Нарисуй мне шарик

Нью-Йорк, 2006 год.

      Конец марта в Нью-Йорке выдался на удивление теплым и сухим. Погода радовала своей мягкостью, и жители города с огромным удовольствием и в большом количестве прогуливались по Центральному парку, наслаждаясь хорошими деньками.       На юношу с мольбертом, расположившегося недалеко от мостков, с которых посетители парка кормили водоплавающих птиц, никто не обращал никакого внимания.       И Патрик Дэнвилл был совсем не против подобного. Он любил ощущать себя словно бы невидимкой, а излишнее внимание только тяготило его. Будь его воля — и он ни за что не выбрал бы такой крупный город для жизни, предпочтя тихую провинцию. Однако, жить в Нью-Йорке хотел Джошуа, а Патрик никогда не шел против его желаний. Даже если они сильно ему не нравились.       И сейчас, глядя уже больше часа на чистый холст, Патрик Дэнвилл впервые в жизни не знал, что же он хотел нарисовать. Мысли роились у него в голове, но все они были не о том, о чем следовало.       Вместо размышлений над картиной, он вспоминал их с Джошуа знакомство, те счастливые деньки, которые они коротали в Бесси-парке, и легкое общение, дарящее тепло и не несущее в себе никаких обязательств. Тот чистый и трепетный восторг, испытываемый во время каждой встречи, и радость от того, что тебя принимают и к тебе прислушиваются.       Патрик на миг закусил нижнюю губу и зажмурился, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. То, во что все превратилось, ни разу не было таким, как виделось поначалу. Он не мог с уверенностью сказать, что ему было плохо, но и счастлив он тоже не был. Все было… другим.       Когда они с Джошуа только покинули Дерри, Патрику казалось, словно за его спиной выросли огромные крылья и он летит. Ему так трудно было поверить — и одновременно так неистово этого хотелось — что все закончено и его больше ничего не связывает с городом детства.       Он был свободен.       И в тот момент он верил, что это чувство будет с ним всегда, и не нужно больше беспокоиться о будущем. Ведь теперь, когда Джош рядом с ним, тот непременно обо всем позаботится. Он же столько прожил, столько повидал. Джошуа добрый, понимающий и великодушный. И он точно знает, как сделать их жизнь счастливой.       Никакие тревожащие мысли не приходили Патрику в голову. Например, о том, что он не закончил школу, что он не знает о жизни многих вещей, попросту не успев с ними столкнуться, что у него нет денег и нет того дела, которое могло бы их ему принести. Патрик оказался в полной зависимости от Джошуа. Но ему было слишком хорошо, чтобы беспокоиться о подобном. К тому же он верил Джошу, как самому себе, и был абсолютно уверен — тот не даст его в обиду.       Оказавшись в Бангоре, Патрик первым делом написал письмо Элен, заверив, что с ним все хорошо и попросив не пытаться его искать. Он ничего не написал про Джошуа, сказав только, что попытается найти свое место в жизни где-то еще, и чтобы они с Натали сильно не волновались из-за него. Затея с письмом была встречена Джошуа без энтузиазма, однако и противиться тот не стал. Только взял с Патрика честное слово, что это послание первое и последнее.        — Видишь ли, Патти, ты еще слишком мал в глазах закона. До совершеннолетия тебе полагается находиться под присмотром родителей или опекуна. И если твой предок объявит тебя в розыск, и копы возьмутся за это дело всерьез и что-нибудь накопают — в первую очередь пострадаю я. Ты хочешь подставить меня, Патти? Вот и я думаю, что нет. Потому постарайся не отсвечивать своим старым знакомым. По крайней мере несколько следующих лет.       И Патрик не мог не согласиться с Джошуа. Тот был прав — взяв с собой пятнадцатилетнего подростка он в том числе взваливал на себя огромную ответственность и не менее огромный риск быть обвиненным в похищении ребенка.       В последующие месяцы Джошуа не уставал то и дело, как бы между прочим, напоминать об этом Патрику. Эта мысль в итоге настолько прочно засела у того в голове, что уже казалась своей собственной. К тому же в памяти все еще была свежа столь трагически завершившаяся история с братьями Андерсонами, и то, насколько полиция на самом деле может быть глуха к чьим-либо показаниям.       Джошуа рискует из-за Патрика, очень сильно рискует. И Патрик никак не должен подвести Джошуа и хоть в чем-то подставить его. Это будет мерзко, отвратительно и вообще лучше сразу наложить на себя руки, чем поступить подобным низким образом.       И Патрик был послушным. Джош хотел путешествовать автобусом, хотя в них Патрика всегда сильно тошнило — и они покупали билеты на автобус. Джошуа решил, что Патрику стоит сделать фальшивые документы, удостоверяющие личность, дабы по возрасту он был старше, чем есть, в случае, если ему потребуется, к примеру, медицинская помощь — и это тоже было сделано. Так Патрик Дэнвилл, пятнадцатилетний, превратился в Эрика Стоуна, семнадцатилетнего.       Эти документы на самом деле ничего не значили, как частенько говорил Джошуа, и в случае чего Патрика расколют на раз. Но в качестве подстраховки, просто на всякий случай, они годились более чем.       Патрик не спорил и не возражал. Ему было слишком хорошо и спокойно в то первое время, чтобы задуматься над тем, что все эти фальшивые документы и постоянная смена места жительства все больше и больше лишают полицию хотя бы какой-то возможности найти его. Да и разве это было плохо? Ведь пока Джошуа рядом — с ним ровным счетом ничего плохого не случится.       В итоге, после месяца странствий, они осели в Нью-Йорке. Сняли небольшую комнату-студию под самой крышей и начали обустраивать свой быт. Патрику не было тяжело справляться с хозяйственными делами, такими как уборка, стирка и приготовление пищи, которые практически полностью легли на него. В конце концов, пока он жил у своего отца, то частенько был предоставлен сам себе, и его не пугали возможные трудности.       В те дни Патрик был счастлив, как никогда. Он просто наслаждался каждым мгновением. Джошуа иногда брал заказы, рисовал и этих денег хватало, чтобы жить. Не шиковать, конечно, но и не голодать.       Когда Патрику исполнилось шестнадцать, Джошуа каким-то образом добыл ключи от двери, которая вела на крышу, и они расположились прямо там, устроив себе праздничный перекус под открытым небом.       А потом, в какой-то момент, Джошуа оказался совсем близко от Патрика, помедлил немного, а затем осторожно коснулся его губ своими.       Патрик в тот момент замер. Он ощущал кисловатый привкус вина на губах Джошуа, его теплое дыхание и видел его глаза совсем близко. Смутно он понимал, что должен сейчас чувствовать что-то, быть может напряжение, или возбуждение, или хотя бы ответный порыв поцеловать. Но как бы ни старался Патрик, ничего подобного он не находил в своей душе.       Джошуа достаточно нежно целовал его, одновременно скользнув рукой под рубашку и легонько поглаживая грудь, но Патрик не ощущал никакого отклика. Он не сопротивлялся, но и не отвечал, продолжая сидеть и глядеть на своего друга с легким недоумением. Ему не было противно, но не было и приятно. Было просто… никак.       В последующем, вспоминая этот момент, Патрик не видел смысла врать себе. Если бы тогда Джошуа продолжил гнуть свое, Патрик позволил бы ему сделать с собой все, что угодно, каким бы неприятным и чуждым оно ни было.       Но Джошуа остановился. Он отстранился, а потом отвел взгляд, выглядя до крайности смущенным и слегка раздосадованным. Он пробормотал:       — Прости, я совсем забыл, что ты не по этой части, Патти. Должно быть мне вино в голову ударило.       Патрик тогда заверил его, что все в порядке, и Джошуа не сделал ничего плохого. А вино, должно быть, оказалось слегка просрочено. Они вместе посмеялись над случившимся и более никогда не вспоминали этот эпизод.       И если поначалу все шло настолько хорошо, насколько это возможно, то, когда Патрик и Джошуа окончательно обжились на новом месте, жизнь их стала меняться, медленно, но неотвратимо.       Началось все с того, что Патрик захотел попробовать найти работу. И даже договорился о собеседовании. Вот только Джошуа, узнав о происходящем, отреагировал совсем не так, как ожидалось. Он не ругался и ничего не запрещал… Нет, он просто грустно посмотрел на Патрика, а потом начал просить у него прощения. За то, что слишком плохо заботится о нем, зарабатывает рисованием недостаточно денег и не может обеспечить всем необходимым. Иначе зачем еще тому искать работу? И Джош все понимал, конечно же, как же иначе, и нисколько не винил в том Патрика. И, безусловно, он мог найти работу, если так хотел…       Да вот только такое поведение потрясло и поразило Патрика до глубины души. Он меньше всего хотел заставить Джошуа чувствовать себя ущербным и виноватым перед ним. Ведь он столько делал для него, Патрика. Так рисковал и подставлялся. И вот какую получил плату. В тот момент Патрик ощутил себя невероятно мерзким, подлым и гадким. Повел себя, как капризный и неблагодарный ребенок, который хочет все сделать по-своему, просто оттого, что ему стало скучно, и нисколько не думая, как это будет воспринято со стороны.       Конечно же Патрик отказался от мысли найти работу и извинился перед Джошем. Но тот не успокоился, и продолжал извиняться. Да так истово, словно не слышал обращенных к нему слов. В итоге Патрик, дико испуганный, расплакался, и едва ли не на коленях умолял Джоша простить его и клялся: никто и никогда еще не заботился о нем так, как он, Джошуа Дейн.       Лишь после этого Джош успокоился. А Патрик отныне, прежде чем проявлять какую-то инициативу, непременно советовался с ним.       Поначалу такой тотальный контроль над своей жизнью несколько напрягал Патрика, но затем он привык. Ведь он был так признателен Джошуа за все, как можно было даже помыслить о том, чтобы подвести его?       Ну а потом, все больше и больше Джошуа начал погружаться в городскую жизнь, часто пропадал на каких-то встречах, и одно время даже преподавал в художественной школе. Патрик терпеливо дожидался его дома, дико скучая, но не смея выйти на улицу, и подставить своего друга, случайно попав в какую-то беду. Они всегда гуляли только вместе. Лишь когда Джош отправлялся на выставки в другие города, и потому не бывал дома по несколько дней, можно было выйти из дома до ближайшего магазина, дабы купить продукты.       И чем дальше, тем все больше Патрик ощущал свою ущербность. Казалось, что бы он ни делал, чего бы ни желал — все это шло вразрез с попытками Джошуа позаботиться о нем. И все сильнее крепло убеждение — он, Патрик, на самом деле неправильный, глупый, недалекий.       Нет, Джошуа никогда не говорил ему подобного напрямую. Более того, он никогда даже не повышал голос на Патрика и всегда был вежлив, ласков и обходителен. Да только когда тот что-то делал не так — например, уходил гулять без спросу, если оказывалось совсем уж невыносимо сидеть в четырех стенах, или, скажем, готовил на ужин нелюбимую Джошем, но обожаемую им самим индейку — Джошуа всегда начинал извиняться. Он смотрел на Патрика своими грустными зелеными глазами, очень сильно в этот момент напоминая побитую собаку, и просил прощения за то, какой он нелепый, бесполезный, глупый, никчемный, не способный позаботиться о Патрике, хотя он старается, очень сильно старается, и Бог тому свидетель. Ну как в такой ситуации Патрик мог начать с ним спорить? Эти мысли, тем не менее, посещали его все чаще и чаще: возразить, заставить замолчать, потребовать прекратить извиняться и просто позволить Патрику делать то, что ему хочется. И чем больше он ловил себя на таких недостойных, вне всякого сомнения, порывах, тем сильнее ненавидел себя. Как же мерзко и низко с его стороны было так вести себя и желать подобного. Поступи он так, и это непременно разобьет Джошуа сердце. Ну разве можно быть такой бесчувственной и мерзкой скотиной?       И потому Патрик старательно гасил в себе все эти порывы, мысли, побуждения и желания. Он старался, очень старался стать для Джошуа идеальным компаньоном. Ведь если тот мог подавлять в себе недовольство и раздражение, которые очень остро ощущались в моменты споров, и безропотно и даже как-то смиренно брал на себя всю вину, то и сам Патрик может поступать так же и быть именно таким, каким хотел видеть его Джош. Да только все равно все время что-то было не так. Непременно Джошуа обнаруживал нечто, раз за разом выставлявшее Патрика в самом ужасном в его же глазах свете.       Стыд и вина стали практически постоянными его спутниками, и все сложнее было от них отгораживаться.       И, что еще сильнее тревожило Патрика и вгоняло в уныние — его то и дело начала посещать жуткая и отвратительная мысль — сбежать. Оставить Джошуа одного со своей непрошеной заботой и просто жить самому так, как нравится. Патрик отчаянно гнал эту мысль подальше, стоило ей только замаячить на краю сознания, и лишь еще сильнее корил себя за такую просто свинскую неблагодарность.       Ведь было в их жизни и хорошее. И его было очень много. Патрик и Джош часто гуляли, говорили о жизни, обсуждали рисование и иное искусство. Они посещали кино, балет и театр. Ходили на бейсбольные матчи. А еще рисовали вместе, много-много рисовали. Джошуа прислушивался к просьбам Патрика и охотно выполнял их, если они шли не вразрез со здравым смыслом — здравым в понимании самого Джошуа, конечно же.       И в такие моменты покоя, довольства, разделенной друг с другом радости Патрик чувствовал себя невероятно счастливым. И вина отступала, а стыд забывался. Каждый раз он клялся себе, что теперь точно больше не подведет Джошуа и между ними всегда будет царить такое вот взаимоуважение и понимание. Но потом непременно снова чем-то расстраивал того. Но в этом была лишь его, Патрика, вина и ничья больше. Разве могло быть иначе? Он сам, своими руками разрушал то хорошее, что с таким трудом появилось в его жизни, да еще и хотел сбежать, бросив все, как последний жалкий трус, не пытаясь вместо этого исправиться.       Ухудшало ситуацию и еще одно обстоятельство. Патрик начал ощущать, что тоскует по городу, столько лет бывшему ему домом. И ему очень не хватает спокойных улочек и прекрасных зеленых парков Дерри. Не хватает тишины и прохлады Центральной библиотеки, и оживленного гомона Общественного Центра.       А еще не хватает насмешливого взгляда серебряных глаз, глядящих в самую душу и видящую ее насквозь. Взгляда, в котором никогда не было ни капли осуждения или разочарования.       Даже когда Патрик вел себя глупо, подставлялся или откровенно лажал, Оно лишь злилось на него, могло причинить физическую боль или высмеять, но никогда не пыталось по-настоящему подавлять его или вынуждать презирать самого себя.       Да, безусловно, Патрик очень сильно злился на Пожирательницу, считал себя преданным Ею и даже рискнул пойти напрямую против ее воли. Чувства эти, пусть и потеряли свою былую остроту, никуда не подевались. И потому эта засевшая где-то глубоко в душе щемящая тоска и смутное беспокойство воспринималась особенно болезненно.       Как смеет он даже помышлять о подобном? Ведь столько было поставлено на карту не так давно. Патрик рисковал всем, желая вырваться из Дерри и освободиться от Оно, а теперь смеет допускать мысль, что на самом деле он и не был никогда несвободным? Что все его усилия на самом деле и ломанного гроша не стоят?       Патрик встряхнул головой и уставился на свои руки. Нет, его борьба не была напрасной. Просто не могла таковой оказаться. Жизнь с Джошуа стоила того, и сам Джошуа стоил того. А значит нечего распускать понапрасну сопли. А с Пожирательницей ничего плохого не случилось по его вине. Поголодать пару-тройку месяцев даже пойдет ей на пользу. И Оно уже давно выбралось из той клетки, что сотворил Патрик.       Но он не знал этого наверняка.       Патрик снова перевел взгляд на холст и постарался сосредоточиться на насущном и все же выбросить прошлое из головы. У него только лишь один день, дабы исполнить задуманное, и нечего тратить его на пустые и бесполезные мысли.       Дело в том, что через неделю наступал день рождения Джошуа. Патрик отчаянно хотел сделать своему другу какой-нибудь хороший подарок, которого тот совсем бы не ожидал. И очень удачно Джош на пару дней улетел во Флориду. Там, в Сарасоте, проходила какая-то важная выставка, которую он непременно желал посетить. И, так как денег у них хватало только на один билет, Джошуа оставил Патрика одного.       И у того появилась отличная возможность спокойно побродить по городу и, заодно, подыскать для своего друга что-то стоящее в качестве подарка. Вся проблема заключалась в отсутствии денег. Нет, наличность Джош для Патрика оставил, да только ее едва-едва хватало на еду.       И вот тогда в голову Патрика пришла мысль не купить, а нарисовать что-нибудь для Джошуа. Но не просто изобразить на холсте, а заставить эту вещь появиться в реальности. Только как назло ничего путного не приходило в голову и никак не получалось поймать нужный, особый настрой. Патрик чувствовал, нарисуй он сейчас что-либо — и это будет всего лишь рисунок. Совсем не то, чего он хотел.       Отчаяние медленно, но верно начало поднимать свою отвратительную голову.       Он бесполезен. Просто беспомощное ничтожество, каким и всегда был. Не может даже нарисовать достойный подарок тому, кто столько сделал и так сильно заботился о нем.       Вновь удушающей волной накатили мысли о Дерри и о том, как было бы хорошо сейчас оказаться там, быть предоставленным самому себе и жить без лишних сомнений и терзаний. Просто уйти из этого места, оставить все проблемы и заботы в этом парке и исчезнуть.       Дыхание Патрика участилось, и почти нестерпимый жар мгновенно охватил его руки от кончиков пальцев до самых плеч. Он потянулся к кистям и принялся наносить быстрые, уверенные мазки на холст.       Патрик не знал, что именно он рисует, но просто уже не мог остановиться. Руки его видели куда четче, чем разум. То ли его сомнения оказались тому виной, то ли воспоминания, но сейчас сила вела его, управляя движениями, и он не имел ни малейшего желания ей противиться.       Подарок, сам Джошуа, вина и стыд — все отошло на второй план. Патрик смотрел на холст, но практически не видел его, полностью погрузившись в воспоминания, отдавшись им без остатка.       И только когда кисть выпала из ослабевших и ноющих от напряжения пальцев, Патрик понял, что картина закончена. Он взглянул на нее — впервые по-настоящему посмотрел на созданное собственными руками — и замер, потрясенный.       На рисунке была изображена светловолосая женщина в ярком, пурпурном одеянии. Она стояла на вершине холма, почти по колено в густой траве, спиной к смотрящему. Одной рукой она прикрывала глаза, словно бы от солнца, хотя небо полнилось грозовыми тучами, тогда как другая рука спокойно свисала вдоль туловища. У подножия холма располагались руины храма, больше всего напоминавшего древнегреческий.       Патрик понял, что забыл дышать, лишь когда в глазах начало темнеть. От картины исходила не просто сила — огромная мощь. Эта женщина, как и он сам, покинула место, бывшее ей домом много лет. И ее так же тянуло обратно. Патрик никак не мог этого знать — но все равно откуда-то знал. Вот только в отличие от него, в незнакомке на холме не было сомнений. Только решимость и стремления. И куда ближе она была по своей природе не к Патрику, а к той, которая когда-то нарекла себя Пожирательницей Миров. Потому что эта женщина не являлась человеком.       И она не была одинока. Там, за пределами картины, был кто-то еще, и Патрик так же это чувствовал. А еще, что рамки рисунка никак не смогут ограничить изображенное им. До его ушей донесся — или ему только показалось? — тихий стрекот сверчков и очень далекий громовой раскат.       Патрик невольно подался вперед. Он ощутил всем своим существом, что картина эта не просто символизирует его желание оказаться где-то в ином месте — она может в прямом смысле слова перенести туда.       [Не так быстро, юный ка-мей [1]. Ты создал путь. Но не твоей тропе жизни суждено пересечься с моей по воле ка. Это – не твоя дорога.]       Голос был мягок, но в то же время непоколебим. И услышал его Патрик не ушами, а самим разумом. Голос женщины с картины.       Патрик отшатнулся и несколько минут просто сидел с закрытыми глазами, силясь унять дрожь в руках и восстановить сбившееся дыхание. Он был поражен до глубины души всем случившимся и немного напуган. Но лишь немного. А когда Патрик открыл глаза, то картина выглядела совершенно обычно, словно и не было вокруг нее этой необузданной силы.       Но на самом деле сила никуда не делась. Лишь затаилась.       Патрик снова потянулся к кисти. Раз он так и не нарисовал подарка для Джошуа, быть может у него получится просто продать получившуюся картину? А на вырученные деньги уже купить что-нибудь. Потому что он точно знал – ни в коем случае не стоит нести созданное им домой. Ну а раз он решил продать картину, то, вполне логично, ее требовалось подписать.       Впрочем, не успел Патрик понести кисть к полотну, как сзади него раздался негромкий, но вполне отчетливый голос.       — На вашем месте я бы не портил это произведение искусства какими бы то ни было лишними надписями. Есть картины, которые может испортить любая чужеродная деталь, даже если это подпись ее творца.       Патрик резко обернулся, одновременно гадая, как давно тут стоит заговоривший с ним мужчина, и как много он успел увидеть. Особенно это касалось реакции самого Патрика на свою же картину, без сомнения крайне странную в глазах любого стороннего наблюдателя.       Прямо за его спиной стоял пожилой, опрятно одетый мужчина. Взгляд его ясных, несмотря на возраст, серых глаз был цепок и проницателен, однако не вызывал тревоги. Незнакомец сдержанно, но вполне дружелюбно улыбался, и не выказывал ни малейшего удивления или недоумения.       — Прошу прощения, молодой человек. Кажется, мое появление оказалось для вас слишком внезапным. Ах, великая сила искусства, — мужчина улыбнулся чуть шире, — так легко подхватывает воображение, уносит его, как пушинку, и заставляет забыть обо всем вокруг. Но простите мне мои рассуждения. Столь приятный день вне всякого сомнения располагает к долгим и непринужденным беседам о чем-нибудь высоком.       — Все в порядке, — Патрик глядел на незнакомца настороженно, но постепенно напряжение начало отпускать его. После недавно пережитого все его чувства были обострены, но он не ощущал в стоящем рядом с собой мужчине какой-либо угрозы, — я всего лишь задумался. Вы что-то хотели, мистер?       — Просто мистер, — улыбка незнакомца чуть угасла и только сейчас Патрик увидел, что до глаз она так и не дошла, — видите ли, когда речь заходит о по-настоящему выгодных сделках, имена подчас бывают лишними. А я, так уж получилось, хотел бы заключить с вами одну такую.       — Вы хотите купить картину?       Вот теперь для Патрика все встало на свои места, и он окончательно успокоился. Они с Джошуа частенько рисовали в парке, и были далеко не единственными художниками, облюбовавшими это место. Ни для кого не было секретом, что, если ты хотел по-быстрому получить свой портрет или обзавестись относительно недорогим, но эффектным подарком — тебе нужно всего лишь пойти в Центральный парк. В светлое время суток там всегда можно было найти пару другую любителей возюкать кистью по мольберту, любой из которых за очень умеренную плату с радостью исполнит любой художественный каприз в меру собственных сил.       К ним с Джошуа неоднократно подходили люди, подобные незнакомцу, глядящему сейчас неотрывно на нарисованную Патриком картину: точно такие же безукоризненно вежливые, не желающие называть своих имен. Они либо покупали уже готовые картины, либо заказывали что-то свое. А еще они частенько просили не подписывать приобретаемые работы. Джошуа рассказал Патрику, что как правило эти люди — коллекционеры. Они покупают картины у таких, как Джош, обрабатывают их особым образом, чтобы те выглядели старше, и потом, хвастаясь перед такими же коллекционерами, выдают их за редкие и эксклюзивные экземпляры полотен известных художников. Патрик не мог понять, зачем эти люди поступают подобным образом и какой вообще смысл в таком поведении, но словам Джошуа поверил безоговорочно.       И вот теперь перед Патриком стоял точно такой же коллекционер и его столь внезапное появление уже не казалось неестественным. Сердце тут же забилась сильнее. Какая же огромная удача, что этот человек решил посетить Центральный парк именно сегодня, и что он обратил свое внимание на его, Патрика, картину.       — Вы все верно истолковали, молодой человек, — мужчина чуть склонил голову, переведя взгляд на самого Патрика, — я видел почти с первых мгновений, как вы создавали этот шедевр, и я просто не могу не снять шляпу перед вашим талантом.       Незнакомец в шутливом жесте коснулся двумя пальцами воздуха около левого виска, деля вид, что и правда снимает с себя головной убор. Патрик, однако, не улыбнулся. Под пронзительным взглядом этого мужчины ему вдруг стало сильно не по себе, и возникло настойчивое желание принять душ.       — Вы можете назвать мне любую сумму, молодой человек. И я ее заплачу. Но, быть может, я смогу предложить вам кое-что поинтереснее денег? Назовем это натуральным обменом. Ты мне, я — тебе и все в таком роде. Видите ли, ввиду особенностей моей профессии, я часто сталкиваюсь с различными редкими диковинками, и уж точно могу вас заверить — порой есть вещи, которые куда ценнее денег. Итак, каково ваше решение?       Патрик на миг задумался, быстро облизав враз пересохшие губы. Да, получить какую-то сумму наличностью было крайне заманчиво. Вот только лишние деньги непременно привлекут внимание Джошуа и вызовут его недовольство. А спрятанные в укромном месте, они без сомнения будут порождать подлые мысли о том, что если продолжить рисовать в тайне от Джошуа, продавать картины и копить деньги, то в какой-то момент появится возможность удрать и жить самостоятельно.       А вот какая-то вещь не будет смотреться подозрительно. Патрик всегда мог сказать, что отложил немного денег, совсем чуть-чуть, и купил ее на ближайшей распродаже. Да и не этого ли он хотел с самого начала – добыть подарок, а вовсе не разжиться лишними и воистину искушающими наличными.       — Что вы можете мне дать взамен картины? Ну, кроме денег?       — О, я могу дать много чего, все зависит от того, чего хотите именно вы сами, — мужчина запустил руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда небольшую шкатулку, наподобие тех, в которых женщины хранят украшения, — к примеру, взгляните на это. Отличная ручная работа, редкая древесная порода. Она просто идеальна, чтобы хранить всякие памятные мелочи, или, скажем, небольшие грифели для рисования. Она послужит вам верой и правдой или будет отлично смотреться в качестве подарка.       Незнакомец держал шкатулку так, чтобы Патрик мог ее хорошенько рассмотреть, но явно не собирался позволять тому притрагиваться к ней.       Глядя на вещь в руке мужчины, Патрик ощутил, как от восхищения перехватывает дыхание. Шкатулка была прекрасна: изящная, эффектно смотрящаяся и при всем при этом явно довольно вместительная и крепкая. Это ли не совершенный подарок для Джошуа, о котором он так мечтал?       И Патрик хотел было уже несмотря ни на что протянуть руку, чтобы попытаться коснуться шкатулки, но внезапно ощутил легкую, неприятную резь в глазах. Он зажмурился на миг, и болезненные ощущения тут же прошли. А когда вновь посмотрел на шкатулку — то нахмурился, не понимая, что произошло. Потому что прекрасная на первый взгляд вещь неуловимо изменилась. Патрик теперь отчетливо видел потертости на узорах, которые, в свою очередь, оказались не такими уж вычурными, видел, как кое-где по поверхности шкатулки идут трещины, а одной петли и вовсе, судя по всему, не было.       От былого очарования не осталось и следа. Патрик лишь недоумевал — как же он не заметил всех этих изъянов с самого начала? Он перевел слегка смущенный взгляд на мужчину:       — Простите. А нет ли у вас чего-то еще? Я не привередлив, и вы невольно угадали верно — мне нужен подарок. Да вот только боюсь… Эта вещь совсем-совсем не годится. Слишком старая.       Патрик ожидал чего угодно, вплоть до вспышки неконтролируемой ярости со стороны этого странного незнакомца, но вместо этого мужчина запрокинул голову и рассмеялся негромким, неприятно дребезжащим смехом.       — Невероятно! Потрясающе! Вы разглядели истинное положение вещей в столь короткий срок и даже не коснулись шкатулки. Это просто великолепно!       А затем мужчина протянул совершенно сбитому с толку Патрику шкатулку и проговорил не терпящим возражений тоном:       — Но иногда старое — не значит дешевое. И под неказистой оболочкой порой может скрываться настоящее сокровище. Откройте-ка ее, молодой человек.       Патрик осторожно взял протянутую ему вещь. Не то, чтобы он не хотел ее касаться, просто боялся случайным неловким движением еще больше повредить. Шкатулка оказалась довольно тяжелой, и в ней явно что-то находилось. Чувствуя, как внутри постепенно разгорается любопытство, Патрик аккуратно сдвинул защелку и бережно приподнял крышку.       Внутри, на небольшой и такой же простенькой на вид, как и сама шкатулка, поролоновой подкладке лежал идеальной формы темный шар. По размерам он был меньше бейсбольного мяча, но явно больше мячика для пинг-понга. Идеально-гладкая поверхность его слегка поблескивала.       Поначалу Патрику подумалось, что шар сделан из стекла, но слегка качнув шкатулку в руке и еще раз ощутив вес этой вещицы, он все же пришел к выводу, что это великолепно выточенный и отшлифованный камень.       Патрику захотелось коснуться гладкой поверхности, почувствовать подушечками пальцев, насколько холодным был шар, а потом и вовсе взять его в руки. Наверняка он просто идеально ляжет в ладонь. А если посмотреть сквозь него на свет — шар останется все таким же темным и непрозрачным, или окрасится в какой-нибудь цвет? Быть может, внутри него даже удаться что-нибудь разглядеть…       Тряхнув головой, Патрик решительно, но не без сожаления, закрыл шкатулку. Касаться столь прекрасной вещи грязными, вспотевшими и перепачканными в краске руками казалось преступным. Он поднял взгляд на незнакомца и чуть кивнул:       – Картина ваша. Забирайте.       При этом Патрик неосознанным движением прижал шкатулку к груди, ловя себя на мысли, что если вдруг этот мужчина передумает и захочет взять обратно свою вещь, то ему прежде придется догнать самого Патрика. Мысль эта была какой-то гаденькой, но в тот момент ему было на это плевать. Этот шар был прекрасен, ничего подобного Патрик не видел ни в Нью-Йорке, ни в других городах, где уже успел побывать. А Джошуа просто обожал всякие диковины и необычные вещицы. Но куда важнее — шар нравился самому Патрику, и он ощущал, что просто обязан завладеть им во что бы то ни стало.       Незнакомец улыбнулся широко и довольно, и при этом в глазах его явственно мелькнул огонек лукавства. Словно он прекрасно уловил мысли и настроения Патрика.       — Великолепно. Признаться, отличное решение. Быть может, мне стоило бы попросить за эту прекрасную вещь доплату к той картине, что вы нарисовали. Какой-нибудь пустячок, в качестве бонуса. Скажем, небольшую услугу. Но вам повезло. Я человек строгих принципов, без них в моем деле никак. И один из них гласит — с такими как вы, молодой человек, только честные сделки.       А затем незнакомец шагнул к картине и принялся бережно и аккуратно — точно так же, как сам Патрик не так давно обращался с замком шкатулки — откреплять ее от мольберта. Запоздало Патрик вскочил на ноги и подался вперед:       — Погодите, она же еще не высохла!       — Да нет, как я погляжу, высохла вполне достаточно.       Мужчина довольно рассмеялся, а Патрик, недоверчиво дотронувшись до края холста, осознал, что тот прав. Картина была закончена совсем недавно, но, несмотря на это, она оказалась уже абсолютно сухой, словно простояла на солнце весь день.       — Жизнь порой полна загадок, не так ли, молодой человек? — незнакомец теперь держал свое приобретение в вытянутых руках. — Я припарковал свой Такер совсем недалеко отсюда. Там я оберну вашу картину в защитную пленку. А уж как вернусь к себе — непременно подберу для нее хорошую раму и прочное стекло. Будьте спокойны, у меня ваше творение будет в полной безопасности. И как знать, может быть где-нибудь и когда-нибудь и для нее найдется свой особый покупатель.       Патрик только отстраненно кивнул. В этот день случилось слишком много странного и непонятного, чтобы он продолжил этому удивляться. А вот чего он точно хотел, так это вернуться домой, принять душ, перекусить и поспать пару часов. А потом уже можно будет и обдумать все произошедшие события.       — Скажите, а из какого минерала сделали этот шар?       — Честно говоря, понятия не имею, как он называется, — незнакомец небрежно повел плечом, словно бы отмахиваясь. Его интерес к Патрику явно стремительно таял, — знаю лишь, как иногда называли сам шар — Изумруд Мейрлина. И, раз уж речь зашла о названиях. Не желаете ли дать его своей картине? Я напишу его углем на обратной стороне.       — Мареновая роза.       Слова вырвались изо рта в ту же секунду, тогда как сам Патрик даже не успел задуматься над вопросом незнакомца. Словно с самого начала знал, как должна была называться эта картина.       — Замечательно. Что ж, молодой человек, приятно было иметь с вами дело.       И, более не взглянув на Патрика, мужчина быстрым шагом удалился. Несколько секунд тот смотрел ему вслед, а затем так же направился прочь из парка.       С одной стороны, Патрика радовало, что он сумел найти подарок для Джошуа, да и шар оказался на редкость замечательной вещицей. Но с другой стороны, теперь ему предстояло еще столько времени провести в одиночестве. А это означало рой мыслей, сомнений и сожалений, которые будут рвать его душу во сне и наяву. Когда Джошуа вернется, все это отступит на второй план.       Снова будет только здесь и сейчас, на котором Патрик сосредоточится и вновь и вновь будет убеждать самого себя, что именно это и есть его счастье.       И идя по знакомой дороге в то место, которое в данным момент служило им с Джошуа домом, Патрик с обжигающей остротой понял, что запутался так, как никогда ранее. В себе, своих чувствах, своих желаниях и стремлениях. И ему не у кого, абсолютно не у кого просить помощи или совета.       Эти мысли тяготили его, но Патрик был вынужден загонять их поглубже и изо всех сил стараться не обращать на них внимания. Так, как будет делать в будущем еще много-много раз, пока подобное не станет до отвращения привычным.       Оказавшись в тишине и прохладе их с Джошуа комнаты Патрик первым делом убрал шкатулку с шаром в тумбочку. Он хотел подремать, но понимал, что если сейчас начнет разглядывать шар, то, скорее всего, это занятие затянет его надолго. Потому он, как и собирался, привел себя в порядок и, стараясь не думать ни о чем тревожащем, попытался расслабиться, завернувшись в теплый плед, и заснуть.       За миг до того, как сон затянул его, Патрику померещился зеленый свет, пробивающиеся из слегка приоткрытого ящика тумбочки.       И во сне Патрик Дэнвилл увидел Дерри с высоты птичьего полета. Город раскинулся под затянутым тяжелыми и совсем не по-весеннему смотрящимися тучами небом, и выглядел точно таким же, как и всегда. Внезапно, юношу повлекло вниз, быстро и неумолимо, и вскоре дневной свет сменился на мрачную темноту канализационных тоннелей. И именно по ним к своей цели двигался человек в черном.