Шалафи

Он не должен увлекаться. У него есть две определенные цели, достичь которых можно только при помощи полного хладнокровия и отстраненности. Он должен наблюдать и учиться. Как ему кажется, шпион из него вышел неплохой, но почти каждый вечер приходит мысль, которая заставляет нервничать и покрываться холодным потом. «Он знает». Разве можно утаить хоть что-то от этих равнодушных блестящих глаз, от этого острого быстрого ума? Он не должен привязываться. Эмоции всегда мешают увидеть полную картину, заставляют видеть вещи в ином, выгодном для них свете. Эмоции не дают увидеть отрицательных качеств, заставляют совершать глупости. Он, подражая учителю, держит на лице холодную мину, иногда позволяя себе язвительные или снисходительные усмешки, но каждый раз, когда он встречается взглядом со всевидящими золотыми глазами, его сердце вздрагивает, ведь учитель видит все то, что он так старается спрятать. Это заставляет чувствовать себя голым. Он не должен подчиняться. Не по-настоящему. Он скрупулезно выполняет все поручения, читает книги, выучивая их наизусть, готовит ингредиенты, перебирая растения, перья, чешую и прочие вредные для зрения мелкие вещи часами, убирается, когда учитель велит. Он делает все это, но твердит себе, что его гордость от этого никак не страдает. Что еще немного, и он сам будет себе хозяином. Но каждый раз, когда он слышит этот тихий властный голос, что-то внутри начинает невыносимо дрожать, а ноги подкашиваться. Он зовет его «учитель», но прекрасно понимает, что тон, которым он это произносит, придает слову второй его смысл. «Хозяин». И он видит, что тот все понимает. Когда Рейстлин Маджере, великий и ужасный архимаг темной ложи подходит к нему, обдавая запахом трав и старых книг, весь самоконтроль Даламара летит в Бездну, ведь хоз… учитель становится для него центром мира в такие моменты. Он чувствует жар тела, который черная мантия спрятать не в силах, слышит промелькнувшую в постоянно равнодушном голосе нежность, видит намек на эмоцию в золоте глаз, и все его цели обращаются в прах в тот же миг. В тот момент, когда он прижимает хрупкое тело своего шалафи к стене, ничто уже не имеет значения. Темные губы, такие податливые в эти мгновения, становятся его главным увлечением. Даламар не может оторваться, не может заставить себя хоть на миг выпустить тело учителя из своих рук. Гладкая горячая золотистая кожа, на которой он так старательно пытается не оставлять следов, прижимаясь к ней губами и оставляя грубые поцелуи, привязывает эльфа к архимагу надежнее любой веревки. Тихий сдержанный стон, сорвавшийся с губ, болезненное движение тонких бровей, нервно стиснутые на его плечах изящные пальцы подчиняют его себе целиком, без остатка. Даламар многого не должен делать в этой жизни. В той роли, что он играет для Конклава, он должен быть образцовым магом, помнящим об этом долге, но… — Шалафи, — в стоне, сорвавшимся с губ, мольба и признание, исповедь всего, что у него на душе. «Хозяин», не «учитель». Даламар знает это сейчас, но будет отрицать потом. Рейстлин же, понимающий это всегда, лишь молча улыбается ему.