никогда не брошу...

Глухой удар руки об стену отдается тихим, но резким рыком в ближайшие две секунды после встречи кисти с неприветливой стеной. Злость. Обида. Разочарование. Агрессия. Еще один удар перед тем, как стон бессилия сорвется с губ обладателя стертых костяшек. Боль. Пальцы дрожащей руки забираются в тёмные локоны, оттягивая их. Он запрокинул голову, судорожно выдыхая почти одновременно с появлением слезы, что медленно скатилась по скуле. Темноволосый стоит, чуть слышно всхлипывая. Этого правда почти не слышно. Совсем тихо, чтобы ни одна душа не узнала о том, как ему плохо. Чтобы никто не подумал, что он может быть настолько слабым и ранимым. Еще пара секунд и он сидел под подоконником собвственной комнаты. Его глаза закрыты, а сердце колотится так, будто хочет пробить ребра от неизвестно откуда взявшейся паники и понятно откуда появившейся давящей безысходности. Он не позволит истерике себя уничтожить. Он помнит, как они гуляли по парку, говоря друг другу какой-то бред, но когда бред перешёл в правду, они и сами не поняли. А когда кто-то сказал, что не может жить без своего лучшего друга, то второй ответил на это поцелуем. И никто уже ничего не понимал. Тогда была почти такая же паника. В голове роились разного рода вопросы. А как? А почему? А зачем? Что это было? Как это исправить? А когда он понял, что уже ничего не вернешь на свои места, было решено поговорить. И разговор этот длился недолго. Недолго длилось и молчание, прежде чем поцелуй вновь произошёл. Серёжа вздохнул. Так хотелось, чтобы блондин почувстовал, каково это — чувствовать себя совсем не нужным. Как будто все сразу от тебя отвернулись, будто выхода никогда и не было, а лишь его иллюзия маячила перед глазами, загораживая реальность яркими красками и розовыми обещаниями. «Свет в конце тоннеля оказался поездом.» — усмехнулся Адамсон, сидя под окном и глотая редкие слёзы, что стекают от глаз на губы. В комнате было очень темно, не смотря на то, что на часах всего лишь четыре часа дня. Он откинул голову на батарею, закрыв глаза. «Прости меня, но это не то, чего бы мы оба были достойны. Просто тебе надо найти кого-то подходящего тебе и не страшно, что сейчас такого человека нет. Она придёт, я уверен.» Но он же не знал, что он — самый лучший. «Может, я ему мало говорил, что я люблю его?» «Может, ему нужно было от меня то, что я не смог бы дать ему?» «Может…» Все мысли парня были отвратительными для него самого, но он не мог перестать думать о том, что Виталик ушёл. Просто взял и, ничего не сказав, решил, что «так будет лучше». А для кого? «Эгоист.» «Идиот.» «Ублюдок.» И это не полный набор. Там было больше, намного больше было в его голове. Там было то, что не всякий сможет произнести вслух. Хотелось разом забыть все. Чтобы он проснулся и не понимал, где он. Чтобы он, встретив Борисова на улице, даже и не вспомнил эти острые, прямые черты лица, кристально чистые, голубые глаза и светлые волосы, похожие на шёлковые нити, аккуратно уложенные на голове парня, как часть нескольких лет своей жизни и страдания после осознания того, насколько сильно он погряз в этом дерьме. Это как падать в пропасть, которая никак не закончится. Ты не знаешь, что там внизу, но понимаешь, что лучше камней там ничего не найдётся, и просто отдаешься силе притяжения, в полной мере ощущая радость. А потом ты чувствуешь грусть, потому что ты передумал. А затем панику, потому что ты правда не хочешь. Но ничего уже не изменить. И вот ты уже обо всем подумал, а дна все нет и нет… И тебе становится хуже от этого, потому что ты хотел избавится от чувств, а сейчас наоборот получаешь двойную дозу боли и сожаления о содеянном. Но ничего же уже не вернуть. Адамсон тихо рассмеялся, улыбаясь болезненной улыбкой. — Если мы расстанемся, я никогда не найду такого же, как ты. Поверь, я буду искать всю жизнь, если это произойдёт. Но я не найду, потому что ты — самый лучший вариант тебя, — он усмехнулся, как-то стыдливо смотря в сторону. — я знаю, это странно. Но когда я смотрю на тебя, я не могу сказать что-то более умное или понятное. Ты… Ты слишком охуенный для меня. Мне кажется, я тебя не достоин. А ещё иногда, когда мы целуемся или держится за руки… Когда мы разговариваем, когда ты смеешься, когда ты смотришь на меня взглядом, полным любви… Мне кажется, что все это лишь сон, и я должен сейчас же проснуться. И мне становится больно от этого. Я начинаю представлять жизнь после этого и вижу что-то похожее на вечный поиск сна, чтобы вновь с тобой встретиться, увидеть твою улыбку и просто посмотреть в глаза. Но боюсь, что даже если я думаю только об этом, то в итоге я бы взял тебя за руку, обнял, поцеловал бы… — парень смутился и потер переносицу, все ещё пряча взгляд. — потому что я не смогу сдержаться. Потому что я… я реально люблю тебя. Серёжа улыбнулся и притянул Виталика к себе, вдыхая запах светлых волос. — Это лучше сна. Я никогда тебя не брошу и никому не отдам. — темноволосый отстранился и посмотрел в глаза парня, приподняв тому подбородок, — я обещаю. Улыбка осветила лицо Виталика, а голубые глаза стали ясными, как небо в полдень. Его руки легли на талию парня и он прижался к нему, обнимая. В такие моменты хочется говорить и молчать одновременно. И, не зная, к какому желанию прислушаться, ты мечешься из крайности в крайность, то говоря без умолку, то сидишь молча сутками. Борисов выбрал второй вариант, прижавшись к парню, что был так близко. А за окном шёл снег. От чего-то нежная улыбка, словно роза, расцвела на его лице, а пальцы руки запутались в чёрных локонах. И это так прекрасно, так восхитительно и… Блондин с ужасом понял, что не может думать ни о чем, кроме Серёжи. Но ужас быстро сменился спокойствием, пришедшим так же легко, как бабочка обыкновенно взмахивает крыльями. Изящные черты лица, добродушная улыбка и темно-темные глаза, выдающие все, что у их обладателя на душе. Кристально чистый, прозрачный… Идеальный. Виталик поцеловал Серго, что тутже улыбнулся шире. — Я люблю тебя. Из глаз вновь лились слёзы, но смех не прекращался. — Ну что, Виталик, — начал он говорить в потолок, задыхаясь от смеха, — уже нашёл?