Нарисуй мне шарик

      Все происходило слишком быстро и неожиданно. Патрик почувствовал, как его связь с реальностью начинает постепенно истончаться, готовая вот-вот разорваться вовсе.       Он ощущал спиной твердую поверхность стены и шероховатые обои под пальцами и эти чувства были единственными яркими, четкими и реальными. Все остальное, казалось, происходило где-то далеко и не с ним. Совсем в другом мире. В другой Вселенной.       Слишком многое навалилось на Патрика за одно только утро, слишком много событий, откровений и открытий. Его мир не просто перевернулся с ног на голову — начал раскалываться, неумолимо и неотвратимо. И если он еще мог принять реальность происходящего после своего кошмара и последовавшего за ним телефонного разговора с Натали, мог еще сосредоточиться на происходящем после встречи с существами в желтых плащах, то сейчас, глядя в совершенно счастливые глаза Джошуа, у Патрика никак не получалось заставить себя поверить, что это происходит с ним. Что это его жизнь, его реальность, а вовсе не очередной сон, а то и вовсе видение.       Джошуа Дейн, его друг, тот, кто помог Патрику выбраться из тяжелой эмоциональной ситуации, в которую его загнали смерть матери, предательство друзей, собственное упрямство и нежелание смотреть на вещи шире, сейчас меньше всего походил на того веселого и доброжелательного художника, рисовавшего картины в Бэсси-парке полтора года назад. Перед Патриком был самый настоящий одержимый, решительно настроенный и крайне опасный.       Ради этого человека Патрик разорвал все связи со своей прошлой жизнью. Ради него он пошел против Пожирательницы Миров, чем невольно подставил и навлек на Нее огромную беду. С этим человеком он хотел прожить всю свою жизнь, и пусть поведение Джошуа все больше и больше подавляло и отталкивало Патрика, он все равно надеялся в первую очередь на понимание своего друга, и желал не столько сбежать, сколько повлиять на него, дабы их жизнь стала такой, какой была сразу после отъезда из Дерри.       Осознание, что наибольшая опасность все это время исходила от того, кому он так сильно доверял, добивало Патрика, лишая воли к сопротивлению и парализуя.       Звуки и запахи стали отдаляться, цвета блекнуть. Ужас, сковавший все тело Патрика, казалось, достиг своего пика, а потом внезапно схлынул, оставляя за собой пустоту и какую-то отрешенность. Хотелось просто сесть, а лучше даже лечь, на пол, закрыть глаза и не думать ни о чем. Расслабиться. Заснуть. А по пробуждении оказаться где-нибудь в другом месте.       Прикосновение горячих пальцев к щеке частично вывело Патрика из состояния полусна, в которое начал погружаться его рассудок. Он все еще не мог до конца справиться с навалившимся на него потрясением, но все же начал более ясно воспринимать окружающую реальность.       Патрик увидел, что Джошуа теперь стоял рядом с ним, одной рукой крепко удерживая за плечо, а другой невесомо и почти что нежно поглаживая по щеке самыми кончиками пальцев. С невероятной четкостью он увидел каждую деталь лица Джоша — запавшие и широко открытые глаза, неравномерно пробивавшуюся на щеках щетину, желтоватые зубы, виднеющиеся из-за приоткрытых и потрескавшихся губ.       Детали, которым суждено отныне навечно отпечататься в памяти, навсегда вытеснив из нее образ веселого, доброжелательного и такого понимающего молодого человека.       — Джошуа, пожалуйста… Остановись.       Патрику хотелось кричать во все горло и изо всех сил оттолкнуть от себя Джоша, но с его губ сорвался только тихий, хриплый шепот, а руки и ноги все так же не желали слушаться.       — Зачем же, Патти? Мы только начали, — все так же медленно Джошуа заправил прядь влажных от пота волос Патрика ему за ухо, а затем опустил руку ниже, и принялся расстегивать его куртку, — тебе понравится, поверь. Если не будешь сопротивляться я не сделаю тебе больно. Почти.       Лицо Джошуа было очень близко, кислое дыхание обжигало щеку Патрика, а от жаждущего взгляда хотелось и вовсе провалиться сквозь землю. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным и уязвимым, и так четко не осознавал это.       — Джош, я прошу тебя. Отпусти меня. Этот шар… Он солгал тебе. Тебя никто не покроет. Ведь после ты будешь им не нужен, — Патрик ощутил, как предательски дрожат его губы, и срывается голос. Он очень сильно старался не расплакаться сейчас, но понимал, что с каждой секундой все ближе к этому, — тебя попросту используют. Только это им от тебя и надо.       — Ну и пусть используют, раз так, — Джошуа продолжал пристально смотреть на Патрика, и, закончив расстегивать куртку, принялся за пряжку штанов, — это уже не играет никакой роли. Главное, что я получу то, что мне нужно.       — Это все шар нашептал тебе. Джошуа, это не ты!       Патрик попытался дернуться, все же сбросить с себя оцепенение и вырваться из хватки. Но Джошуа вдруг схватил его обеими руками за отвороты куртки и встряхнул так, что тот с силой ударился затылком о стену. В ушах тут же зазвенело, и на миг лицо Джоша расплылось перед глазами, а потом от затылка вверх и вниз начала распространяться неприятная, тягучая боль.       — Это я, Патти! Пора тебе уже перестать делать вид, что ты ничегошеньки не понимаешь и витать в облаках! — с этими словами Джош резко распахнул куртку и дернул ее вниз, в несколько рваных движений стягивая ее со вздрагивающего тела, а после снова прижал Патрика к стене так крепко, как только мог. — Шар лишь открыл мои глаза. С самого начала, когда я только увидел тебя, я понял, что хочу завладеть тобой. Ты был таким милым и аппетитным, таковым и остался по сей день. Но при том ты был пугливый, словно дикий звереныш. Я сразу понял, что так просто ты меня к себе не подпустишь, и я давал тебе все то, чего тебе так не хватало. Поначалу я надеялся, что твоя привязанность перерастет в физическое влечение, но нет! Маленький Патрик совсем не понимал никаких намеков. О, как же я старался, чтобы ты жизни своей не мыслил без меня, слушался во всем и был покорным. И ты был… Но все равно не хотел меня!       — Так ты… все это время обманывал меня? Ты нарочно… причинял мне боль?       Голос Патрика окончательно сорвался, а из глаз все же потекли слезы. О, как же в этот самый миг он ненавидел себя. За свою слабость, наивность, слепую привязанность и самообман. Он так сильно хотел понимания и поддержки, что нарочно не позволял себе видеть очевидного и не слушал даже собственную силу. Идеализировал Джошуа, закрыв глаза на все его недостатки, а тот ловко этим воспользовался, вынуждая Патрика подчиняться и медленно ломая его себе в угоду.       Так вот что увидела тогда в Джошуа Пожирательница, вот от чего пыталась уберечь!       — О, не принимай все так близко к сердцу, Патти, — Джошуа с нарочитой заботой смахнул со щеки Патрика слезу, и тут же недовольно скривился, когда тот отвернул лицо, стремясь избежать прикосновения, — и не будь таким букой. Я всего лишь взял то, что ты мне сам предлагал. Воспитывал тебя, как и положено старшему товарищу. Должен же я быть уверен, что ты не захочешь от меня сбежать? Но ты все равно хотел, неблагодарный маленький засранец! Шар сказал мне об этом. Как ты мечтаешь сбежать обратно в свой занюханный городок, как грезишь об этом. О, ты так здорово рисуешь, так что тебе стоит начать продавать свои картины в тайне от меня? Накопить денег и сбежать. Скотина!       Джошуа вдруг с размаха залепил Патрику пощечину. Голова того дернулась, и он сдавлено вскрикнул, чувствуя, как горит место удара и ощущая противный привкус крови во рту. Однако эта новая боль помогла странным образом обуздать эмоции, взять их под контроль.       — Я бы не поступил так с тобой, Джош… Я только хотел, чтобы ты перестал меня винить во всем на свете!       — Но ведь ты и был виноват. Вот в чем дело, Патти, понимаешь? Ты виноват. Ты обязан мне. И должен делать для меня все, что я скажу. Раз ты не желаешь быть со мной потому что не хочешь меня, так будь потому что я так сказал тебе. Но ты ведь слишком гордый, так? Старина Джошуа недостаточно хорош для тебя. Куда мне до твоего таланта. Я все-все знаю. Ты насмехался надо мной все это время. Всего лишь делал вид, что рисуешь хуже, а сам только и мечтал, чтобы кинуть меня одного.       — Это… это неправда!       — Правда! Не отпирайся, мелкий говнюк! — Джошуа схватил Патрика за волосы, заставив вскинуть голову и смотреть на себя. Затылок того при этом разболелся еще сильнее, но он уже не обращал на него внимания. — Ты можешь получить все, что только захочешь. Все, что угодно. Ты словно чертов джин из лампы, можешь воплощать желания. Но тебе никогда не приходило в голову довериться мне. Предложить использовать все, что ты умеешь нам с тобой во благо. Потому что ты просто эгоист. Но сегодня все изменилось. Сегодня мое терпение, наконец, будет вознаграждено. Довольно ждать, пора взять причитающее мне самому.       А после этих слов Джошуа впился жадным поцелуем в губы Патрика, одновременно с этим отпуская его волосы и вместо них с силой сжимая и слегка надавливая на нижнюю челюсть, вынуждая приоткрыть рот. Другой рукой Джош лихорадочно шарил по животу Патрика, а затем, нащупав край штанов, без промедления перевел ее ниже.       В этот момент Патрик как никогда ярко вспомнил эпизод на крыше, произошедший в день его шестнадцатилетия, когда Джош так же поцеловал его, только сделал это не в пример нежнее и осторожнее. В тот миг он не испытывал ничего, ни приятного, ни неприятного. Сейчас дело обстояло совершенно иначе.       Патрик ощущал язык Джошуа, жадно исследовавший его рот, и горячую руку между своих ног. Движения пальцев на чувствительной плоти были достаточно нежными, возможно, Джош все еще лелеял надежду на какой-то ответный отклик.       Но все, что сейчас чувствовал Патрик — отвращение и злость. Его затошнило и внутренности скрутило болезненным спазмом. То, что происходило в этот миг было неправильным, грязным, отвратительным, и настолько противоречило его природе, насколько это было вообще возможно. И помимо прочего раскаленным углем жгла мысль о том, что все это время Джошуа измывался над ним намеренно. Специально выискивал поводы, чтобы подогреть в Патрике чувство вины и ненависти к самому себе, дабы он делал все именно так, как хотел того Джошуа, думая, что это его собственный выбор. Хладнокровно ломал, прекрасно понимая, что тот чувствует и без зазрения совести пользуясь этим.       Руки непроизвольно сжались в кулаки, а затем Патрик изо всех сил стиснул зубы, прикусывая и язык, и палец, которым Джошуа попытался зафиксировать его челюсть в открытом состоянии. В следующий миг Патрик резко разжал челюсти и рванулся прочь что есть сил, сбрасывая с себя покорное оцепенение, выворачиваясь из рук Джоша и одновременно с этим с силой отталкивая его от себя. Он попытался также ударить того коленом по яйцам, но, к своему огромному сожалению, попал лишь по внутренней поверхности бедра и то удар вышел смазанным.       Джошуа сдавленно грязно выругался, а Патрик кинулся от него прочь, желая выскочить вон из квартиры, а потом кричать во все горло, привлекая к себе как можно больше внимания. У него почти получилось покинуть комнату. Но только лишь почти.       Джошуа настиг его у порога, схватив одной рукой за волосы, а другой за футболку и резко рванул на себя.       — Куда это ты собрался, говнюк? Мы только начали!       Патрик попытался вывернуться снова, ударить Джоша, или на худой конец укусить, но в следующее мгновение получил сильный удар в солнечное сплетение, мигом выбивший из него весь воздух и лишивший возможности делать что-либо кроме как пытаться вдохнуть хоть немного кислорода. И буквально сразу же Джош, все еще держащий Патрика за волосы, дважды резко опустил его голову, ударяя лицом о твердую поверхность тумбочки.       Патрик услышал противный хруст, а потом всю его верхнюю часть головы пронзило такой сильной болью, что он не смог сдержать крика. Слезы потекли из глаз с новой силой, на сей раз больше непроизвольно, чем от нахлынувших эмоций.       Патрик со стоном упал на пол, плохо понимая, что произошло. В голове гудело, боль пронзала ее насквозь, словно бы по центру забили острый, раскаленный штырь, зрение мутилось, к горлу горькой волной подкатывала тошнота.       Джошуа позволил себе несколько секунд любоваться на распростертого перед ним Патрика, а потом с силой пнул его в живот, вырвав из его горла еще один болезненный вскрик.       — Что, решил будто ты смелый и свободный, Патти? Как бы не так. Ты мой и только мой отныне, запомни это хорошенько! — за одним ударом последовал другой, следом третий. Джош старался бить под ребра и по лицу, однако свернувшийся в позу эмбриона и отчаянно скулящий Патрик этому сильно мешал, чем лишь сильнее заводил Джошуа. — Ты посмел укусить меня! Меня, кто столько для тебя сделал! Ты пытался отбить мне яйца, ты, маленький ублюдок. Как ты вообще посмел мне сопротивляться после всего? Я ведь заботился о тебе! Содержал тебя! Неблагодарная тварь!       Джошуа вновь схватил Патрика за волосы, преодолевая сопротивление и заставляя его вскинуть голову, а потом от души пнул по лицу с такой силой, что тот с воплем откатился от него и после затих.       Боль затопила Патрика полностью, казалось, ничего не существует во всей вселенной кроме нее. Тело ломило, и его словно пронзало раскаленными иглами при любой попытке пошевелиться, было трудно дышать даже ртом, а носом так и вовсе невозможно. Кровь стекала по коже горячими тонкими ручейками, а на месте лица как будто образовался один большой пульсирующий нарыв. С трудом повернув голову на бок Патрик сплюнул кровь, скопившуюся во рту. И не только ее. Судя по всему, он лишился еще и нескольких зубов.       Патрик сейчас больше всего на свете хотел бы просто отключиться и уже не чувствовать ничего, но в то же время понимал, что если такое произойдет, то он лишится даже самого маленького, ничтожного шанса на спасение. И тогда Джошуа сотворит с ним такое, отчего сама жизнь потеряет всякий смысл, и куда лучше будет попросту умереть, чем существовать с осознанием всего случившегося. Патрик не сомневался, что в мире есть люди, способные выдержать и не такое, но сам точно знал — он к ним не относится. И дело тут было не в насилии как таковом, как раз это Патрик мог бы вынести, а в том, кто оказался в роли насильника.       Мысли вспыхивали в голове и тут же гасли, сметенные болью. Никак не удавалось выстроить их во что-то цельное. Одно Патрик ощущал совершенно четко — если Джошуа сделает с ним то, что задумал, это будет означать конец Патрика Дэнвилла как цельной личности.       — Патти, Патти, Патти… Ну вот, посмотри, что ты вынудил меня с тобой сделать, — лицо Джошуа, нечеткое и расплывающееся, возникло в поле зрения правого глаза. Левый же никак не хотел открываться, как Патрик ни пытался разлепить его, — я же просил тебя не сопротивляться. Но ты, как всегда, меня не послушал. И посмотри, что из этого вышло. Ты никогда меня не слушался. Никогда. Никогда. Но сегодня ты будешь послушным. О, я буду развлекаться с тобой до самого утра, а то и дольше. Ты знаешь, есть столько вещей, которые бы мне хотелось попробовать. Больно будет только в самом начале. А потом ты привыкнешь. И даже сам будешь ловить кайф.       Патрик тихо заскулил и попытался отползти от Джошуа, но тот навалился на него, крепко прижав своим весом к полу.       — Упрямый говнюк! — ярость вернулась в голос Джоша так стремительно, что это было бы даже страшно, не мутись сознание Патрика столь сильно. — Думаешь, я тебя убью? О нет, я не отпущу тебя от себя так просто. Ни за что! Я развлекусь с тобой, так хорошо, как всегда мечтал. А потом мы уедем. Ты ведь всегда хотел, чтобы мы жили где-то в глуши? Думаю, домик в горах подойдет как нельзя кстати. Вот оттуда ты точно никуда не сбежишь. Он сказал, что я смогу оставить тебя себе. Король из шара. Но только ты не должен больше будешь рисовать. Никогда-никогда, понимаешь? Потому что иначе они заберут тебя у меня. А я не могу этого допустить, никак не могу. Это все твой проклятый дар! Только он им нужен! А мне нужен ты сам. И я позабочусь о том, чтобы ты больше никогда не мог рисовать… Да, Джошуа о тебе позаботится, Патти…       Голос Джоша становился все тише, переходя уже в невнятное, лихорадочное бормотание.       Или это просто сознание начинало меркнуть?       А затем левую руку Патика пронзила острая боль, стремительной волной распространившаяся от запястья до локтя, а затем и до плеча. Он с воплем выгнулся, потрясенно распахнув неповрежденный глаз и запоздало осознавая, что происходит. Джошуа крепко держал его за левую кисть, изо всех сил выворачивая пальцы, стремясь то ли вывихнуть их, то ли и вовсе сломать. Но для Патрика это не имело большого значения, боль ослепила его и в то же время словно встряхнула, вернув четкость восприятия происходящего.       Патрик отчаянно дернулся, вновь закричав и едва не захлебнувшись собственной кровью, стекающей в горло. Он пытался сбросить с себя Джошуа, вырваться, вывернуться — хоть что-то сделать, чтобы это мучение, наконец, прекратилось. А еще где-то очень глубоко теплилась слабая надежда, что его вопли услышат, и кто-нибудь из соседей вызовет полицию.       — Ори сколько тебе будет угодно. Никто тебя не услышит, — Джошуа отпустил пульсирующую болью руку Патрика и неожиданно перестал прижимать его полу, — я же сказал, меня покроют. Так что можешь надрываться сколько тебе угодно.       Последняя надежда на спасение кем-то извне расселась, словно дым. Патрик теперь отчетливо понял, что есть только он и Джошуа, и никто кроме них двоих.       Но не успел он хотя бы попытаться встать, как Джошуа вновь навалился на него, и на сей раз прижал к полу его правую руку. Краем глаза Патрик заметил в его руках массивную, сделанную из металла статуэтку, изображающую коня, вставшего на дыбы — один из многочисленных сувениров, столь любимых Джошем — и в тот же миг понял, что сейчас произойдет.       — Джош, не надо!       Больше Патрик ничего не успел выкрикнуть. Тяжелая статуэтка опустилась на его правую кисть с мерзким и каким-то влажным хрустом. А потом всю руку пронзило такой силы болью, что все иная боль, испытанная им сегодня, показалась ему легким дискомфортом.       Патрик рванулся что было сил, пронзительно, не помня себя закричав, почти ничего не соображая, ослепленный и оглушенный. А затем обмяк, захрипев, так как сил, чтобы снова набрать полные легкие воздуха, уже не было.       Он никак не мог отследить, сколько ударов нанес ему Джошуа. Но когда тот стянул с него футболку в голове Патрика вдруг странным образом прояснилось. Боль все еще присутствовала, но она не туманила разум, словно отдалившись и уйдя на второй план. Джош жадно водил руками по его торсу, то и дело припадая губами к коже, совершенно не пытаясь больше удержать, свято уверенный, что ему уже не будет оказано никакого сопротивления.       Медленно Патрик повернул голову влево, и уперся взглядом в стоящий около стены торшер. Осторожно и плавно он протянул к нему руку, стараясь не заострять внимание на том, во что превратились ее пальцы. Впрочем, левой кисти явно повезло намного больше, чем правой — указательный и большой палец еще действовали, пусть и каждое их движение отдавалось дополнительной болью.       Он сосредоточился на своей цели, стараясь не обращать ни на что внимания. Сейчас Джошуа был слишком сильно занят изучением распростертого перед ним тела, и Патрик прекрасно понимал — у него осталась всего одна возможность хоть что-то предпринять.       Патрик с трудом дотянулся до тонкой ножки торшера, судорожно вцепившись в нее двумя сохранившимися в относительной целости пальцами, закрыл глаз и медленно сосчитал до пяти, собираясь с силами. А затем резко дернул рукой, заставляя торшер свалиться прямо на Джошуа.       Джош дернулся от неожиданности, вскинулся, выругавшись и отстраняясь от Патрика, чтобы оттолкнуть торшер в сторону. Тот же, не теряя ни секунды, поджал ноги, а потом ударил ими Джошуа в нижнюю часть его тела.       Судя по хриплому, сдавленному воплю, в этот раз Патрик все же сумел как следует врезать ему по яйцам. В душе в этот момент вспыхнул слабый огонек удовлетворения.       Впрочем, такой удар не мог вывести Джошуа надолго из строя, и Патрик прекрасно это понимал. Потому он быстро перевернулся на живот, откатываясь при этом подальше от Джоша, а затем встал на четвереньки и так быстро, как только позволяло его состояние, устремился к двери. Пытаться подняться на ноги стало бы огромной ошибкой, это было очевидно. Он скорее потеряет равновесие и свалится после первого же шага, чем сумеет удрать.       Патрик был уже в коридоре, когда сзади раздался полный неистовой, звериной ярости рык Джошуа:       — Ах ты тварь! Ублюдок! Ты посмел ударить меня! Ты посмел! Да я тебе шею сверну за такое!       Патрик скользнул взглядом по входной двери и понял, что попросту не успеет открыть ее. Джош постарался на славу и запер ее на все замки и на щеколду в придачу. Стиснув зубы он метнулся в ванную комнату. И едва успел закрыть за собой дверь, задвинув защелку, как на нее тут же обрушился град ударов.       Инстинктивно Патрик отшатнулся и повалился на спину, стукнувшись при этом головой о трубу умывальника.       — Открой, Патти! Открой сам, иначе будет хуже. Я же все равно вышибу эту чертову дверь, а потом сдеру с тебя шкуру живьем, попомни мои слова!       Дверь затряслась от новой партии ударов, но пока еще держалась на месте. Впрочем, Патрик не лелеял надежду, что защелка выдержит слишком долго. Он зажмурился и сдавлено застонал от боли и накатывающего отчаяния. Он был в ловушке. Джошуа вышибет дверь, и Патрик снова окажется в его руках. Но его не убьют, нет. То, что его ожидает во много раз хуже.       Боль все еще ощущалась довольно слабо, но Патрик понимал — это ненадолго. Чтобы ни придало ему сил это не может длиться вечно. И даже неизвестно, что случится раньше — он сам отключится от болевого шока или Джош все же вышибет дверь и вырубит его.       Взгляд снова начал мутиться от выступивших непроизвольно слез, а дыхание сбилось, с хрипом вырываясь из груди быстрыми, короткими выдохами. Патрик слегка повернул голову, в очередной раз сплевывая кровь, и увидел какое-то темное пятно на полу. Он тут же понял, что это, и для этого даже не потребовалось сфокусировать взгляд.       Альбом.       Да только сейчас от него не было никакого прока. Потому что кроме него тут больше ничего не было. Ни карандаша, чтобы нарисовать что-либо, ни ластика, чтобы после стереть нарисованное. Да и что он мог сделать в такой ситуации? Неужели бы он решился стереть Джошуа?       И неожиданно Патрик с ужасающей ясностью понял — да, решился бы. Этот человек обманывал его, манипулировал и пытался подавлять. Он искалечил его и вот-вот изнасилует, а потом, скорее всего, убьет.       Джошуа всегда говорил, что понимает его, говорил, что готов принять и поддержать. Но на самом деле это была лишь красивая маска. С неожиданной щемящей, надрывной тоской Патрик ощутил, что сам же оттолкнул от себя единственное существо по-настоящему принимавшее его таким, каким он был. Променял, как последний предатель, на иллюзию обычной жизни. Он вновь зажмурился, лихорадочно зашептав, и даже не замечая, что делает это вслух:       — Прости меня… Прости… Я так виноват. И я очень хотел тебе помочь…       В ушах зашумело, к горлу подкатила тошнота. Патрик понял, что времени у него осталось совсем мало. С трудом превозмогая себя, он сел. Затем взглянул на свои руки. На то, во что они превратились. Три пальца левой кисти были вывернуты под неестественным углом. Вся правая кисть представляла собой уродливую мешанину плоти. Словно кто-то ради интереса натолкал небрежно порезанные куски мяса в перчатку и по ошибке прикрепил это туда, где должна была быть нормальная рука.       Все это так и задумывалось с самого начала.       Мысль обожгла, заставив сжать губы. Конечно же Алый Король не захотел бы видеть собственного будущего убийцу в стане своих же соратников. Значит своих прихвостней в желтых плащах он подослал не столько ради того, чтобы заманить Патрика в Алгул Сьенто, сколько с целью напугать. Заставить кинуться домой, прямо в руки к Джошуа. Неожиданно в сознании всплыли слова Атропоса, сказанные им Пеннивайзу пять лет назад.       Ты же знаешь, какой бы ни была Цель — свобода воли всегда сильнее. Никакая сила не сможет остановить того, кто решил уйти сам.       Вот значит, чего добивался Алый Король все это время. Ни он, ни его приспешники не могли по-настоящему навредить тому, кого берегла сама Судьба. И тогда они решили создать такие условия, которые заставят избранника судьбы самому сделать за них всю работу.       Стиснув зубы Патрик развернулся к умывальнику. На самом его краю поблескивала упаковка вскрытых опасных лезвий, которыми предпочитал бриться Джошуа.       Патрик протянул к ним руку и сбил их на пол. Затем, изо всех сил силясь унять дрожь в руке, осторожно вынул одно из них.       В груди все сильнее разгоралась злость. Его использовали, словно глупую марионетку. Заставили плясать под их дудку. Вот только совершенно беспомощным он все же не был.       Алый Король хочет, чтобы он убил сам себя. Быть может, подумалось Патрику, его желание сегодня сбудется. А может быть и нет. Он вытянул перед собой правую руку. Кожа на ней во многих местах была сбита до мяса, но крови вытекло из ран совсем немного.       Теперь, четко осознавая все, ему открывшееся, Патрик меньше всего хотел радовать Алого Короля. Убивать себя он не собирался. Но иного выбора, кроме как рискнуть, поставив все на кон, у него попросту не осталось.       Коротко выдохнув, Патрик погрузил лезвие в предплечье, разрезая его как можно глубже. Боль мгновенно вспыхнула с новой силой, но он изо всех сил постарался не обращать на нее внимания.       Да, он не может воспользоваться альбомом, но все равно он еще может рисовать. Его пальцы — те самые кисти, которые всегда при нем. И у него всегда в запасе остается одна-единственная краска.       Темная кровь выступила из раны, липким горячим потоком омыв изувеченную кисть, и полилась на пол. Патрик выронил лезвие, а затем обмакнул кончик указательного пальца левой руки в багровую лужицу.       Дверь снова зашаталась, и по ее поверхности прошла тонкая трещина. Похоже, Джошуа взялся за дело всерьез. Но Патрика это уже не волновало. Как и всегда, когда он начинал рисовать, все происходящее вокруг растворялось. Существовали только он сам и его рисунок.       Движения Патрика были быстрыми и уверенными несмотря на сковывающую все его тело боль и накатывающую удушливыми волнами слабость. Дыхание его выровнялось, слезы перестали течь из неповрежденного глаза. Боль, страх, сожаление — все отошло на второй план.       На стене, на уровне глаз Патрика, начал проступать алый портрет Джошуа Дейна. Он выглядел таким, каким Патрик его запомнил сегодня, и, казалось, даже глаза нарисованного Джоша блестят так же маниакально, как и у оригинала.       Когда рисунок бы завершен Патрик опустил руку, притом не отрывая взгляда от получившегося кровавого портрета. В ушах снова зашумело, голова стала тяжелой, и все чувства стали отдаляться. А еще было холодно. Очень холодно. Патрик знал, что он вот-вот потеряет сознание, и, если его не найдут в ближайшее время и не окажут помощь — он умрет. Но почему-то это не вызвало ни капли страха.       Кажется, Нат все-таки оказалась права в своих предчувствиях.       — Патти! Ты сам напросился! Сейчас я сломаю эту чертову дверь, а потом ты пожалеешь, что на свет родился. Я убью тебя, слышишь? Убью… а взамен получу десяток таких, как ты. Он наградит меня за твою голову, он только что сказал мне это. Король из шара! Да здравствует Король!       Патрик вновь с усилием поднял левую руку, и, все так же, не отрывая взгляда от безумных нарисованных глаз Джошуа, прошептал:       — Нет, Джош. Нет. Да здравствует Королева.       А потом одним резким движением Патрик провел горизонтальную черту на стене, стирая кровь и вместе с ней стирая безумные глаза Джошуа навсегда.       На мгновение наступила абсолютная тишина, а затем в уши ударил дикий, нечеловеческий вопль.       — Ааааа! Мои глаза! Что ты сделал со мной, гребаный говнюк? Мои ГЛАЗА!       Крики становилась все более дикими, отчаянными, наполненными страхом и яростью. Они сопровождались глухими ударами, словно бы кричащий метался по квартире, ударяясь обо все подряд.       Патрик судорожно вздохнул, а потом провел вторую горизонтальную черту, на сей раз пересекающую горло нарисованного Джошуа.       Вопль тут же перешел в хрип, сопровождающийся мерзким бульканьем, после послышался последний тяжелый удар — и все стихло.       Патрик опустил руку. Мир вокруг него пошатнулся и расплылся, он завалился на пол ванной комнаты. Мысли спутались, не давая в полной мере осознать весь ужас только что случившегося.       Того, что он сотворил собственными руками.       Темнота, жуткая и обжигающе холодная, подступила со всех сторон. Не было сил сопротивляться ей.       И за секунду до того, как провалиться в холод и мрак, Патрику Дэнвиллу показалось, что он слышит тихий вой сирен где-то далеко-далеко.