется, может дать ответ. Как мало они делились друг с другом, как долго они были вместе? Было невозможно не знать человека, с которым ты сражаешься бок о бок больше года. — У тебя нет ни братьев, ни сестёр, — решительно произносит Кот. Удивленный взгляд Ледибаг растворяется в улыбке. Если бы он мог целовать её каждый раз, когда она закатывает глаза на него… — Я лучший в этой игре, не так ли? — Да-да, ты угадал, — говорит она, пренебрежительно отмахнувшись от него рукой. — Не хочешь объяснить своё внезапное прозрение? — О, пожалуйста, я всегда такой великолепный, — мурлычет Кот. Он наклоняется вперёд, положив руки ей на плечи, и заговорщически шепчет: — Всякий раз, когда дети находятся в опасности из-за атаки акумы, ты всегда колеблешься, всего на секунду, прежде чем взять их на руки. Это не потому, что ты не хочешь спасти их — больше похоже, будто ты выясняешь, как их поднять, чтобы не навредить им или что-то в этом роде. Если бы у тебя был младший брат, ты бы привыкла брать их, так что в таких ситуациях не было бы ни задержки, ни сомнений. Она подняла брови так высоко, что их было видно из-за маски — если бы ему пришлось прочитать выражение её лица, он бы сказал, что она впечатлена. — Это… довольно впечатляюще, — признает она. — Я никогда этого не замечала. — Я сам замечал это только потому, что делаю то же самое. Кот знает, что она запомнит эту новость. В отличие от неё, он с самого начала делал намеки на своё второе «я». С течением времени подсказки стали похожи на специально выложенный след из хлебных крошек; это все, что он может сделать, чтобы не схватить её за плечи и крикнуть: «Иди по следу! Найди меня!» (или, когда он чувствует себя слабым, незначительным, прямо как сейчас, «Я одинок по другую сторону маски, как и ты. Пожалуйста, давай встретимся посередине.») — Твоя очередь. Почти двадцать минут они блуждают по жизням друг друга. Ледибаг с каждым раундом все более охотно рассказывает о себе — Кот не может сказать, задача игры снижала её защиту или все это сопротивление, что та так долго выражала, было для неё не таким большим давлением, как она действительно хотела. Несмотря на это, он фиксирует каждую деталь, каждый подтекст в памяти: она больше любит чай, чем кофе (он не угадал это); интересовалась модой и дизайном; никогда не читала Ледиблог, только если ей не приходилось этого делать (он признался, что ему на телефон приходит сообщение о каждом обновлении — Кот никогда бы не упустил возможности увидеть свою Ледибаг — и позволил посмеяться ей над своим румянцем); она делала невероятные макароны. Самое удивительное то, что Ледибаг лично знает девушку, которая ведёт Ледиблог, хотя та ничего не подозревает. Он хотел сказать, что тоже знает Алью, что, возможно, они знают друг друга, но отказался от этой затеи, чтобы не рисковать и не портить удачу, которая присутствовала с ним в игре. В свою же очередь, он доказал, что по ту сторону маски ещё осталась какая-то загадка. Она неправильно угадала, когда он сказал, что у него большая многодетная семья («Не могу поверить в это, ты такой высокомерный, что обязан бороться за внимание со стороны двоюродных братьев и сестёр!» Кот решил промолчать о холодных, пустых комнатах в особняке его отца), и хотя Ледибаг правильно угадала, что Нуар воспитывался в престижной, обеспеченной семье, она казалась удивленной, когда он подтвердил это. Звонкое хихиканье, которое донеслось до него, когда он подробно описывал, как правильно сервировать стол, стоило воспоминаний об отце, ругавшего его за неправильно положенную салатную вилку. Уличные фонари внизу внезапно зажигаются, согревая улицы оранжевым светом. Кот хотел бы думать, что они сияют, чтобы привлечь её внимание так же, как её смех делал то же самое с ним бесчисленное количество раз. Весь Париж вспыхивает в блеске вокруг них, и Кот едва сдерживает вздох. Уже прошло много времени с последнего раза, когда от города огней у него захватывало дух, но в это мгновение становится ясным, что из-за города внизу у него перехватывает дыхание так же сильно, как и из-за девушки, сидящей рядом. Кот смотрит на неё и улыбается. Сейчас его очередь. — Я влюблён в самую невероятную девушку, — тихо произносит он. — Я никогда не встречал никого красивее, и становление Котом Нуаром и встреча с Ледибаг — лучшее, что когда-либо случалось со мной. Сидеть здесь, на краю крыши, соприкасаясь коленями, прислонившись друг к другу, высоко над мирным суетливым городом, кажется идеальным моментом, чтобы признаться в чувствах, что он и делает. По-любому это не удивит её, но ему никогда не удавалось связать все слова вместе. Последний раз, когда он пробовал это сделать, был на День Святого Валентина, и все это закончилось плохо. Он готов к отказу. Так же игриво, как она раньше осуждала его действия, он знает. Он даже готовится, что над ним посмеются, оттолкнут, отвернутся с нежным румянцем, который может появиться только у Ледибаг. Незначительная часть его — а именно Адриан, безнадёжный романтик — даже готов к тому, что она наклонится, уменьшит расстояние между ними, скажет да. К чему Кот не готов, так это к тому, что это поколеблет уверенность Ледибаг. Без предупреждения она прячет лицо в ладонях и склоняет голову. Ссутуливает плечи, подтягивает колени к груди — сворачивается калачиком. — В игру играют не так, Кот, — говорит она. — Я знаю, моя дорогая, — произносит Кот. — Я сжульничал и сказал три правды. Но это не то, что она хочет услышать; она пальцами зарывается в волосы и печально тянет их. Он все ещё не может видеть её лица, но этот жест, такой знакомый, озаряет его, почти приводит в замешательство. Мысль отметается в сторону, когда Ледибаг говорит. — Парень, который мне нравится, едва знает о том, что я существую. Я недостаточно хороша, чтобы заслужить привязанность моего партнера, единственная личность, кто знает об этой моей стороне, единственная, кому я действительно могу доверять. Становление Ледибаг никогда не делало меня счастливее и в то же время никогда так не сбивало с толку. Каждое слово было для него, словно пуля в сердце. Он не хочет слышать приглушённые рыдания в её голосе, но вот они. Он не хочет слышать о конфликте, не хочет слышать о другом парне, не хочет слышать обещание, что подразумевается в её последних заявлениях. Кот дотрагивается до неё. Он начинает с плеча, затем, предугадывая собственные действия, решает опустить руку ей на колено. — В игру играют не так, Ледибаг. Она называется две правды и одна ложь, а не три очень очевидные лжи. Мозг Кота играет в быструю игру, сопоставляя факты о Ледибаг: ему не нравится картина, которую он видит, но усталость, вздохи, недели изнеможения и несчастья его партнера наконец сошлись вместе. Раньше он винил школу и работу, но никогда бы не подумал, что её чувства к нему, очевидно противоречащие её притяжению к другому парню, были причиной её уныния. Чем дольше он думает об этом, тем больше его сердце, кажется, бьется в ритме собственного отчаяния. Возможно, у него есть шанс. — Кроме того, — продолжает он, — кто настолько глуп, что не замечает тебя? Она пробормотала ответ, но Кот безошибочно расслышал его. — Адриан Агрест. И он не глупый, а вот я — да. Его руки сползают с её коленей. Лицо все ещё скрыто, и Ледибаг не видит, как широко у него раскрываются глаза, или как он прикрывает рот. — Ты слышал о нем, наверное, — говорит Ледибаг. — Он ходит в мою школу. Я сидела позади него в классе почти каждый день весь прошлый год, и все равно не могу сказать ни единого связного предложения рядом с ним. Но это значит… — Я думала, может быть, будет проще, когда, ну, ты знаешь… — она отрывает руку от своего лица и неясными жестами показывает ему что-то, и нет, он не знает, что она имеет в виду, — но я никчёмна, когда я не Ледибаг. …что Ледибаг… Она убирает другую руку от своего лица, не давая ему времени изменить выражение своего лица. Ледибаг видит его лицо и усмехается. — Я знаю, что для тебя это неожиданность и шок, но это правда. Я никогда не хотела, чтобы ты знал, кто я, когда не Ледибаг, потому что эта девушка такая жалкая, такая… бесполезная, что ты бы стыдился, если бы на самом деле знал её. Черные волосы. Эти голубые глаза. Любовь к розовому. Знает Алью. Сидит позади него в классе. Он пытается понять, что она все ещё говорит; его голова, кажется, взорвётся, когда все кусочки соединяются воедино. Ледибаг откидывается назад, приподнимаясь, чтобы посмотреть на небо. Движение привлекает его внимание — ему надо сосредоточиться, потому что то, что она скажет дальше, будет очень важно. — Возьми, к примеру, прошлый день рождения Адриана. Я связала шарф для него. Накапливала каждую частичку своих карманных денег на правильный вид шерсти и потратила дни, чтобы убедиться, что все верно. Мне пришлось распускать и начинать вязать сначала этот шарф четыре раза, прежде чем он получился идеальным. Он думал, что был поражён раньше, что её слова оставили достаточно большую дыру в его душе, что его уже ничего не удивит. Но потом в голове всплывает голубой кашемировый шарф, мягкий и тонкий, спрятанный под его подушкой — подарок от отца. — И затем я промолчала. Пыталась отдать ему подарок, но вместо этого испугалась и выставила себя дурой. Поэтому потом я доставила шарф к нему домой, но забыла подписать своё имя — дура, опять — и после снова заскочила, чтобы подписать подарок, но затем Нино был захвачен акумой, и, ну, ты был там тогда, и потом… и потом на следующий день Адриан появляется в школе. Надев шарф, который я ему связала. Кот не хочет, чтобы она оборачивалась и смотрела на него, потому что, конечно же, она прочитала бы все, что написано на его лице: смятение, понимание, боль, что, он знает, она неправильно истолкует. Ледибаг испускает резкий выдох, звучащий менее заплаканно и более раздраженно от самой себя. — Он сказал, что это был подарок от его отца, что это был лучший подарок, что он когда-либо получал от него. И Адриан просто улыбнулся. Я никогда не видела его таким раньше, и я сбежала. Я не могла сказать ему. Это делало меня такой счастливой — видеть, как он так улыбается. Я не могла разрушить это для него. Но, возможно, если бы я сказала что-нибудь… Ледибаг стонет и качает головой. Все это время… и его отец… — И я не могу разрушить все для тебя. Того человека, которым ты меня считаешь, того человека, которого ты лю… о котором заботишься так сильно. Она единственная, кого ты заслуживаешь. Она та, у кого заняло слишком много времени, чтобы осознать, какой… ты чудесный. Вставая, она бросает на Кота взгляд, находящийся где-то между удивлением и разбитым сердцем. Её глаза слишком голубые, их слишком легко прочитать, и он задается вопросом, как не видел этого раньше. — Это была глупая игра, Кот. Это все началось как игра, правда. Просто мелочь, чтобы немного осветить тот глубокой оттенок меланхолии, в котором они оба были нарисованы. Просто. И не то, чтобы он планировал выпустить кота из мешка; было больше похоже, что он открыл мешок, ожидая увидеть подарок, а вместо этого обнаруживает промокшего и шипящего зверя на дне. — Кот? В любой другой момент он бы вздрогнул от восторга того, как его имя, произнесённое с сладкозвучным беспокойством, слетает с её губ. Сегодня вечером дрожь пробежала по спине девушки, которая наклоняется и кладёт руку, одетую в красное, ему на плечо. На узком уступе крыши он может чувствовать тепло её тела. Он встаёт. — Что случилось? Язык проглотил? (П/п: Английская идиома: Cat got your tongue? /Кот съел твой язык?) Безумная нотка в её голосе подрывает шутку. Она тоже встает и всматривается в него, пытаясь поймать его взгляд. Он думает, что ему далось сказать приглушенное «Я в порядке, » прежде чем развернуться и отправиться на следующую крышу, но он не совсем уверен.

***

К следующему утру чувства Адриана сменились со злого крика до взбудораженного взмаха хвостом — образно говоря. Плагг не давил на него, ничего не сказал. Если бы он не был так погружён в свои мысли, Адриан наверняка бы заметил, как странно смиренно квами вёл себя. Только однажды ночью Плагг вторгся в его мысли. Маленький квами, который, как правило, проводил ночи, зарывшись в кучу из одежды Адриана (они пахли сыром!) или парил прямо над его головой, вместо этого он улёгся на подушке Адриана, прижавшись к его щеке. Пространство было лишено тепла или веса, пусто из-за шарфа, с которым он обычно спал. С Плаггом было лучше, хотя его присутствие, казалось, подчеркивало отсутсвие шарфа. Брошенный на пол, шарф затерялся в жалкой, вялой куче. — Ты понимаешь, что это означает, что она любит вас обоих? Или всего тебя, я полагаю. Или, может быть, это значит, что она любит тебя и меня… — Плагг тихо размышляет. Его маленькое тельце мурлычет рядом с щекой Адриана. Это небольшое утешение — знать, что есть по крайней мере один человек (или существо), кто всегда будет рядом с ним.

***

Первая половина следующего дня была агонией, обёрнутой в одеяло страдания. Поистине единственным удивительным было то, что Адриан не упал и не умер до обеда. Несмотря на то, что он никогда не тратил много времени на девушку, сидящую позади него, Адриан осознал, что что-то было не так с того момента, как она вошла в дверь. Приветствие Маринетт, обычно веселое, если не непонятное из-за её нервного заикания, было ровным и плавным. К нему пришло осознание того, что Маринетт всегда говорила ему доброе утро и что он никогда не наблюдал этой привычки раньше. Отвечал ли он добротой на это? Или он просто отвечал машинально из вежливости? Сколько дней она здоровалась с ним только для того, чтобы видеть его отвлечённым, вероятно, думами о Ледибаг, до такой степени, что не отвечал? Плагг, должно быть, почувствовал его напряжение — секундой позже он резко щипает Адриана прямо под его воротником. Это выдернуло его из головокружительных мыслей, чтобы сказать пронзительное «Доброе утро, Маринетт.» Она немного подпрыгивает из-за его ответа и почти роняет свою сумку. Маринетт быстро приходит в себя, усаживаясь на место позади него. Бумаги шелестят, когда она копается в сумке. Очевидно, что она не ожидает продолжения разговора от него. Парень, который мне нравится, едва знает о том, что я существую. — Ты, эм, хорошо провела вчерашний вечер? — спрашивает Адриан. В тот же миг он проклинает себя — что за глупый, безвкусный вопрос, что за способ, чтобы попытаться все наладить. Подняв взгляд, Маринетт нахмуривает брови. Как часто он видел точно такое же выражение лица за красно-чёрной маской? Адриан борется с желанием выбежать из класса, бродячий кот, вот кто он. Тут нет и шанса, что он не испортит все. — Все было хорошо, — медленно говорит она. Никакое заикание не прерывает её слова, и она звучит так похоже на его леди, что это ранит. Насколько быстрее он мог бы выяснить все это, если бы она могла вести нормальной разговор с ним раньше? — Папа заставил меня работать несколько часов после школы, и я бы не возражала, если бы я все время стояла не на кассе, а на кухне. Я встретилась с другом, но… — она делает паузу, чтобы прикусить нижнюю губу. Он был слеп целый год. — Но думаю, мы поссорились. — Друг? Ссора? Надеюсь, вы двое говорите не обо мне. Неугомонная как всегда, Алья садится прямо на своё место и влезает в разговор с ухмылкой. Её подбородок плюхается на руку, и она смотрит то на Адриана, то на Маринетт распахнутыми восторженными глазами. Маринетт испуганно смеется, а Адриан только моргает. — Да, Алья, — произносит Маринетт, когда приходит в себя. — Ты. Я. В переулке прямо за зданием. Битва на смерть. Они закатывают глаза, синхронно. — Не все крутится вокруг тебя… — продолжает Маринетт. — Ну, а следовало бы… — Но я говорила о, ну, знаешь, перед тем как ты так грубо вмешалась. Адриан уверен, что он выпал из девчачьего разговора, пока Алья через секунду не посмотрела на него и не усмехнулась. — У нашей маленькой Маринетт есть таинственный парень, с которым она постоянно проводит все своё время. Судя по всему, он ходит в «другую школу», и «никто его не знает». Я никогда его не встречала, но, по словам Маринетт, они «по большей части просто друзья». Алья показывает в воздухе кавычки, произнося последние слова, и наблюдает за реакцией Адрина проницательным взглядом. Маринетт утыкается лицом в ладони, простонав что-то о том, как подруга смущает её. Это самый длинный разговор, который у него был с Маринетт (как Маринетт), но он чувствует волну жгучей ревности от упоминания этого её друга. Ревностные чувства имеют смысл только наполовину — он знает её не так уж хорошо, в конце-то концов. Но они имеют ещё меньше смысла, когда Адриан складывает слова Маринетт и собственную ночь вместе, и понимает, что, если он прав, он и есть тот таинственный друг, о котором идёт речь. Адриана спасает от своих раздумий и дальнейшего идиотизма появление учителя вместе со звонком, ознаменовавшем начало очень длинного дня.

***

Ему следовало бы остаться дома, все время в школе тратится впустую для него. Но дом означал бы никакой Маринетт, а отсутствие Маринетт означало бы никаких ответов, и он не собирается позволять себе идти по ложному следу. Но где он начинается? Очаровать и выведать информацию, пока все подозрения не подтвердятся (или еще хуже, их опровергнут)? Противостоять ей прямо в лоб, несмотря на риски? Адриан и Кот преследуют одну и ту же мышь, но пока не могут договориться о том, когда наброситься. Здесь нет четкого ответа, и присутствие Маринетт позади него в течение всего утра ещё больше затрудняет задачу. Острый слух Кота Нуара не нужен, чтобы заметить каждый раз, когда она двигается на своём стуле или испускает тихий вздох. Сильно сосредоточенный Адриан почти выпрыгивает из кожи, когда Маринетт хлопает его по плечу и спокойно спрашивает его, не мог ли он поднять карандаш, который она случайно уронила. Его хватка на карандаше задерживается, когда она благодарит и берет его, и он позволяет себе смотреть на несколько секунд дольше, чем можно считать приемлемым. Маринетт должно быть заметила, судя по тому, как она краснеет и отводит взгляд.

***

План А заключается в том, чтобы подойти к самой причине. За пятнадцать минут до того, как класс пойдет на обед, он начинает готовиться. Дыши. Подумай, что собираешься говорить. Не волнуйся и не напугай её. Как мантра раздаётся в его голове, которая совпадает с ритмом биения сердца. Он так сосредотачивается на том, чтобы не испугаться момента, когда прозвенит звонок, что не слышит его. К тому моменту, как ученики начали убывать из класса, что дало понять ему о начале обеденного перерыва, кто-то другой уже подошел к парте Маринетт. Адриан оборачивается и видит Джулеку, у которой в уголках глаз скапливались слезы, просящую Маринетт помочь. Он пытается сказать что-нибудь — неважно что — чтобы привлечь внимание Маринетт, может быть, спросить, не хочет ли она пообедать вместе, когда закончит зашивать видный порез на юбке Джулеки, но его слова утонули в тёплых водах её мягкой улыбки, которую она подарила подруге. Маринетт ушла в одно мгновение, ведя Джулеку за плечо. Вот тебе и план А. План Б. План Б был легче. Адриан делает глубокий вдох — Хэй, Алья, есть минутка? Как девушке одновременно удалось есть свой обед, обновлять блог и доделывать домашку для следующего урока, остаётся одной из главных тайн вселенной. В настоящий момент половина сэндвича свисала из-за рта Альи, пока она печатала на своём телефоне статью для печально известного Ледиблога. — Ага, фто слуфилось? — сказала она с набитым ртом. Глубокий вдох. Словно дергаешь пластырь. — Просто маленький вопрос. Ты знаешь голубой шарф, что я ношу? Взволнованное выражение лица, которое появилось на её лице, ответило на вопрос, который он ещё даже не задал. Алья с трудом сглотнула. Кусок бутерброда застрял у неё в горле, из-за чего она начала кашлять, а у Адриана поднялась легкая паника. Несколько ударов по спине и поспешное извинение позже, Алья глубоко вздыхает и отвечает. — Да, — говорит она. — Ты получил его на свой день рождения, верно? — В прошлом году. От отца. Он внимательно следит за её реакцией. Это случай непостоянной удачи, что у Альи так плохо получается сохранять нейтральное лицо; если она когда-нибудь узнает личность Ледибаг, то не будет и шанса, что это останется секретом. Хорошо, что она даже не догадывается. — Должно быть хорошо, учитывая, что погода становится холоднее, — говорит Алья, стараясь сохранить голос нейтральным. Но все равно в её тоне слышно повышающиеся нотки, в её голосе появляется нервозность, которая отражается в её расширяющихся глазах. — Он хороший, один из лучших подарков, которые я когда-либо получал. — Замечательно! Теперь она выглядит напряжённой, глаза бегают, избегая его взгляда. — Алья? — Адриан? — Его сделала Маринетт? Алье повезло, что она положила свой сэндвич после того, как их разговор начался всерьёз, потому что это очевидно, что она снова бы подавилась. Её лицо вспыхивает, сравниваясь по цвету с её красными волосами за считанные секунды. Какие-то лепечущие, лихорадочные звуки слетают с её губ — Адриан никогда не видел, чтобы Алья так походила на свою подругу, как в тот момент. — Алья. Она не может смотреть на него. Она пытается один раз, но её взгляд. Её пальцы играют с оберткой от сэндвича. — Она, — наконец, выдыхает Алья. Несмотря на то, что он уже знал это, откровение не облегчает боль в его груди. Стоя вертикально на твёрдом полу, Адриан чувствует, как дыхание покидает его грудь, будто было выбито силой от тяжелого падения. Он смотрит вниз на Алью, которая глядит на него из-под челки. — Почему… почему она не…? Но он не может закончить вопрос, потому что в то мгновение, когда он пытается снова наполнить легкие воздухом, Адриан чувствует, словно его сердце бьется, как в разгар марафона, и его неустанное сердцебиение мучительно. — Маринетт сделала его на твой прошлогодний день рождения, — произносит Алья. — Она хотела отдать его тебе лично, но она всякий раз впадает в такой ступор, когда кто-то произносит твоё имя. Для него это должно быть новостью, если это значит то, что он думает, но прямо сейчас это ощущается, как ещё один фрагмент, затерявшийся в урагане его смятения. — Итак, после школы мы пошли к тебе домой, чтобы она смогла отдать его тебе. Она оставила его в этом странном почтовом ящике снаружи твоего дома, но Мари забыла подписать бирку на подарке — что за. Она прошла весь путь назад, чтобы исправить это, но, наверное, это не имело значения. На следующий день ты показывал свой шарф Нино, также упомянул, что это подарок от твоего отца, и, ну… — Алья затихает, горькая улыбка играет на её губах. — Было очевидно, что произошло. Но было также очевидно, каким счастливым сделала тебя вся эта ситуация… когда Маринетт увидела это, решила не рассказывать тебе, — Алья смотрит на него. Её губы сжимаются в линию, а брови нахмуриваются. — Она всегда такая потрясающая, — продолжает она, её резкий тон — явное предупреждение о том, что может случится, если он не согласится с этим. Безмолвный кивок. Он дотрагивается до раскалывающегося виска, затем ерзает, чтобы достать телефон, передумывает и кладёт руки обратно на голову. Он отчетливо осознает тяжесть каждого вздоха и чувствует, как его дыхание, кажется, ускоряется, чтобы совладать с колотящимся пульсом. — Адриан? Ты… ты в порядке? —Я… я в порядке, — он произносит, но может слышать, как отстранённо звучит. Выражение лица Альи смягчается, хотя она звучит настороженно, когда спрашивает: — Ты зол? Он думает об этом, если то хаотичное вращение слов и чувств, пронизывающее его мозг, можно назвать размышлением. — Зол, нет. Расстроен, да. И она возвращается за одно мгновение, резкий защитный механизм Альи, но на этот раз она воспламеняется. — Тебе лучше не винить в этом Маринетт, — огрызается она. — Все, что она хотела, так это, чтобы ты был счастлив. Это делало меня такой счастливой — видеть, как он так улыбается. Адриан стонет, опуская голову на парту. — Нет, — говорит он приглушённым голосом, — я расстроен не из-за Маринетт. Это не совсем правда, но и не совсем ложь.

***

Плагг все ещё должен быть заснуть во внутреннем кармане его футболки, но тем не менее Кот поднимает свою злую голову в то мгновение, когда Адриан заходит в особняк Агрестов. Куда направлять свою ярость до сих пор неясно. На Натали, за то, что врала ему? На Ледибаг, за то, что она тешила его самый ценный подарок и сделала его бесполезным? На Маринетт, за то, что отказалась постоять за себя? Но его опять озаряет, что Ледибаг и Маринетт — один и тот же человек, и новая вспышка гнева находится внизу у него в животе, жжёт горячее, потому что все это время, они могли бы… Месяцы того, как Кот Нуар сох по Ледибаг и Маринетт теряла голову из-за Адриана, они оба слишком зациклены на своих собственных чувств, чтобы увидеть человека прямо рядом с ними. Адриан больше всего в ярости на самого себя, и Натали совершает неосознанную ошибку, заходя в прихожую у него на глазах. Когти незамедлительно выходят наружу. — Натали, — огрызается он. Гул удовлетворения раздался в его груди, когда она испугалась по стойке смирно — реакцию, которую он видел, провоцировал лишь его отец. Она отрывает взгляд от своего планшета, убеждаясь, что перед ней действительно не Габриэль Агрест. Тем не менее Натали не расслабляется, потому что видит недовольство на лице Адриана. В одной руке сжат голубой шарф, который она передала ему на его день рождения несколько месяцев назад. Тёмные глаза смотрят на шарф, затем снова на его лицо. Так же как и с Альей, напряженное выражение лица Натали подтверждает все, что он слышал. — Адриан? Он должен восхищаться тем, что её голос не дрожит. — На прошлый день рождения, ты дала мне его в качестве подарка. — Да. — И сказала, что он от моего отца. Её губы сжимаются в тонкую линию. Она поднимает свой планшет, готовая игнорировать его. — Да. Теперь, если ты закончил рассказывать об очевидных фактах… Когда она заговорила, то как будто сняла заклятие. Последние остатки магии в голубом шарфу испарились. — Ты солгала мне. Натали вздыхает и зажимает переносицу. Некий маленький пузырёк досады в его груди сдувается. Вот и все. Ничего уже больше не сделаешь. — Адриан, это было почти год назад, — начинает она, — и тебе следует понимать, что твой отец слишком занят работой, чтобы находить время покупать подарки самому. Он доверяет мне принимать такие решения самой. Его хватка на шарфе ослабевает. Маринетт ничего не значит для женщины, стоящей перед ним, Адриан значит немного больше. Но Натали просто образ, причудливое прикрытие для его собственного отца, который, должно быть, Адриан знает, беспокоится ещё меньше. — Ты даже не купила его, Натали, — Адриан. — Моя подруга сделала его, и ты отдала его мне в качестве подарка от моего отца. Полагаю, тебе повезло, что он безупречен. Представь, как расстроен был бы père, если бы был связан с каким-то куском мусора, сделанного руками. Хотя стой, он связан с тобой, так что привык к этому. Кровь отливает от её лица, когда удивление Натали превращается в возмущение. — Почему, ты...! Она разворачивается на каблуках и выбегает из дома, прежде чем она сможет решить, держать ли ей язык за зубами или выкрикивать оскорбления. Адриан проходит три квартала, прежде чем произнесенные им ядовитые слова начинают портить его разум. Без сомнений ему чертовски достанется, когда он вернётся домой и от Натали, и от отца. Адриана воспитали лучше, чем такое поведение, воспитали быть вежливым, слушать, подчиняться отцовской неукротимой силе и никогда не перечить. Всякое сострадание, которое он испытывал к Натали, переломилось в всплеск эмоций. Его отец, всегда холодный, неблагоразумно накажет его, даже не попытавшись понять. Кот дал Адриану свободу, и Кот не нуждался ни в Габриэле Агресте, ни в Натали Санкёр. Как и Адриан. Маринетт Дюпэн-Чэн собственными руками связала шарф ему на день рождения. Маринетт спасла ему жизнь, снова и снова и снова. Кот нуждался в Маринетт так же, как и Адриан.