Нарисуй мне шарик

      Больше всего на свете Патрик сейчас хотел как можно скорее закончить свои дела и вернуться к дому номер двадцать девять по Нейболт-стрит. Пусть и осознавал, что толку от него будет не так уж много, но даже если он сумеет помочь хотя бы в самой малости — это уже окажется лучше, чем ничего.       Однако быстро не получилось. Соня Дэнвилл уже вернулась домой с работы, чему Патрик впервые в жизни был не особо рад, и, конечно же, даже слышать ничего не хотела о каких-либо прогулках, пока ее сын как следует не поест и не уделит час-другой на сон.       После тех жутких событий, когда Патрик выматывал себя добровольной бессонницей, мама стала уделять повышенное внимание его распорядку дня, считая это залогом крепкого психического здоровья. И самая важная роль, по ее мнению, уделялась полуденному сну, хоть ее сыну было уже далеко не пять и даже не семь лет.       Спорить с матерью было бесполезно, Патрик это знал, и, к тому же, существовал риск вообще быть запертым дома до следующего дня, прояви он особо рьяное неподчинение.       Потому Патрик, не имея иного выбора, принял душ, не жалея при этом мыла, переоделся в чистую одежду, заставил себя проглотить обед, хотя аппетита не было совершенно, и отправился в свою комнату старательно делать вид, что спит. Конечно не могло быть и речи, чтобы по-настоящему заснуть, при всем желании после всего произошедшего он этого сделать попросту бы не смог.       Патрик лежал, повернувшись на бок, то и дело открывая глаза и глядя на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Казалось, время тянется непозволительно медленно. Одновременно он раз за разом прокручивал в голове все, что услышал от Атропоса, и то, что говорило ему Оно. И вспоминал внимательные глаза мистера Хэнлона, глядящие словно бы в самую душу. Теперь стало понятно, отчего Майкл с таким подозрением относился к Патрику. Он видел, как тот изучает исторические хроники и просит дополнительные книги, посвященные как раз тем событиям, которые приходились на время бодрствования Пожирательницы.       Догадка обожгла Патрика, словно пламя, заставив подскочить на кровати и уставиться вперед себя потрясенным взглядом. Наводнение, случившееся в восемьдесят пятом году и принесшее огромные разрушения городу, как раз приходилось на конец цикла активности. Сам Патрик родился позже, но по рассказам матери знал, что после тех трагических событий город едва сумели восстановить. А в первое время гибель Дерри и вовсе казалась неминуемой.       Это произошло тогда. Тогда Она была тяжело ранена и тогда же зародился ее собственный страх.       И сделал это Майкл Хэнлон вместе со своими друзьями.       Ка-тет Неудачников.       Патрик потряс головой и снова улегся на постель. Теперь он осознал, отчего так внимательно следил за ним Майкл Хэнлон. Он на самом деле давно уже догадывался, что существо, с которым они с друзьями сражались, не погибло. И теперь искал тому доказательства.       Это было скверно, крайне скверно. Патрик был уверен, что его поиски не дали нужных доказательств Майклу, но продолжать их в том же направлении теперь было слишком рискованно. Наоборот, следовало углубиться в другие вехи истории города, сбить мистера Хэнлона со следа, на который сам же его невольно навел.       Патрик уже довольно давно общался с Пеннивайзом и достаточно часто касался его, чтобы ощутить некое нездоровье существа, скрывавшегося за клоунской личиной. В настоящий момент Пожирательница была слабее и уязвимее, чем когда-либо в своей долгой жизни, и потому встреча с теми, кто сразил ее, находящуюся на пике своей силы, ничего хорошего явно не сулила. Мягко говоря.       И какая бы правда, какие бы мотивы ни стояли за плечами тех, кто желал Оно смерти, Патрик никак не мог встать на их сторону. Потому что, как бы ни пугал его порой Пеннивайз, насколько сильную бы временами ни вызывал неприязнь, сама мысль о том, чтобы такое древнее, могучее и величественное создание перестало вдруг существовать, казалась попросту кощунственной.       Дверь в комнату тихо приоткрылась, и в нее заглянула Натали. Она помедлила немного, а потом шагнула внутрь.       — Я знаю, что ты не спишь. Ты всегда говоришь обратное, но я-то знаю. Ты просто дуришь своей маме голову.       Впрочем, привычной злости в ее голосе Патрик не услышал. Он открыл глаза и повернул голову к Нат, заметив, что та сжимала в руке его рюкзак. Тот самый, который он забыл в библиотеке, спеша покинуть ее вместе с Робертой.       — То, что я не хочу спать, не значит, что я должен этим расстраивать свою маму.       — Ну конечно, Пат. Вот, ты его забыл, — Натали поставила рюкзак на пол около двери, и замялась, словно бы хотела что-то сказать и никак не решалась. Наконец, она все же проговорила, уже на порядок тише. — Они сказали, у тебя все получилось. Те маленькие доктора. Они сказали, что теперь я больше не принадлежу Случаю, а отныне служу Цели. Они сами, похоже, сильно удивились. Как думаешь, это хорошо?       — Это очень хорошо, Нат, — Патрик искренне и радостно улыбнулся, приподнимаясь на локтях на кровати, — теперь кошмары тебя больше не будут мучить. И спать ты будешь как надо.       И только слегка удивился, когда вместо ответа Натали около минуты просто смотрела на него так, словно бы видела впервые в жизни, а затем внезапно покраснела и развернувшись, пулей вскочила из комнаты.       Так и не сумев найти для себя внятного ответа, объясняющего подобное поведение Нат, Патрик все же сел на кровати, а затем, вскочив, решительно направился к своему рюкзаку, подхватил его и вышел из комнаты. Все, отдыхал он достаточно. Если будет тут торчать еще хотя бы полчаса, то точно сойдет с ума, это как пить дать.       Соня Дэнвилл, конечно, была не очень довольна тем, что ее сын снова куда-то спешит из дому, но все же запрещать ничего не стала. Она еще помнила, как сильно тянет на улицу в теплые летние деньки, особенно если тебе двенадцать.       Патрик же почти бежал по тротуару и одновременно с этим лихорадочно думал, чем же он реально может помочь сейчас Оно. Так как его мама была дома и как раз возилась с будущим ужином, взять какие-либо лекарства из домашней аптечки Патрик не сумел, хотя и хотел того изначально. Он не был уверен, что простые человеческие медикаменты тут могут сработать, но все же попытаться явно стоило.       У него оставались карманные деньги, но кто же в аптеке продаст ему что-то действительно сильное? Патрик слишком хорошо знал, что настоящие лекарства отпускаются только по рецепту врача и никак иначе.       И тем не менее он завернул в ближайшую аптеку. Быть может, он хотя бы сумеет купить бинт и банальный аспирин. И, уже оказавшись внутри, Патрик замер, опустив голову. Самый обычный бинт и аспирин, чтобы залечить рану, нанесенную скальпелем, обрезающим жизни людей, существу, которое старше этой самой планеты. Это даже звучит жалко и до омерзения глупо, а на практике так и вовсе будет неприменимо.       Патрик тяжело вздохнул и все равно направился к прилавку. Он изо всех сил гнал от себя чувство отвратительной беспомощности, все сильнее вгрызавшееся в душу.       Однако у самого прилавка уже стоял посетитель — глубокий старик, судя по виду. Патрик остановился неподалеку, рассматривая его, а через пару мгновений и вовсе вспомнил, кто это.       Тут, в Дерри, обитало довольно много старожилов, но Дорранс Марстеллар выделялся даже среди них. Поговаривали, что ему перевалило далеко за девяносто, а в самом городе он поселился примерно в шестидесятых-семидесятых годах, и в то время уже был очень стар.       Нет, долгожителей в Дерри, конечно, жило в достаточном количестве, но ни один из них не мог самостоятельно передвигаться дальше своего двора, а часто даже не был в состоянии вспомнить собственное имя.       Дорранс же являлся самым настоящим исключением из правил. Невысокий, худой, совсем немного сгорбленный он, тем не менее, до сих пор прекрасно передвигался, не пользовался компаньонами и памперсами, да и имя свое помнил прекрасно. Может быть, память его и давала сбои — не могла не давать, в таком-то возрасте, как поговаривала мама Патрика, — но тем не менее никто и никогда не видел старину Дора растерянно бредущим по улице, или в перепачканной и порванной одежде, или в галошах в ясный летний день.       Казалось, время просто высушило Дорранса, да так и забросило, более не прикасаясь к нему и позволяя существовать в свое удовольствие.       Патрик, живший на соседней улице, частенько видел этого старика бредущим по Харрис-авеню с неизменным томиком стихов в руках или покупающим продукты в магазине. Дважды он стриг газон перед домом старины Дорранса и даже получил за это щедрое вознаграждение.       На скромный взгляд Патрика старик Марстеллар был всего лишь странным. Но при этом нисколько не глупым и не рассеянным. Просто складывалось ощущение, словно он видел вещи совсем по-другому, не так, как обычные люди.       Патрик слишком поздно сообразил, что неприлично долго пялится на мистера Марстеллара — тот уже обернулся и направился к нему. Он тут же постарался отвести взгляд, чувствуя, как румянец стыда начинает заливать щеки, и уже приготовился извиниться, когда старина Дор спросит — чего это малец так уставился на него? Но вместо этого Дорранс, подойдя совсем близко, положил руку на плечо Патрика и на удивление ясно, совсем негромко, но отчетливо, произнес:       — Лучше возьми минеральную воду без газа, да побольше. Она поможет куда лучше бесполезного бинта.       А потом добавил уже громче, своим обычным, дребезжащим стариковским голосом:       — Кто тут у нас! Неужели маленький Патрик, который стриг старине Дору газон? Малыш, не поможешь ли мне донести до дома мои покупки? Сделай доброе дело.       И стоило Патрику совершенно потрясенно и ошарашено кивнуть, как Дорранс быстро засеменил к выходу, уже не обращая на него никакого внимания.       Патрику потребовалось около пяти минут, чтобы просто собраться с мыслями и подойти к прилавку под крайне любопытным взглядом продавца. Никак в его голове не могло уложиться, что он только услышал от Дорранса Марстеллара. Как мог простой старик узнать, зачем Патрик пришел в аптеку? И, главное, для чего? Вывод напрашивался сам собой — старина Дор вовсе не так прост, как кажется. И Патрик даже не знал хорошо это, или плохо.       И все же чутье, до этого безошибочно трубившее тревогу в присутствии Майкла Хэнлона, в этот раз молчало. Более того, от прикосновения Дорранса на душу Патрика сошло какое-то приятное спокойствие, волнение прошло, а чувство беспомощности отступило на второй план.       Он купил минеральную воду без газа, как и посоветовал Дорранс. Денег хватило как раз на две большие бутылки. Патрик затолкал их в свой рюкзак, теперь заметно начавший оттягивать плечи, и покинул аптеку.       Дорранс Марстеллар ждал его в двух шагах от выхода и держал в руках довольно увесистую сумку, набитую продуктами. Он широко и приветливо улыбался, но взгляд его чем-то напомнил Патрику глаза Майкла Хэнлона. Такой же на удивление ясный, цепкий и острый.       Вот только подозрительности в нем не было, только лишь проницательность. И, более того, этот взгляд голубых, слегка водянистых глаз лучился добротой. Последние крохи сомнения растаяли внутри Патрика, словно дым. Он молча принял пакет с продуктами из рук Дорранса и направился следом за ним к дому.       — Мистер Марстеллар. То, что вы мне сказали…       — Не сейчас, малыш. Давай-ка сначала донесем все до моего дома. И зови меня Дор. Просто Дор, не надо лишних формальностей.       Оставшийся путь Патрик проделал в молчании. К тому моменту, как они оказались у нужного крыльца, руки его ныли от кистей до самых плеч, а спину и вовсе нещадно ломило. Но, тем не менее, он не проронил ни слова.       Дорранс принял из рук Патрика пакет с продуктами и указал на ступеньки:       — Ты, видно, сильно утомился. Эх, молодость! В детстве все кажется возможным и потому все и становится возможным, не так ли? Можешь не говорить, я знаю, что ты не устал, и у тебя ничего не болит, и тебе надо идти. Старина Дор повидал многих на своем веку, таких же, как ты. Потому никуда ты не пойдешь, пока я не напою тебя чаем со льдом. Договорились?       Перспектива Патрику не сильно понравилась, но узнать, какое отношение Дорранс Марстеллар имеет ко всему, творящемуся в Дерри, хотелось сильнее. Потому он сел на ступеньки крыльца, с облегчением сняв с плеч рюкзак, и принялся ждать. Дорранс вернулся минут через десять, неся в одной руке стакан чая с плавающим в нем кубиком льда, а в другой какой-то непрозрачный пакет, который поставил рядом с рюкзаком Патрика.       — Как я и обещал — чай. Старина Дор всегда держит слово!       Патрик взял стакан, ощущая, как тот приятно холодит пальцы, и внимательно посмотрел на Дорранса.       — Мистер Марстеллар… то есть, я хотел сказать, Дор. Вы сказали, чтобы я купил минералку, откуда вы знаете…       — О, откуда знаю, что тебе нужно, сынок? — Дорранс беззаботно улыбнулся и внезапно Патрика посетила мысль, что зубы мистера Марстеллара могут все еще быть его собственными, а вовсе не челюстными протезы, как могло показаться вначале. Просто все они были на своем месте. — У меня есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Так почему бы мне не знать, что происходит вокруг?       Патрик отхлебнул ледяной чай и внимательно всмотрелся в Дорранса. Да, он был стар, очень-очень стар. Но отчего-то сквозь эту маску дряхлости словно бы проглядывал какой-то другой Дорранс. Не молодой, но ловкий, полный сил и какого-то грозного величия.       — Так-так, вижу глаза, чтобы видеть, у малыша тоже есть, — Дорранс перестал улыбаться, и вдруг сразу словно бы помолодел на пару десятков лет. Конечно, это тоже была не более чем видимость, в чем Патрик не сомневался, но уж больно правдоподобная.       — Кто вы, Дор? — Патрик тут же осекся, облизав губы. Он уже понял, что вопрос был не правильный.       — Я Дорранс Марстеллар, человек, житель этого прекрасного города, кто же еще? — теперь улыбка Дорранса была вовсе не дурашливой, а слегка ироничной.       — Тогда… кем вы были?       — Малыш умеет задавать вопросы, не так ли? — Дор пристально взглянул на Патрика. — Кем я был, тем больше не являюсь. Как и у тебя когда-то, у меня был выбор, и я его сделал. И теперь я здесь. Тут мне оставаться, и тут я окончу свои дни. Поверь, я ни о чем не жалею.       Патрик снова отпил чай, не спуская взгляда со своего собеседника. Что ж, если он умел задавать вопросы, то Дорранс умел мастерски от них уходить.       — Вы… Вы ведь знаете, что происходит, не так ли? И то, что случилось в библиотеке…       — Конечно знаю, я же говорил, глаза и уши у меня есть, — Дорранс снова по-доброму улыбнулся, и от этой улыбки у Патрика отчего-то потеплело на сердце.       Кем бы ни был мистер Марстеллар, от него исходили мощь, доброта и созидание, согревающее все вокруг словно солнечные лучи. Этого, скорее всего, окружающие часто не замечали.       — Вы хотите помочь мне?       — Нет, сынок. Я в долгосрочные дела больше не лезу. И тебе бы не советовал, да только вы, двенадцатилетние мальчишки, никогда не слушаете советов старика, — на миг на лицо Дорранса набежала тень, словно он вспомнил что-то не очень приятное, — но иногда это к лучшему.       А потом Дорранс указал на пакет, тот самый, который он поставил около рюкзака.       — Взгляни-ка.       Патрик послушно отставил в сторону стакан с чаем, взял пакет, ощутив, как там что-то негромко звякнуло. Заглянув внутрь, он увидел небольшую стеклянную банку из-под томатной пасты, заполненную каким-то темным веществом, довольно толстый рулон ткани, чем-то напоминающей эластичный бинт, и небольшую склянку на самом дне, содержание которой рассмотреть не представлялось возможным.       Патрик поднял на Дорранса удивленный взгляд. Тот уже не улыбался, и смотрел на него крайне серьезно.       — Я говорил сейчас, что не лезу в долгосрочные дела. Но не лезть, зная грядущее, порой трудно. И еще я сказал, что помогать тебе не буду. Тебе — нет. Но иногда не только мальчики не слушают добрых советов, — Дорранс сокрушенно покачал головой, а затем продолжил, все также не отрывая пристального взгляда от лица Патрика. — В банке отвар, который я сделал лично. Он поможет укрепить силы и справиться с лихорадкой. Его дай в первую очередь. В склянке целебная мазь, тоже ручной работы. Она остановит кровь и снимет боль. Когда обработаешь рану перевяжи ее тканью, она поможет повреждению затянуться в кратчайшие сроки.       Патрик потрясенно глазел на Дорранса и не верил тому, что слышит. Он понимал, насколько глупо сейчас смотрится со стороны, но ничего не мог с собой поделать. Дор же только покачал головой, и как-то сокрушенно пробормотал, снова выглядя, как обычный дряхлый старик:       — Ну вот, сейчас начнутся вопросы. Как же я не люблю отвечать на вопросы… Лучше задай их своей подруге, сынок.       — Она не моя подруга. Я не думаю, что…       — Но ты понял, о чем я говорю, и это самое главное, — Дор нетерпеливо отмахнулся, прерывая поток слов, который едва не полился из Патрика практически против его воли, — в ваши запутанные отношения я тем более лезть не собираюсь, не мое это дело.       А затем Дорранс подхватил стакан с недопитым чаем и встал с явным намерением вернуться к себе домой. Встал и Патрик. Он бережно уложил подарок Дорранса в свой рюкзак и закинул его за спину.       — Может быть, вы пойдете со мной, Дор?       — Боюсь, что нет, — Дорранс грустно вздохнул, и это выглядело совершенно искренне. — Видишь ли… Я знаю Ее уже очень и очень давно. И отношения у нас, скажем так, весьма натянутые. Особенно в последнее время. Она меня к себе попросту не подпустит. А ты иди. С тобой она другая, не такая, как с остальными. Не знаю хорошо это или плохо для тебя, и не знаю насколько она при этом с тобой настоящая. Но сейчас это не важно. Ступай, сынок.       А затем Дорранс развернулся и поднялся по ступенькам к своему дому, явно не желая ни о чем более говорить.       Патрик еще некоторое время стоял, глядя на запертую дверь, а затем развернулся и со всех ног кинулся на Нейболт-стрит.       Роберта сидела точно там же, где Патрик видел ее в последний раз — на крыльце, прислонившись к стене дома. Она по-прежнему оставалась в облике его сестры, то ли не имея сил принять обратно свою излюбленную клоунскую личину, то ли не желая этого делать. Единственное, что изменилось — это платье. Вместо зеленого с длинным рукавом на ней теперь было надето серебряное с коротким. Подойдя ближе, Патрик заметил маленькие аккуратные оранжевые помпоны, украшавшие его подол.       Теперь можно было увидеть рану, которая красовалась на руке Роберты, начинаясь чуть выше локтя и заканчиваясь у самого запястья. И выглядела она просто ужасно. Глубокая, с припухшими, явно воспаленными краями, она медленно сочилась кровью, которая пропитала практически весь подол серебряного платья. От самой раны вверх по руке змеились багровые полоски, говорящие о распространении заразы за пределы повреждения — по всему организму.       На близкое присутствие Патрика Роберта никак не отреагировала. На ее бледном лице алели неровные лихорадочные пятна, а дыхание было тяжелым и хриплым.       Нерешительно Патрик протянул руку, коснулся горячей щеки и тут же отпрянул. Но никто на него не набросился, Оно все так же не реагировало на его действия. А еще он убедился, что у Роберты действительно сильный жар.       И правда, бинт и аспирин тут точно никак не могли бы помочь.       Патрик осторожно поставил рюкзак на землю и достал оттуда пакет, переданный ему Доррансом. Он бережно извлек из него банку с отваром и открыл крышку. В нос тут же ударил мерзкий запах каких-то водорослей и чего-то пряного. Патрик судорожно сглотнул, ощущая, как его начинает мутить.       Пересилив себя, он коснулся плеча Роберты и слегка потряс ее.       — Эй! Проснись! Это я, Патрик. Я кое-что принес для тебя. Ты должна это выпить. Это поможет, обещаю.       Сначала Патрику показалось, что Роберта так и не отреагирует на него. Но спустя несколько мгновений ее глаза, такие же серебряные, как и платье, открылись. Взгляд ее был уставший и крайне измученный, она с трудом разлепила губы и выдохнула едва слышно:       — Что это… за дрянь? Воняет хуже, чем… у меня дома.       — Этот отвар дал мне Дор. Дорранс Марстеллар. Он сказал, что это поможет.       — Этот старый… дурак, — а потом Роберта вдруг улыбнулась, так, словно вспомнила хорошего знакомого, и слегка кивнула, явно давая разрешение помочь себе.       Патрик осторожно поднес банку к ее губам, прекрасно понимая, что сама она ту в руках попросту не удержит. Оно пило мелкими глотками, то и дело прерываясь, чтобы перевести дух. Судя по всему, вкус у варева был отвратительный. И, тем не менее, Роберта выпила все, до последней капли.       — Интересно, что он туда подмешал… собственное дерьмо? — Роберта скривилась, но голос ее, к радости Патрика, теперь звучал куда живее. — Хотя нет. Этого я точно знать не хочу. Закончи с этим, мелюзга.       Патрик молча кивнул и извлек из пакета склянку с мазью. Она пахла какой-то травой, и вполне приятно, чему он был крайне благодарен. Осторожно он коснулся травмированной руки, отчего Роберта сильно вздрогнула и зашипела сквозь зубы, отвернувшись. Но руку не отдернула.       Собрав всю свою волю в кулак и, постаравшись вспомнить, что он чувствовал, а точнее чего не чувствовал, когда извлекал клыки Алого Короля из тела Пеннивайза, Патрик решительно принялся наносить мазь на рану, вначале по краям, затем по центру.       Роберта вцепилась здоровой рукой в доски крыльца с такой силой, что они захрустели и пошли трещинами. И как бы Оно ни старалось, сдерживать протяжные болезненные стоны никак не выходило.       Мази оказалось ровно столько, чтобы покрыть все повреждение тонким слоем. А когда Патрик закончил и взял в руки рулон ткани, должной послужить вместо бинта, Оно затихло. Подняв на нее глаза он увидел, что Роберта сидит, расслабленно привалившись спиной к стене и прикрыв глаза. На лице ее застыло выражение крайнего облегчения.       Потому что боль, терзавшая ее все это время, наконец, прошла.       Патрик радостно улыбнулся и принялся осторожно перевязывать рану. Действовал он по наитию, но судя по тому, что повязка не спешила спадать с руки и держалась вполне хорошо, все оказалось сделано правильно.       — У тебя с собой вода. Дай сюда.       Вот теперь Патрик совершенно точно убедился, что Пожирательнице стало лучше. И ее приказной тон и не терпящий возражений взгляд сказали об этом яснее всего.       Оно осушило обе бутылки с водой за какую-то минуту, а затем вдруг резко протянуло руку и схватило Патрика за горло, сдавив так, что в глазах замелькали черные точки, а ноги подкосились.       — А теперь слушай внимательно, мелюзга. Еще раз посмеешь меня ослушаться, и горько об этом пожалеешь. Достаточно с меня унижений и издевательств. Если я говорю — ты делаешь. Будешь противиться, и кто-нибудь лишиться какой-нибудь части своего тела. Ты сам, или кто-то из твоих родных — это я решу уже в процессе. Все ясно?       Не дожидаясь ответа, который она и так с легкостью прочитала в его разуме, Роберта разжала пальцы. Патрик тут же свалился на землю, надсадно кашляя и хватаясь за горло. На глазах его выступили слезы, но он ни капли не был зол или обижен. Во всем был виноват он сам, так к чему злиться из-за своей глупости на кого-то иного?       Ему еще предстояло узнать, сколь глубокой может быть обида, и сколь горячей злость. Но это время еще не пришло.       Патрик сел, глядя на Роберту снизу-вверх, и просипел, насколько позволяло его травмированное горло:       — Кто такой Дорранс? Он говорит, что вы знакомы.       Роберта несколько секунд сверлила Патрика злым взглядом, а потом враз как-то расслабилась, и все эмоции утекли из ее лица, как вода из пробитого кувшина. Она улыбнулась:       — Этого старого пердуна я знаю столько, сколько себя помню. Он глупый и ленивый, а еще все время только и делает, что раздает бесполезные советы направо и налево в то короткое время, когда не спит. Но не стоит тебе о нем беспокоиться. Он уже списан со счетов.       Патрик слушал внимательно, все больше и больше поражаясь тому, что узнавал. И никак не мог согласиться с услышанным. Только не после того, как он мог столь ясно ощутить энергетику Дорранса, сильную, могучую и необъятную, словно море. И такую же обманчиво спокойную.       — Ты хочешь сказать, Дор не человек? Он такой же, как и ты? Но как он может быть списан, если сумел тебе помочь?       — Сейчас он человек, — Роберта раздраженно поморщилась, словно уставшая учительница, вынужденная что-то повторять в который раз нерадивому ученику. — И он никогда не был таким как я, даже когда еще не обрел смертную форму. Он Созидатель. Творец. А я Пожирательница. Понимаешь разницу?       Патрик только молча кивнул. Потому что, сопоставив ощущения, наконец хорошенько сравнив их, он понял. Ему так, по крайней мере, казалось.       Они оба как Инь и Ян, две части одного целого. Один лишь бесконечно созидает, а другая пожирает то, что было создано. Противоположности друг друга, тем не менее они связаны больше, чем кто-либо в этой вселенной и за ее пределами. Если исчезнет Пожирательница, созидаемое рано или поздно займет все свободное пространство и захлебнется в самом себе. Если исчезнет Созидатель, та, что пожирает рано или поздно уничтожит все и погибнет от голода.       — Если я не буду знать меры так и случится. Потому что в этом уголке вселенной творить в галактических масштабах больше некому. Но я и мне подобные уже обжигались так когда-то очень, очень давно. И я знаю свою меру. А кто о ней забыл, тех уже нет.       Роберта замолчала на некоторое время, глядя на Патрика уже безо всякого раздражения и злости. Выглядела она теперь не в пример лучше: лихорадочный румянец исчез, дыхание выровнялось и глаза мерцали спокойствием и даже каким-то умиротворением.       И все это благодаря якобы списанному со счетов Доррансу. Патрик невольно ощутил некоторую обиду за старину Дора. И это не укрылось от Пожирательницы, вызвав с ее стороны пренебрежительную усмешку.       — То, что он помог ничего не значит, малыш Патрик. Когда-то он действительно мог сделать что-то существенное. Но сейчас… Его сила иссякла. Его тело осталось в макрокосмосе, мертвое и бесполезное. Его панцирь. Сам он тут, все верно, но осталось ему немного. Десяток лет или сотня, для того, кто жил миллиарды лет все это не более чем последний глоток свежего воздуха перед гибелью.       — Он сказал, что сделал свой выбор, — Патрик сглотнул, принимая правоту существа, сидящего с ним рядом, и невольно ощущая где-то глубоко внутри тягучую печаль. Почти что скорбь.       — Ну я же говорила, что он просто старый дурак. Разве есть тому большее доказательство? — Роберта презрительно фыркнула, нисколько не проникнувшись состоянием Патрика. — И хватит о нем. Много чести.       — Ты его ненавидишь?       — Вовсе нет, — Роберта приподняла брови в удивлении. — Зачем бы мне растрачиваться на это? Жить рядом с тем, кого терпеть не можешь и пылать от ненависти все время? Как по мне, это глупая трата ресурсов. Пока он не отсвечивает, я делаю вид, что его нет. А если лезет не в свое дело, получает по носу. Так и быть, если увидишь этого старого маразматика, можешь передать ему от меня спасибо. Только пусть не обольщается сильно. Одного спасибо и так уже более чем достаточно для него.       И Роберта отвернулась, вздернув кверху нос, таким непосредственным и таким человеческим жестом, что Патрик невольно едва не рассмеялся. В этот момент она дико напомнила ему Натали. Но он поспешил загнать все свои чувства поглубже. Не стоило лишний раз злить и провоцировать Пожирательницу. Это было бы огромной ошибкой.       Патрик надолго замолчал, размышляя над тем, что только что услышал, пытаясь уложить все в своей голове. Возможно, ему все станет куда понятнее, если он сегодня вечером нарисует Дорранса, и, быть может, Роберту. Должно было стать. Но, чтобы картина была полной, требовалось знать все.       — Я бы хотел узнать, что связывает тебя с мистером Хэнлоном. С его друзьями. Теми, которых ты называешь ка-тет Неудачников.       Роберта дернулась, словно ее ударили, глаза ее сузились, а губы сжались в едва заметную полоску. Патрик даже было подумал, что на него сейчас точно набросятся. Однако подобного не произошло. Вместо этого Роберта отвела взгляд куда-то в сторону и медленно проговорила, стиснув пальцами ткань платья на своей груди в каком-то явно неосознанном жесте:       — Ка-тет. Единство из множества. Семь разумов, крайне восприимчивых и ярких. Они объединились, став единой силой. Они едва не убили меня. И они погубили моих детей. Когда я пришла в себя глубоко под городом, мое тело было изувечено. Мой разум пребывал в смятении. Я долгое время была практически мертва. И я до сих пор не знаю, как получилось так, что моя регенерация оказалась быстрее тех процессов распада, которые уже начинались в моем теле.       — Ты… ты была в коме? — это первое, что пришло Патрику на ум. Он видел по телевизору, как некоторые герои телесериалов впадали в кому после каких-либо травм. И не всегда потом из нее выходили.       — Кома… Пожалуй, термин клиническая смерть подошел бы больше. Мое сердце не билось какое-то время, кровь не циркулировала и к тканям моего тела не поступали ни кислород, ни питательные вещества. Потом мой организм снова заработал, да только с сильными сбоями. Это была не просто боль, мелюзга, это была самая настоящая агония. Без понятия сколько прошло времени, прежде чем мой разум прояснился и стало немного легче. Дни, месяцы, годы? Я потеряла ему счет. Мое тело все еще не залечило большую часть полученных тогда травм. Они до сих пор тревожат меня и пьют мои силы. То, что ты видишь, всего лишь бледная тень моего былого величия. И, вполне вероятно, так отныне и будет. Я говорила, что Дор списан со счетов. Если смотреть правде в глаза, выходит, что списаны мы оба.       Роберта замолчала, а Патрик просто не знал, что сказать. Он подозревал нечто подобное, но предполагать и слышать тому подтверждение было совсем разным делом.       — Мне… мне жаль.       — Не смей жалеть меня, мелюзга! — теперь взгляд серебряных глаз полыхал гневом. — Что было, то было. Ты хотел знать, отчего я не впадаю в спячку? Я попросту не могу этого сделать. Моя нервная система из-за перенесенной гипоксии получила серьезные повреждения. Думаешь, я не пыталась? Спячка обновила бы меня, активировала внутренние ресурсы, растормошила регенерацию. Но ничего не выходит. Я могу проспать, самое большее, две недели, да и то крайне поверхностно. Это лишь слегка прибавляет сил и не более того. И, думаю, ты уже узнал достаточно.       Роберта замолчала, отвернувшись от Патрика. Она медленно подняла свою травмированную руку на уровень глаз и пошевелила пальцами.       — К утру будет как новая, — сказано это было таким будничным тоном, словно не Оно только что позволило человеку заглянуть в глубины своей души.       Патрик же молчал, слишком впечатленный и ошарашенный всем, только что открывшимся ему. Конечно, часть сказанного Робертой он не совсем понял, но подумал, что теперь, хотя бы, сможет поискать в библиотеке что-то, не связанное с историей города. Просить объяснить значения некоторых слов он не решился. Ему отчаянно не хотелось снова поднимать эту явно тяжелую для Оно тему.       Вместо этого Патрик приблизился и сел рядом с Пожирательницей. Он довольно долго не решался, но все же задал интересующий его вопрос.       — Атропос назвал меня избранником Судьбы. А для чего она меня избрала?       Роберта криво усмехнулась:       — Значит ты еще не устал от откровений, так? Что ж, когда-то я обещала тебе все рассказать, а значит не буду уходить от ответа. Ты ведь и сам понял, что тебе предначертано. Ты станешь причиной гибели Алого Короля.       — Как это… должно будет произойти? Это как-то связано с моим… сиянием?       — Возможно. А может быть и нет. Видишь ли, я попросту этого не знаю, — Роберта насмешливо взглянула на Патрика. — И прежде чем ты возомнишь себя Люком Скайуокером, скажу тебе сразу. Ты — не избранный. Ты просто избранник Судьбы. Это совсем разные вещи. Если по-простому, ты не должен умереть, пока не выполнишь предначертанное тебе. А как именно это произойдет — неизвестно. Может быть вам и правда придется схлестнуться с этим Алым Ублюдком в жаркой битве, и тогда я тебе сильно не завидую, мелюзга. Но подобное развитие событий самое очевидное из приходящих в голову. А в делах Судьбы самое очевидное как раз никогда не бывает самым вероятным. Подготовиться к встрече с ним тебе никак не удастся, она может случиться уже завтра, а может и через полвека. А возможно, Алый Король просто проглотит тебя, подавится твоей печенкой и подохнет.       Роберта запрокинула голову и звонко рассмеялась. Патрик же никак не мог разделить ее веселья. Куда понятнее, когда знаешь, что от тебя требуется.       — Тогда что мне делать?       — Ничего, малыш Патрик. Просто жить, как жил. Хочешь — развивай и дальше свой дар. Я даже продолжу тебе помогать в этом, так уж и быть. Хочешь — забрось все это дело, и тогда твои способности со временем начнут уменьшаться. Судьба будет хранить тебя до того момента, как ты ей понадобишься. А я, как и поклялась, не позволю этому Алому Ублюдку вмешиваться в ее ход. Пожалуй, этот старый дурак, мой давний друг, был прав хотя бы в одном. Не стоило с самого начала вмешиваться во все это дерьмо. Но раз дело уже сделано, то нет никакого смысла отступать.       Патрик задумался. В принципе то, что говорила сейчас Роберта звучало вовсе не плохо. Ему нравилось плыть по течению и наблюдать, что происходит вокруг. И раз все равно ничего нельзя сделать — нет смысла и тревожиться об этом.       — Я уже говорила не раз, мне нравится ход твоих мыслей, малыш Патрик.       — Расскажи мне про этого Алого Короля. И про Дорранса. Что он создал? И почему так важно, чтобы я выполнил эту свою судьбу.       Роберта раздумывала несколько секунд, а потом просто протянула здоровую руку и притянула Патрика к себе под бок, приобнимая, словно какого-то котенка. Он нисколько не протестовал. Рядом с Оно ему, как ни странно, было тепло и спокойно, по крайней мере прямо сейчас.       — Ну раз уж мне все равно пока придется коротать время на этом уровне, почему бы не сделать это с пользой? Тогда слушай, малыш Патрик. Но учти, заснешь — я повторять второй раз не стану.       И Оно начало свой рассказ о двенадцати Хранителях, шести Лучах, которые эти Хранители стерегут и единственной Башне, соединяющей все сущее в одно целое. О иных мирах и древних цивилизациях, населявших их. О стрелках и демонах, с которыми они сражались. О королевствах Гилеад и Дискордия, ныне павших. И об Алом Короле и его безумии.       Патрик не заснул, но тогда, сидя в объятиях Пожирательницы, он впервые ощутил невиданный доселе покой и гармонию. То самое прекрасное чувство, когда точно знаешь, что все правильно и на своем месте, тонкий внутренний баланс.       До того момента, когда уютный мир, окружающий Патрика Дэнвилла, рухнет, рассыпавшись на кусочки, оставалось чуть больше полутора лет.