Wings

Во время войны на Кибертроне, ещё до того, как вся планета превратилась в ржавеющие руины, Кросскоп отделился от основной группы, преследуя шаттл десептиконов. Будучи одним из командиров воздушного корпуса, он подвергал огромному риску, как себя, так и своих подчинённых, ведь преследовать корабль, в котором, как минимум, с десяток вражеских солдат — было очень опасно. Во избежание лишних жертв, джет решил положиться исключительно на свои силы. Квалифицирован он был намного больше, нежели его подопечные, поэтому с лёгкостью смог уговорить весь свой отряд оставаться в тылу, а сам направился в погоню. Вражеский шаттл вывел меха за пределы центра боевых действий, что немало удивило, однако, поблизости могла быть западня, поэтому, внимательно всматриваясь в окружающие предметы, мех незамедлительно вышел из альтмода, скрываясь за почерневшими развалинами. Строение, в котором укрылся бот, было похоже на какой-то жилой дом, к слову практически целый на нижних этажах, только вот обстановка вся не соответствовала нормам жилищных помещений, но это война и, вероятнее всего, здесь проводился обстрел. Медленно продвигаясь по узкому длинному коридору, Кросскоп замер, поймав сигнал десептикона, который, к тому же, находился всего в паре метров от него самого. Приводя оружие в боевую готовность, фиолетовый джет ещё более медленно вышел из-за укрытия, заряжая на ходу бластеры. Выпрыгивая из-за угла, он с удивлением обнаружил, что сигнал-то исходил от раненного десептикона. Видимо, силы автоботов оттеснили врага в эту часть территории, по сути, нейтральную, а этот солдат решил выждать подкрепление или помощь в этом Праймасом забытом месте. Нервно дёрнув шлемом, фиолетовозначный все-таки заметил автобота перед собой, пытаясь дотянуться до рядом лежащего пулемёта, однако его силы быстро иссякали, и он, шумно вентилируя, оставил тщетные попытки, злобно сверкнув алыми линзами. — Ну же, автошлак, давай, пристрели меня! Кросскоп замер. Он не знал, что ответить, просто застыл, точно в немом театре, глядя на израненный пепельный корпус, на котором, как мех успел заметить, были выгравированы бардовые узоры. — Чего же ты медлишь, автошлак? Умели десептиконы провоцировать и давить на собеседника, ничего не скажешь. Таких и в плен брать тяжело и порой не хочется совсем: молчат, словно были созданы без вокодера, а ежели и начинают говорить, то только в упрёк или для оскорбления. Гордые, своенравные, жестокие убийцы. Такими десептиконов представлял фиолетовый джет, и ничто не могло его переубедить. Однако, этот боевикон не вызывал у генерал-лейтенанта страха, который он испытывал каждый раз, когда сталкивался с носителями фиолетового знака лицом к лицу, наоборот, приятные эмоции нахлынули огромной волной, не позволяя дезактивировать, по сути, одного из довольно опасных врагов. Все десептиконы были опасными, а этот, наверное, один из самых. — Автошлак, ты, что же — боишься меня убить? Теперь и десептикон замер в ступоре, но даже так не терял своего негативного (может, лучше «скептического»?) настроя, всячески проявляя его в непрекращающихся оскорблениях, издёвках и гневных взглядах. Всего брийм понадобился автоботу для того, чтобы осмыслить происходящее, убрать оружие и, подходя к вражескому солдату, сесть прямиком на его сервоприводы, как бы невзначай, блокируя его возможность к передвижению насовсем, хотя он и так бы никуда не делся. Злостный гортанный рык не смог остановить Кросскопа, который уже вытащил из суб-кармана мягкую тонкую материю, протирая корпус пепельного меха, убирая подтёки энергона. — Ты с процессора сошёл, автошлак? Брысь, прочь от меня! Голову прострелю! — Прострели. Фиолетовый джет даже взгляда на врага не поднял — так спокоен и сосредоточен он был. Не убивают автоботы беззащитных, никогда и ни за что. Даже то, что перед ним находится практически мёртвый враг, не заставило бы бота его добить — слишком высока была его моральная планка, через которую переступать ох, как не хотелось. Не для убийства он был создан, не для этого. Десептикон теперь наблюдал за аккуратными, плавными движениями автобота с неприкрытым интересом, совсем не понимая, чем вызвал у воина вражеской армии такой прилив заботы и внимания к своей персоне. Вроде бы, и убить этот шлак можно, а, вроде бы, и не особо хотелось — настолько хорошо джет расположил боевикона к себе всего за считанные бриймы. — Как зовут тебя, автошлак? — Кросскоп. — Роугслинг. Автобот коротко улыбнулся, что не укрылось от внимательного взгляда красной оптики. Определенно было в этом мехе что-то интересное, необычное, ведь не каждый способен к, по сути, уходу за врагом, который и сам в любой момент может прикончить. Собрав все оставшиеся в корпусе силы, боевикон дёрнул правым манипулятором, отвлекая фиолетового от его безумно интересного занятия, хватая его за подбородок и поднимая светло-голубой фейсплейт на себя, заглядывая в глубокие… белые линзы, ярко светящиеся в надвигающейся темноте. Тонкие фиолетовые крылья в испуге вздрогнули, да и сам мех в страхе попытался отстраниться, но его талию крепко сжала сильная, широкая ладонь, проминая сегменты брони, заставляя болезненно шикнуть. — Ты сам напросился, автошлак. Однако ничего более непристойных шуток и мелких прикосновений десептикон сделать не мог — банально не было энергии. Кросскоп сохранял трезвость мысли и равновесие в искре, однако с каждым новым касанием внутри всё вспыхивало, точно в плавильне, а системы мгновенно нагревались, и казалось, что из вентиляции автобота сейчас клубками повалит дым. — Эй, автошлак. Принеси-ка топлива. Фиолетовый джет лишь отвернулся от десептикона, осторожно поднимаясь. Записав в блок памяти координаты постройки, автобот без раздумий покинул помещение, на бегу принимая альтмод, стремительно рассекая тонкими крыльями пространство вокруг, на огромной скорости преодолевая расстояние до собственной засекреченной базы.

***

— Ого, автошлак, не ожидал, что вернёшься. — Я тебя не дезактивировал, заметь. — И что из этого выходит? — То, что я хочу тебе помочь. — То, что ты редкостный болван! Носитель фиолетового знака грубо прерывал меха на полуслове, обязательно вставляя свои — едкие и неприятные, в какой-то мере. Однако протянутый в пепельные манипуляторы энергоновый куб заставил боевикона удивлённо охнуть, после чего он заткнул сам себя, жадно впиваясь в край и буквально с силой вливая в себя желанное топливо. Синеватая жидкость мгновенно растеклась по всем топливным системам, уровень энергии повысился, да и сам мех заметно приободрился, тут же резко срываясь с места и подхватывая нейтронный автомат, нацеливая его на фиолетового джета, все также стоящего в метре от него самого. — Шутка, не пугайся так. Десептикон отбросил оружие в сторону, быстро надвигаясь на объект своего интереса, в то время как сам объект начал пятиться назад, пока, разумеется, не был прижат к стене. Автоботы были так глупы и доверчивы. Так, что непроизвольно тянуло разорвать их на части — вот как противны они были для десептикона, да и для остальных фиолетовозначных, наверное, тоже. — Ты пожалеешь, что не дезактивировал меня, жалкий автошлак. — Я ни о чём никогда не жалею. Только сейчас боевикон смог поближе, более детально, разглядеть автобота: плавные изгибы фиолетовой брони идеально стыковались друг с другом, гладкая, без единого шрама лицевая, выделяющиеся белые окуляры, невинно смотрящие в бездну ярко-алых линз десептикона. Тонкие, изящные крылья вздрагивали от малейшего прикосновения, так же, как и весь корпус бота, когда широкие ладони уверенно оглаживали плечевую броню, грудную, спускаясь ниже, к талии и бедренным секциям, добираясь, наконец, до паховой брони. — Стой! — А ты попробуй, останови. Роуг гортанно зарычал, впиваясь дентами в тонкую шейную проводку, вызывая тихий вскрик. Пальцы автобота судорожно впивались в сегменты плечевой брони боевикона. Хрупкий фиолетовый корпус дрожал, но всем своим видом показывал, насколько велико его желание. Десептикон грубо сорвал крепления паховой брони Кросскопа, которая, отлетев в сторону, с грохотом приземлилась где-то на обломках. Чёрные пальцы нахально скользят по напряжённому коннектору, затем мягко и непринуждённо ложась на интерфейс систему, податливо открывающуюся, предоставляя жадному взгляду алой оптики разъёмы, штекеры, проводки. Автобот выгнулся дугой, громко и протяжно застонав — нет, это не его голос! Он какой-то чужой, слишком звонкий и непривычный. Охладительная система работает во всю мощь, нейросеть буквально разрывается от потока как положительной, так и отрицательной информации, гудит двигатель, разогреваясь до такой степени, что даже хладагент практически не помогает. Напор от десептикона огромен, он точно знает, что делать, знает, как вести себя с тем, кто сейчас так дрожит под ним, цепляясь за плечевые сегменты боевикона, с тем, кто изгибается, оттопыривая бампер, словно намекая, чтобы его огладили. И мех не заставляет себя ждать: впивается в губы джета, проскальзывая в его приёмник сегментированной глоссой, ладонями лаская гладкий металл бампера, переходя на бедренные секции, спуская по ним лёгкие щекотящие разряды, постепенно приближаясь к плотно сжатому внешнему кольцу порта. Кросскоп стонет, не в силах контролировать собственный голос, прижимается к десептикону так, словно они никогда и не были врагами, как будто бы поля боя не существовало — лишь они вдвоём, в мрачном, пустом здании с разрушенными стенами. Из дыры в потолке пробивается слабый свет, а в сквозной дыре видны тысячи маленьких звёзд, но сейчас совершенно не до них. Сейчас есть только двое мехов, только они существуют в этой бесконечной Вселенной, наслаждаясь каждым моментом, каждой секундой, проведённой рядом. Мягкие прикосновения рождают хриплые, сдавленные стоны, тёмная пелена скрывает за собой две искры, судьбой предназначенные друг другу. Сенсоры в порту фиксируют боль, адскую боль, заставляющую меха кричать, извиваться, но его держат крепкие манипуляторы, мягкий тембр голоса, успокаивающе ласкающий аудиосенсоры. И бот поддаётся этим шарковым чарам, с головой погружаясь в омут удовольствия, уже самостоятельно двигая бёдрами, отдаваясь партнёру целиком и полностью. Ночь — единственное время, когда они могут быть вместе, ощущать друг друга, чувствовать жар, исходящий от собственных корпусов, умолять о большем… Они не могут быть вместе, нет, и, наверное, никогда не смогут. Во время битвы им придётся забыть обо всём: о чувствах, о воспоминаниях, о скрытых желаниях — всё должно уйти на второй план. Во время битвы они будут сражаться до победного конца, во время битвы… Последний поцелуй — мягкий и нежный, долгий, как сама жизнь. Он преисполнен любви и заботы, а ведь говорят, что любви с первого взгляда не существует. Она есть, определённо есть, и сегодня фиолетовый джет, вжимаясь в пепельный корпус, как никто другой понял, что значит «влюбиться».

***

Этот день останется в основном блоке памяти Кросскопа до конца его функционирования. Он кричал, бился в истерике, метался по разрушенному зданию, не находя себе места. Искра рвалась на части, выпрыгивала из своей камеры, омыватель ручьём стекал по гладкой лицевой, теперь искажённой в панике и страхе. Он никогда не забудет это утро. Самое страшное утро в его жизни. Он никогда не забудет безжизненный серый корпус, вывернутую наизнанку камеру искры, внутри которой небрежно валялся маленький серый кристаллик. Никогда не забудет вырванную электросеть, эти искрящиеся в разные стороны провода, разодранную в клочья топливную систему, залившую пол энергоном. Не забудет и выдранный вокодер, и оптику, на месте которых остались лишь чёрные дыры-углубления, из которых, искрясь и сплетаясь, торчало множество маленьких соединительных проводов, микросхем, виднеющихся внутри. Не забудет, как разбросанные по помещению конечности полыхали огнём, как изуродован и изувечен был серый, когда-то более яркий пепельный корпус, гравировка на котором превратилась в тусклый, непонятный рисунок, испещренный глубокими разрезами, откуда до сих пор вытекали остатки энергона. В это утро всё потеряло смысл. Потеряла смысл бесполезная война, потерялись краски жизни, радостные моменты, не стало больше эмоций, которые больше никогда не появятся на лицевой пластине фиолетового джета. Осталось лишь одно — понимание, что справедливости в этом мире не существует.