Сколько прошло десятилетий с тех пор, как я был рожден? И ни разу я не взлетел в небо.
— Я Соза Самонджи. Вы тоже желаете, чтобы Символ Завоевателей служил вам? — спустя короткое время в цвете лепестков сакуры пред мужчиной предстал новый клинок его коллекции. То был не просто выкованный из стали клинок. Как давно его выковали на самом деле, он и сам бы слабо вспомнил. Молодой человек, в образе которого предстала одна из самых драгоценных реликвий своего времени, полным печали и несчастья взглядом окинул нового хозяина. Он не был похож на его прошлых властителей. Лишь непримечательного вида мужчина, чье лицо скрыто за лисьей маской. Однако явившийся тсукумогами был уверен, что вновь предстанет лишь чудесным украшением. — Надеюсь, новое обличье придется вам по вкусу, Соза-сан, — мужчина мягко поклонился. В его голосе была слышна усмешка, пусть лица его и не было видно. — Отныне я полагаюсь на вашу силу. Самонджи лишь хмыкнул в ответ, чуть склонившись вперед в ответ поклону нового хозяина. Мудрец в лисьей маске только улыбался, то было ясно лишь по его взгляду, что следил за последующей реакцией клинка. На самом деле, они все всегда удивлялись. Соза же старался не выдавать собственного волнения или удивления, лишь под конец, когда, коротко рассказав о том, зачем его призвали, Санива оставил его одного в комнате, заявив, что теперь она принадлежит ему, клинок глубоко вздохнул. Прошел по татами… своими ногами. Закрыл шоджи… своими руками. Коснулся своего лица. Оно не отличалось от того, каким было всегда. Лишь было непривычно теплым, как у человека. Клинок завоевателей мягко рассмеялся. Совсем негромко. Рукой скользнув на сокрытый в ножнах собственный меч, Самонджи улыбнулся, чувствуя, как впервые за долгие века существования обретает свободу. Держа катану в своих руках. Свою катану.Икар, упавший на Солнце и сожженный им, Ты не сомневался, что можешь летать.
_______Куда угодно далеко! Как угодно свободно! Я мечтал, но не о падении.
— Соза! — вздохнув, секретарь цитадели устало оглядел израненного Самонджи на футоне, с трудом открывшего глаза уже после первого же своего сражения. Возле футона неустанно трудился Яген, молча накладывая на худое тело повязки. Хешикири же устало потер переносицу, глядя, насколько сильно пострадал едва явившись в их цитадель клинок, к тому же совсем ему не чужой. Пустой взгляд блуждал по комнате, в которой он очнулся. Тело болело. Столь непривычно. Даже осторожные касания рук Тоширо отдавались тупой ноющей в ранах болью. Нотации, что так старательно читал пес Санивы, проходили мимо ушей. Он их просто не слышал, ведь в ушах по-прежнему стоял звон бьющихся клинков. Едва Хасебе заметил, что его совершенно не слушают, одно что не завыл, лишь вновь тяжело вздыхая. — Просто будь сдержанней, Соза, — сдавшись, произнес мужчина, на что танто рядом лишь слабо улыбнулся, закончив с перевязкой последней весьма глубокой раны на руке. Вскоре же оба бывших когда-то напарника покинули комнату, ныне принадлежащую Самонджи. Он глубоко вдохнул свежий воздух, с трудом поднимая голову. Взгляд его пал на клинок на подставке, что ему принадлежал. Весь потресканный и исцарапанный, он лежал на своем месте с прикрепленным к нему мягко светящимся клочком бумаги, оставленным онмеджи. Видеть собственный клинок в трещинах было весьма удивительно. Он никогда не тупился, никогда не марался. Но Самонджи с легкой улыбкой вспоминал, как чужая кровь очерчивала трещины. Впервые в его долгой жизни холодная сталь пылала от алой окраски, и это не могло не радовать. Он помнил каждый свой шаг в тот миг, как бы ни трещала по швам голова. Воспоминания ее пьянили, и боль утихала. Впрочем, стоило учигатане попробовать подняться, по всему телу отдало током, заставляющим болезненно застонать. Все же человеческие раны разительно отличались от тех, что дух получал, будучи куском стали. Словно как в далекое время, объятый жаром метки на своей груди, века назад оставленной одним из хозяев, что раз и навсегда лишил его судьбы меча, первым сделав из него украшение. Как больно. Но как чудесно. Как поистине чудесно, когда то, о чем мечтал столько веков, оказывается в твоих руках. Счастлив ли он от этого? Получил ли, что желал? Так крепко стиснув зубы от боли, обрел ли он свою свободу?Икар, упавший на Солнце и сожженный им, Ты умер состоявшись? Или ты умер с сожалениями?
______ В руках крепко сжата рукоять, но они все равно слабо дрожат. "Запертая в клетке птица" — так он называет себя сам. Он неопытен в боях, ведь сколько бы веков ни прошло и в скольких бы из сражений он ни был — его никогда не доставали из ножен. Улыбка, легкая, невесомая, спала с лица, а в глазах застыла неизменная печаль прошлого, сокрытого в той печати на его оголенной после долгого сражения груди. — Это знак Короля Демонов, — его голос надменен и непривычно груб. Раны, усеявшие все его тело. Усталость в тонких руках. Подкашивающиеся ноги. Помутневший взгляд. Поехавший рассудок. Сколько крови он уже успел потерять? И разве это его остановит? Ведь лишь сейчас в его руках его клинок. На его клинке чужая кровь. Лязг стали, что бьется друг о друга. Звук стонов боли. Кто бы знал, что бой будет так сладок? Словно кто-то открыл перед ним дверь его клетки. И он вновь улыбается, дико и жестко. Легкие трещины на его клинке не мешают продолжать ему вести столь пьянящее сражение, взмахом руки уничтожая снова и снова. Сколько бы ни было противников, он уничтожит каждого с этой безумной улыбкой, вновь окрашивающей его лицо. Не слыша ни криков напарников, ни голоса собственного давно откинутого разума, он стремительно шаг за шагом нарывается на противника, обретая то прекрасное счастье, о котором веками мечтал, сокрытый за нерушимыми прутьями золотой клетки. Палящее солнце в небе бликами играет на испорченном алой кровью лезвии клинка, что, казалось, тупеет с каждым ударом. Тонкий скол на лезвии брызжет мелкой металлической стружкой, и новый удар следует за предыдущим. Жар в груди, каждая рана словно горит агонией, но он продолжает идти вперед. Был ли счастлив Икар, подлетая к Солнцу? Болели ли подаренные Дедалом крылья, рассыпаясь под лучами Солнца? Громкий смех отразил поле битвы. Клинок пронзил чудесный подарок, данный человеком простому духу. Кровь комом подступила к горлу, смешиваясь со слюной, выплюнутой на очерненную боем траву. Потемневшие глаза слепило яркое солнечное сияние. Из оставшихся сил сжав рукоять в последний раз, уверенный, что может продолжать разить, тсукумогами обернулся, чтобы нанести удар клинком, что медленно рассыпался на части на глазах. Его клинком, что всегда мог разить. Сожаления в глазах, опьяненных диким боем, не было. — Дважды сгорев, и вновь переделан...Но больше следующего раза не будет, — легкая улыбка, искренняя, непривычная, коснулась губ. Взгляд, всегда печальный, отражал яркий солнечный свет. Клинок медленно рассыпался в пыль, не оставляя и следа. — Ах… Наконец-то… свободаЯ могу поднять глаза к свободе, я не чувствую преград, Пока еще этот мир, который я обнимал крепко, не подошел к концу…