Промокшие хвостики

Солнце ослепляющими лучами просачивается сквозь высокие оконные стекла зала лекций. Осака, сидящая ближе всех к месту их самой большой концентрации, занята чем угодно, но только не темой урока. Настырный свет, вызывающий чесоточный зуд, жжёт её полуприкрытые сонно смежающимися веками глаза, бросает яркие блики на шоколадную радужку, беззащитно прикрытую редкими прядями растрёпанной чёлки. Нагретая до состояния готовности к функции кипячения чайника, устало клонящаяся к исчирканной парте макушка блестит глянцевитым обсидиановым цветом. Духота съедает лёгкие, скручивает прошлогодними вялыми листьями, сжимает горло раскалённым ошейником - острыми шипами внутрь. Поле зрения обнаруживает, что по помещению начинают мельтешить чёрные мушки - предостерегающий симптом обморока. Осака, слегка склонив выражающее легкое замешательство лицо, чтобы лучше поймать тех в фокус, напряженно следит за свободно пересекающим пространство замкнутого адского пекла пятнышками, пытаясь силой взгляда соединить их в одну большую тёмную кляксу, но они непослушно ускользают - то перепрыгивают с плеча на плечо сидящего впереди сгорбленного парня, записывающего конспект не покладая рук, то танцуют по скучному линованному полу аудитории, выцветшему прямоугольными солнечными коврами. Касуга рьяно мотает головой из стороны в сторону, как обезумевшая лошадь, совершенно не заботясь о возможности смещения шейных позвонков, стараясь прогнать дремоту, но та прочно засевшим фантомом наливает мышцы свинцовой тяжестью. Небо за окном - безоблачное, давящее своей безупречной чистейшей синевой - наполнено смертельным токсином светила. Девушка морщится, с бесконечной тоской вдыхает спёртый углекислым газом воздух, мечтательно наблюдая за лазурью непостижимого продолжения горизонта, затаив надежду на пересечение того прилетающего в их забытый богом город самолёта. Ожидание. Томящее, надоедающее порядком, но трепетно хранимое усталым от рутинного пресса сердцем. Медленными, но верными шагами ломающее сущность, с треском каркасных костей сознания оно обглодало всю плоть воспоминаний, оставив лишь вечным проклятием пару незабвенных хвостиков Тиё-тян - потерянный символ беззаботного детства. Время так и проходит - в режиме беспросветного ожидания, которое, подобно компьютерной однообразной заставке, съедает всю её жизненную энергию, каплю за каплей, оставляя силы лишь на поддержание бодро-дежурного видимого состояния организма. На губах бессмысленным искажением противоположности эмоций застыла улыбка, речевой центр заторможено управляет уныло звучащими ответами. Основное производство рассуждений творится вышедшей из-под контроля системой - на что люди стереотипно прицепляют ярлык слабоумия, не признавая уникальностью мышления. Поэтому и держится Осака вынужденно обособленно ото всех - однокурсники не понимают мотивов её странного поведения и вовсю потешаются над искажённым необычным диалектом забавным выговором. Девушка расслабленно устраивается на поверхности стола, подперев щёку сложенными в локтях руками, и почти сразу же погружается в приятные объятия сна. Он проявляется мгновенно - до боли знакомый и не меняющийся на протяжении двух лет. В те серые будни она и предположить не могла, что после окончания учебного заведения будет не раз обращаться к своей короткой памяти, мучительно пытаясь припомнить каждый нудный урок. Всё та же школа, бывший класс с непоседливыми подругами и Юкари-сенсей около исписанной английскими словами доски, покрикивающей на перешёптывающихся учеников. Тиё-тян обхватывает урчащий живот и дрожит от потугов голода. Осака неторопливо прорезает плотную атмосферу сновидения расправленной ладонью - ещё более медлительнее, чем в реальности, - тихо трясёт ту за плечо. - Чё с тобой? - с привычным акцентом беспокойно спрашивает. - Есть хочется, - едва различимым шёпотом жалуется та в ответ, кривясь. - Потерпи уж. Скоро домой. - Не могу больше, - сдаётся подруга. А дальше происходит нечто фантастическое, но весьма типичное для игр подсознания Осаки. Тиё отцепляет от волос один из своих рыжих хвостиков, метаморфозирующийся в съедобную морковку, и с надрывным хрумканьем кусает. Девушка вздрагивает, подавляя отчаянный крик неожиданного ужаса, чувствуя меж тем совсем не иллюзорный контакт с кончиком шариковой ручки, настойчиво тыкающейся ей в висок. Перед ней всё тот же сутулый парень, а Тиё и след простыл. - Да проснись ты уже, - раздражённо шипит ей сосед по парте. - Тебя учитель спрашивает. Получив заслуженный неуд со звонком, оповещающим об исходе урока, Осака облегчённо покидает неприветливое помещение и поспешно направляется домой. Совесть принимается за свою обыденную трапезу, начиная грызть не жалея акульих зубов, - это уже третья неудовлетворительная оценка за прошедшую неделю, доставляющая Касуге немало хлопот. К тому же, поступлением в очень даже престижный университет она обязана не кому иному, как вышеупомянутой Тиё. Просидев за учебниками для подготовки к экзаменам вместе с этой трудолюбивой умной девчонкой, Осака заработала себе хроническую бессонницу и поэтому была вынуждена восполнять баланс биоритмов на жутко скучных уроках. Уныние приумножало отсутствие всегда готовой прийти на помощь подруги, а самостоятельность как таковая черта характера у брюнетки не наблюдалось. По долгой извилистой дороге она не перестаёт смотреть на небосвод, правда он постоянно загораживается высокими объектами, создающими спасительную прохладную тень. Пыльный зной тяжёлой воздушной преградой затрудняет движение, вдобавок ко всему неподалёку обозначается источник аллергии - цветочная пыльца. Отсутствие ветра накрепко останавливает ядовитый для девушки растительный смог в назло попадающихся прямо по пути участках. - Хе-е-чо! Хе-е-чо! - начинает видоизменёно чихать, прикрывая кистью рот. Редкие прохожие тихо хихикают, но всё же опасливо обходят очевидно выражающую симптомы инфекционного заболевания девушку. Нестерпимо хочется охладить ссохшийся вяленым носком язык живительной водой, ноги еле волочатся по чахоточно кашляющему раскалённой пылью асфальту, пропитанная потом блузка неприятно прилипает к спине, загруженный книгами портфель нести всё труднее с каждым шагом. До нужного фасада двухэтажного дома она добирается медлительнее улитки и чувствует себя так же - разлившейся по земле формированной слизью. Переступает порог чуть не спотыкаясь, облегчённо отбрасывает бремя вещей около гостиного овального зеркала, пятками снимает тесные мокасины, трусцой мчится к наполовину наполненному графину, жадно глотает воду, блаженно прикрывая пульсирующие болью в районе век. - Ты уже пришла? - слышится удивлённый голос матери позади. - Д-да, мам, - лепечет Осака, внутренне сжимаясь от мысли озвучить сегодняшний инцидент. - Как учёба? - буднично интересуется. - Всё нормально, мам, - неопределённо отвечает, нервозно улыбаясь. - Кстати, тебе с утра ещё письмо пришло, - сообщает женщина. Сердце пропускает удар. - От кого? - едва слышно шелестит Касуга. - От Тиё-тян. Я его не вскрывала, не бойся, - смеётся та, видя, как стремительно бледнеет дочь, сводя это к страху быть рассекреченной перепиской. Девушка вихрем несётся к только сейчас замеченному белоснежному конверту, оставленному на тумбе, хватает крепко, с нечаянным хрустом сминая дорогую глянцевую бумагу, прижимает к груди, словно младенца. Подходит к лестнице, запинаясь на ступеньках, поднимается, направляясь в свою комнату, ощущая как вместе с этим взмывается вверх забившаяся в углу душа. От подруги редко приходят вести. Чаще всего на праздники она отправляет дежурные поздравления, не ожидая ответных пожеланий. Почти не пишет о своей новой жизни, только ограничивается наивно-детским: У меня всё хорошо. Она никогда ничего ей не отправляла. Бывало, садилась за стол с твёрдыми намерениями написать хоть пару кропотливых строчек, но результат каждый раз её не удовлетворял. О чём рассказать?.. О своей скучной обыденности? Касуга не хотела портить счастливо проживающей за границей Тиё настроение. Да и выходило слишком сентиментально и вызывающе нежелательную жалость упоминание про гнетущую её тоску - подруга бы уже не поверила, учитывая то обстоятельство, что во все другие её посещения Осака, как назло, была за городом. Нетерпеливо разрывает идеальную гладкую текстуру, неподдающуюся дрожащим от волнения пальцам, надломленное шуршание звенит в ушах, строчки наспех развёрнутого письма так и пляшут перед глазами. Почерк... Что-то в нём определённо не так. Раньше он был куда лучше - ровным, аккуратным, почти печатным даже. Осака не любила его - уж больно бездушным он являлся, хладнокровно официальным, как отштампованная рассылка приглашения. А теперь в нём обозначился явный человеческий отпечаток. Кое-где заплыла тушь иероглифов, палочки характерно наклонены, прямолинейность сменена оригинальной округлостью - видны даже подтёки замазки. Она переворачивает лист и возносит его к свету, пытаясь прочесть исправленную ошибку, но наложенный вязкий слой сделал неразличимым графику. Текст. Всего несколько лаконичных предложений. Здравствуй, Осака-сан, В виду непредвиденных обстоятельств у меня появилось время для визита в ваш город. Надеюсь, мне так же удастся свидеться с Сакаки-сан, Томо-сан, Ёми-сан, Кагурой-сан и что мой приезд никого не затруднит. Прибуду 23 июня вечерним рейсом. Скорее всего, в пять вечера, если не возникнут неполадки с погодой. С наилучшими пожеланиями, Тиё Михама. =) Девушка тупо смотрит на улыбающийся смайлик, непонимающе моргая, думая, что это проделки солнечного перегревания, но задорная рожица никуда не исчезает, плотно притиснутая законом притяжения к бумажному листу. Кончиком кисти осторожно проводит по шершавой поверхности, словно слепой, видящей лишь осязанием. На зрение она перестала полагаться сразу после дня разлуки с друзьями - все разъехались, осталась лишь она одна. Тогда неисправимо накатила отвратная горечь, засевшая в гландах и на грудных позвонках, не проходящая даже после просмотра любимой комедийной передачи, всегда вызывающей радостный смех. Просто апатия. А сквозь её паутину лился кисло-зелёный яд осознанного одиночества, пропитывая организм своим паралитиком. Осака замучила слёзные железы и вообще глаза до такой степени, что они, воспалившись до безобразной красноты лопнувших сосудов слезились против воли ещё пару ночей подряд. А в последствии некогда ясный взгляд стал мутнеть с каждым нагруженным днём учёбы - девушка стала близорукой. "Прости, Тиё-тян. Встречать тебя придётся единственной мне". Возникают смутные подозрения связанные с датой. Принципиально игнорируя подсчёт дней числами, основываясь лишь на их наименовании, Осака бросает тревожный взгляд в календарь. Ну конечно. Кто бы сомневался? Двадцать третье, собственной персоной, и никак не иначе, учитывая невезучую сущность девушки. На часах минутная стрелка остроконечно режет окружный циферблат, остановившись около цифры "четыре". До аэропорта она успеет доехать, но никак не самоубийственно добежать, только если отправиться туда же в сию секунду - учитывая погрешность на пробки. Осака не знала - радоваться ей или плакать, во всяком случае ни на то, ни на другое не оставалось времени. Как вылетевшая пробка шампанского мчится по скрипнувшим от сильного напора половицам, спеша к своим запасам на чёрный день. Миниатюрная свинка-копилка одиноким блеском ещё напоминала о своём тусклом и печальном состоянии. Касуга безнадёжно потрясла почти пустую ёмкость около уха - настолько тихим был звон немногочисленных монет, но их присутствие всё равно радовало. Вскрывает отверстие для выемки смехотворных сбережений, высыпает на вспотевшую ладонь холодную чеканку, откладывает отрешённо керамическую хрюшку, принимаясь за подсчёт своеобразного капитала - тут вам и экономия на мороженом, которого внезапно захотелось настолько сильно, что живот скрутило, и подработка раздачи газет, правда Осака выдохлась уже на третьем дне - вот и объяснение мизерной зарплаты. Заинтересованно приблизив зачем-то один раскрытый глаз, перебирает пальцами другой руки йены, словно старушка, получившая долгожданную пенсию. Шепчет про себя: "одна, две... десять... тридцать... семьдесят четыре". На такси определённо не набирается - девушка понимает, какие высокие тарифы в их стране, поэтому, подгоняя себя ничтожными толиками сокращающегося времени, рьяно начинает искать возможно случайно закатившиеся под стулья, столы или кровать монеты, но, с изначальной обречённостью на очевидную неудачу, ничего не находит, обнаруживая лишь вековые слои залежалой пыли. Взбудораженная маниакальностью от скорой встречи, решает добраться на автобусе, оставив попытки быстрого перемещения на более удобном транспорте. Кое-как переодевается, поначалу по ошибке продевая ногу в лямки топика, а шорты, наоборот, нацепляя, как своеобразную футболку. Привычная несобранность подло ударяет по натянутым нервам, уже посылающим позывы досадного вопля голосовым связкам. Без объяснения своего странного поведения испуганной маме, шмыгает через полуприкрытую входную дверь, покидая приятную прохладу дома. Жара всё так же больно обжигает зрение и лёгкие, по неосторожности принявшие слишком резкий, глубокий вдох. Вновь окружающие предметы становятся жертвой ненасытно плодящихся галлюциногенных мушек, уже разноцветных. Духота неводом схватывает запыхавшуюся девушку, заставляет замедлить спотыкающийся шаг, бьёт без предупреждения под дых, затрудняя дальнейшее передвижение. Осака презренно вскидывает взгляд в нагло палящее светило, кривит губы в дерзкой усмешке, хмурясь с победоносным злорадством, хоть очи тут же начинают совершенно некстати слезиться. Да и вообще посматривает на всех прохожих с торжеством триумфатора, гордясь выпавшим шансом. До автобусной остановки ещё три склона дорожной ленты - она виднеется на горизонте устойчивой палубой среди душистых салатовых волн окружающего её просторного травянистого поля. Колеблющиеся щупальца перечного воздуха, трещащего искрами невидимых углей, разгораются в пламени солнца, делая неустойчивой моторику. Спешащие, упругие толчки сотрясают замершую кладбищенской тишиной местность, подошвы с шипением натирают пористую пемзу асфальта. Короткие, сбивчивые выдохи - горло иссушается почти сразу же, испробовав раскалённую смесь выхлопных газов. Металлическая крыша пристанища транспорта блестит роскошным золотистым, подкидывая прытких длинноухих до высоковольтных линий передач. На её потёртых боках всё различимее читается жирно написанное приглашение посетить очередную недавно открывшуюся забегаловку. Осака делает финишный рывок, успешно достигает пункта назначения, облегчённо прячась за козырьком пылающей остановки, впитывавшей на протяжении летних полудней едкий зной. Самодовольно скрещивает руки на трепещущей после мучительной пробежки груди - а пот так и льётся градом, липко холодя спину. Стоит, не раздумывая садиться, демонстрируя превосходство над любезно предложенной для отдыха ног скамейкой. Мышцы взбудоражены тонусом, жалящим роем пчёл. Автобус явно опаздывает - в это время он обычно жужжит барахлящим мотором, кашляет чадом, шамкает беззубыми челюстями распахивающихся дверей, оглашаемый гомоном выбирающихся из барахлящего плена железных оков людей. Да и их что-то не видать - Осака единственная, кто ждёт своего рейса. В пытливой проверке на терпение девушка безоговорочно проигрывает, поэтому, раздражённо и зло топая ногой, пыхтя, подобно сдающему обороты паровозу, решает добраться до следующего места данного назначения, уже всерьёз задаваясь вопросами о правильности своего поступка, который казался уже не таким рациональным, как по началу. - Какая же я дура, - никнет Касуга, вытирая взмокший лоб. - Интересно, сколько ещё осталось до прилёта Тиё? И тут же, словно ушат ледяной воды - ярким светом маяка, дающего надежду на причал в бушующей тьме сомнений и страха - заветное имя. Неуловимым тёплым лучиком, сладкой мятной свежестью, нежным пломбиром, тающим на кончике языка. Тяжесть, засевшая вязкой грязевой массой, спадает, пальцы непроизвольно сжимаются в кулак, плечи расправляются, подобно крыльям, собирающихся вспороть перьями податливый, как только испеченный корж воздух. Взор устремлён вперёд - резкий, независимый, пронзающий пушистые макушки находящихся в значительным отдалении деревьев. Так и хочется ладошки азартно потереть, но это после, с причитающимся вознаграждением за выполненную цель. Осака срывается с места тут же - не подготавливаясь особо духом или ещё чем - просто отталкивается от притягивающей с каждым взлётом-шагом земле, сконцентрировано усиленно подключая к ходьбе каждый мускул, добиваясь поставленной задачи. Неугомонным вечным двигателем рассекает заснувшую под колыбелью степной растительности местность, нарушая систему логичной замотанности. Молчащий лес прислушивается к биению гулко стучащего сердца, тело перестаёт целостно принадлежать обращённому в грёзы будущего сознанию, девушка с механическим безразличием сокращает расстояние, быстрее переставляя ступни, сливаясь с умиротворённой атмосферой июньского дня. Солнечная экзекуция прерывается возникшими из ниоткуда и уже успевшими занять приличную территорию облаками. Вечными странниками, лениво ползут, гонимые слабым ветерком, бросая лёгкие тени на усердную бегунью - угрожающе серые, плотно набитые ватой густого пара одеяла дождевых туч. Девушка припускает на последнем дыхании, уже замечая спасительное строение аэропорта. Топот перерастает в финальную барабанную дробь, подрывающуюся паузами сбивчивых остановок. Кислород саднит гортань, задерживается в бронхах тошнотворным отверганием, пульс вышибает тонкие мембраны висков. Разгоряченные конечности обдаёт прохладой - листва предупреждающе шуршит, птицы беспокойными стрелами летают низко-низко, сухая пыль кружится встревоженным вихрем над асфальтом, пластиковые пакеты хрустяще шевелятся около забитых мусорных бачков. Это может означать только одно - приближение грозы. Массивное строение - вот оно, уже теряя силу уменьшения роста искажающей пропорции прострации, возвышается над склоняющейся головой. Сверкает оставленными работать круглые сутки фонариками на длинных шестах - рожках улиток, усеивающих здание по периметру. Осака заходит внутрь, нешуточно пугая своим внешним видом охранника, направляя едва двигающиеся ноги в сторону зала ожидания. Приятный холод кондиционеров сейчас студит не хуже арктических морозов. В кармане обнаруживается смятая бумажка приличного номинала - как раз хватит на чашку кофе в "Дьюти Фри". Но куда больше хочется просто пристроиться на удобном сидении и, обессиленно откинувшись на спинку, в комфорте и покое высматривать прилетающую с минуты на минуту подругу. От этой предвкушающей мысли по коже вновь проскользнули мурашки. Устраняя косматость прилипшей ко лбу влажной чёлки, девушка скромно занимает место в самом незаполненном углу - подальше от любопытных людских взглядов. Поправляет съехавшие набок шорты и тонкие лямки топика, выпрямляя складки, правильным продолжением редких изгибов тела выравнивая швы. Смотрит на электронное табло, подслеповато щурясь, содрогаясь от возможности опоздания. Но нет, ещё остаётся добрых пять минут. Озадаченно подперев скулы сложенными костяшками пальцев, Осака скептически рассуждает об доселе не проявлявшихся физических способностях. Или же дело было в ошибке подсчёта расстояния... Пока горстка времени ещё сохраняется неумолимо выскользающими из решётки самообладания крупицами, это несказанно устраивает девушку, вздумавшую предаться любопытным предположениям о сценарии встречи. Интересно, сильно ли она подросла? А что, если осталась прежней? Изменилась ли её причёска? А как насчёт характера? Сотни вопросов бесперебойно возникают в ходе логической цепочки и категорично требуют ответа хотя бы на один из них. Такого девушка предоставить не могла, поэтому предпочла занимать себя мыслями о настоящем. Проходит условленная пятнадцатая часть часа. "Ничего", - успокаивает себя Осака. - "Ну, задержались там совсем незначительно, с кем не бывает". Всё же нервно пальцами поглаживает прохладный металл подлокотника кресла, оставляя на нём потные отпечатки, мазохистки создавая колкие импульсы мерзлоты в горячей руке. А после и вовсе оставляет багровые полумесяцы следов от ногтей на внутренней стороне ладони. Канует в лету следующий равный промежуток, а Тиё всё не видать. Касуга задирает голову, надеясь разглядеть сквозь непрозрачный потолок, усеянный флуоресцентными лампами, состояние погоды. Не добиваясь результата, бросает взор на толстое стекло округлых стен - горизонт потемнел, впитал в себя серость теней и мрачность ледяного ветра. "Неужели... случилась катастрофа?" - испуганно ахает она. Наверху раздаются три переливчатых звонка. Эхо паразитами входит через кожу и сжирает внутренности. - К сожалению, мы вынуждены сообщить, что рейс Калифорния-Токио задерживается вследствие сильной грозы, - объявляет механический равнодушный женский голос. Сердце мигом стискивает проволочная удавка, в лёгких кислород заканчивается, вышибается, испаряется от накатившего жара, зрение темнеет - она вскакивает с кресла, отчаянно вцепившись в спинку сидения, чтобы не упасть от переизбытка волнения. - Его прибытие ожидается в ближайшие полчаса, - завершается сообщение. Но это нисколько не обнадёживает взволнованную Осаку, с неимоверным ужасом расширившую глаза. Сюрреалистичность гибель Тиё оксюмороном вызывает протест и вязкость разумных возражений. По рядам пробегает шепоток - к делу подключилось сарафанное радио. - Вот что за безобразие! - с возмущением встряхивает примостившуюся на дряблых коленках сумку старушка, присаживаясь рядом с девушкой. - С утра такая духота была, что в огороде растения просыхали, на улицу невозможно было выйти! - Д-да, - с осторожным предостережением на продолжение разговора соглашается Осака. Немолодая женщина оценивающе косится на легко одетую соседку, тяжело вздыхая, достаёт из сумки пузырёк из настойки трав, отвинчивает крышку и одним неуловимым движением пригубливает несколько капель. Осака смущённо мнёт подол синего синтетического топика, теребит край загнутой и пришитой внутрь плотной ткани. Неприятное предчувствие, будучи обычным червяком сомнения, переросло в маниакальное опасение. Кажется, успевает промелькнуть целая вечность, зацикленная на невесёлых раздумьях и картинках грядущего. Но в небе, цвета плохо общипанной селёдки, появляется предсказуемый авиатранспорт. Самолёт крылатой рыбкой юрко ныряет в табачные волны неводов-облаков, острый алюминиевый нос ледоколом рассекает рыхлый воздушный лёд. Он на мгновение закрывает своим силуэтом ещё зорко видящее солнце, чем оттеняет корпус ярко-воронённым. Птица, что вырвалась из свинцовой пучины небесного океана, сейчас пронзительно стремится приземлиться, неся добрую весть. Девушка решительно вскакивает, суетится, зловредно бороздит только что до белоснежного блеска вымытый пол, двигаясь, как на расхлябанных шарнирах, бесполезным тормозом скромности скрывает широкую безумную улыбку. Уголки губ до предела впиваются в порозовевшие щёки, оскалом вызывая спазм мышц сияющего от радости лица. Она подмечает, что и остальные поднимаются со своих мест, разношёрстным стадом следуют к созывающему их пастушьему гулу моторов прилетевшего самолёта. Касуга привстаёт на цыпочки, со скрипом растягивая грубую подошву сандалий, даже ладонь прикладывает "козырьком", как китайский болванчик ритмично головой вертит из стороны в сторону, но не находит в подходящей толпе приезжих нужную. Люди - гораздо её старше - толкаются, проход загораживают, и тогда она начинает ориентироваться исключительно на чутьё. Звук шагов. Она точно сумеет различить его - судя по всему возрастная категория приезжих состоит исключительно из взрослых, уж знакомый характерно детский топот Осака выделит из однотипных микросейсмических ударов. Вроде и проще простого - прикрыть на несколько секунд веки, сосредоточиться на слуховых инстинктах, но тогда велик шанс быть вынесенной потоком. Всё же упрямо исполняет задуманное. Брюнетка мнит себя высококвалифицированным сыщиком (и ещё немного - Хатико), подкинутым в многоуровневый квест, на прохождение которого у неё имеются коды. Мягкие, как шуршание лап ночной кошки, перебегающей травянистый овраг, лёгкие - словно мотылёк ударился о тонкое стекло включенной лампочки, скорые и осторожные, будто Тиё по углям ходила, оставляя треск копоти на пятках. Но она ничего подобного не слышит. Только грузные толчки широких ступней. Наконец, и никаких навыков не требуется, когда, наконец открыв глаза, перед Осакой воочию предстаёт измотано тянущая за собой непосильный груз багажа Михама, едва передвигая свои худые ноги. Она неловко пробивается сквозь толпу, но та безжалостным омутом засасывает её в свой центр. Словно отчаянно вырывающаяся бабочка, пойманная в сачок. Ещё и извиняется почему-то беспрестанно, обращаясь парадоксально к своим же мучителям. Однако те отмахиваются от неё, как от раздражающе пищащей мошки. Воспылавшая от негодования Касуга принимает воинственный вид, насупившись, закатывает несуществующие рукава, деловито плюет на кисти, растирает их друг об друга, будто к драке готовится. С торжеством героя-освободителя струной натягивает мышцы, грозно и с непоколебимой уверенностью разверзает почти непроходимое скопление людей слегка наклоненным истребителем корпусом. Коршуном врывается сквозь пуленепробиваемые ряды, немигающе приближаясь к ещё пока ничего не подозревающей цели. "Я спасу тебя, Тиё-тян", - чуть не вырывается у неё с не наигранным пафосом. Но, спустя жалкие мгновения величия, сама же оказывается подхваченной равнодушной к её рыцарским планам толпой. - А, Осака-сан! - восторженно замечает девушку Тиё, опознавательно махая рукой в приветствии. - Хэллоу! - с характерным акцентом, смеясь, добавляет она. - Угм! - компетентно кивает в ответ та, ибо горло резко пересыхает, а язык, словно чужеродный вяленый ошмёток, совершенно не подчиняется нервной системе в произношении воспитанного: "Здравствуй". И обе, не сговариваясь, синхронно приступают к энергичной работе локтями, расчищая себе путь. Взгляд Осаки намертво прикован к серьёзно исполняющей обязанность хилой девочке, трогательно-серьёзно семенящей крохотными шажочками. Упивается чувством воспроизведения прошлого, выхватывает из воспоминаний немного угловатые контуры, небольшой рост, открытость глаз, накладывает слоем калькового эскиза и приходит к выводу, что та подросла, но всё же пропорционально ей самой - до сих пор макушка чуть выше её плеч, а изгибы форм лишь лёгкими волнами нанесли на вечно юное тело скальпель подросткового периода. Касуга мучительно ассоциирует себя с долговязым фонарным столбом, вовсе не считая Тиё дефектной коротышкой, наоборот, - находит ту миниатюрным стандартом. Она осознаёт, что непроизвольно ссутулится, дабы не ущемлять в плане разницы высоты низкую подругу. И не перестаёт удивляться, как этот крохотный череп может являться неисчерпаемой кладовою поистине гениальных мыслей. Она молча перехватывает ручки чемодана на колёсиках, оказавшегося, впрочем, не таким уж и тяжёлым. Общими усилиями удаётся пробиться из паутины пересечения путей и облегчённо упасть на сидение потёртых кресел. - Уф, - устало вздыхает Михама, поправляя съехавшие резинки, удерживающие пару высоких хвостиков. Пальцы Касуги сами по себе велят действовать с покушением на личное пространство девочки, инородные и маньяческие, желая до судорог боли сжать густые, аккуратно приглаженные волосы, блестящие рыжим шёлком. От подруги больше не веет терпким запахом клубничного шампуня и лёгким эфиром жасмина, небрежно сбрызнутом на шею, отсутствует тот разносоставный отпечаток душистых настоев - едва пробивающейся фруктовой сладости школьной парфюмерии и уличительным обонятельным осколком - сахарная пряность тайно съеденной на завтрак конфеты. Неуловимый приятный аромат выветрился дымом смога американских промышленных заводов, заменяясь на остро-бензиновый оттенком нездоровой жареной говядины гамбургеров с хрустящими нотками сиропной жвачки. Она, естественно, уже_не_та, но как-то ментально, вне неизменной плоти. В беззащитном ребяческом взгляде, воплощающем некогда уверенные амбиции на будущее, ржавеет противоречивой сталью отголоски депрессивного и усталого, отвергающего надоевшую реальность. Осака задыхается разрывающимися ротовую полость вопросами, вскидывает брови, раздувает щёки, словно пучеглазая лягушка и тут же сдувает, подобно проткнутому воздушному шару. Весь гам и сутолока теперь остаются на незначительном заднем плане - процесс концентрации информации целостно сосредоточен на Тиё. И пусть сзади в землю вонзится зубьями метеорит, она лишь апатично вздёрнет плечами, продолжая пристально рассматривать дорогого сердцу человека. "Как жизнь? Как самочувствие? Что нового? Как у вас погода? Чем ты теперь увлекаешься? Как учишься? Как приёмная семья? Как? Что? Где? Когда? Почему?" - мощный поток слов сносит дамбы сдержанного безмолвия, вылившемся в сдавленный шелест. Нет, ещё не время для переживаний. Но и морально собраться не может никак, чтобы не бояться сделать первый шаг на извилистый путь разговора, остерегаясь вязких пустотой ям молчания и кочек заикания. - А где все? - растерянно хмурится ничуть не изменившаяся Тиё, резво смотря по сторонам. - Понимаешь, - запнувшись, начинает Осака, - так получилось, что все сейчас разъехались, кто куда. В общем-то, я действительно сожалею, да... но думаю, что после обязательно... как-то... - мямлит она. Сконфуженность и неловкость - ну почему им вздумалось проявиться именно в такой ответственный момент?! А всё же поглядывает на Михаму исподтишка, внимательно наблюдая за реакцией, любыми метаморфозами физического состояния, готовая хоть сию же секунду не только груз понести, но и горы свернуть. Каждая деталь кажется ей примечательной, заслуживающей отдельной почести рассматривания - и выбившаяся непослушная прядь на строго собранном затылке, и лёгкая асимметрия на пушистых выгоревших ресницах, и неразборчивые пёстрые блики на тёмно-медовой радужке. Интересно, а как на ней отпечатается сама Касуга?.. Моторика возбуждена до степени неуправляемости - так и хочется изгрызть чешущиеся блохами фаланги, исполосовать следами от зубов сгиб локтя, исцарапать колени. - Ясно, - расстроенно изрекает девочка, в приевшейся детской привычке развязно болтая ногами, сжав ладонями краешек сидения. - Кстати, - вдруг резко восклицает, встрепенувшись, - я ж сувениры всем привезла! - огорошенная недолговечной памятью, хлопает себя по лбу. - Ну дурочка, честное слово! - самокритично бурчит, отцепляя верхние клапаны чемодана. "Это я дурочка!" - едва ли не вслух кричит брюнетка, возмущённая несправедливым обвинением. - Вот, - радостно предвкушая положительную реакцию, протягивает гладкую кружку с изображённой высокими стройными зданиями на ней Калифорнией, в эмалевидной белой полости которой побрякивает брелок, выполненный в виде статуи Свободы. Следом за этим на раскрытые ладони недоуменной Осаки плюхается мягкая материи аккуратно сложенной толстовки, спину коей размашисто покрывает красочный американский флаг. - Спасибо, - растроганно благодарит ту девушка, прижимая инородную для её местности материю, представляя ту артефактом из другого пространства, - но... мне некуда всё это положить, - с неловкой вежливостью вручает подарки обратно, но одежду всё же принимает, незамедлительно облачаясь в тёплую ткань. - За тобой приедут? - интересуется. - Ну, как я полагаю, они считают, чтобы я переждала грозу тут, - с запинками объясняет Тиё, сама, наверняка, не веря своим суждениям. - А вот после, возможно... - Знаешь что, - внезапно перебивает, обращаясь к ней Осака, все ещё сохраняя амплуа отважности, - мы сами пешком доберёмся домой. И, не давая той оправданно опомниться, решительно поднимается с места, без перехода на задержку моторики, настойчиво направляется к выходу, наперекор здравому инстинкту самосохранения и тревожному предчувствию. Как и ожидается - Михама покорно плетётся следом, впрочем, не утруждая себя грузом чемодана, доверив тот более дееспособной подруге. Промозглая улица негостеприимно встречает их беспомощные тела пронизывающим до мозга костей порывом ледяного ветра. Небо отвратительно пепельное, как чешуя протухшей селёдки, забрызганная влажным табачным дымом. Тиё в своей яркой зелёной футболке, свободно облегающей начавшую формировать фигуру, и голубых хлопковых шортах выглядит аморально на тёмном пасмурном фоне предзнаменования неизбежного тайфуна. Осака прекрасно понимает какого размаха иногда достигают природные катаклизмы, поэтому ускоряет шаг, прерывающийся баррикадой заморосившего по стылой земле дождя, размягчая в липкую грязь усеянный сорной травой перегной. Площадку для парковки они преодолевают ещё до начала нагрянувшей стихии, настоящая гроза застаёт их в лесной местности, где ещё совсем недавно бежала Касуга. Сплошной оплот деревьев - ненадёжная защита от натиска возможных молний, отличная приманка для их неожиданного мощного удара - расчётливого и жестокого. Вмиг промокшая увядшим могильным растительность сковывает холодными цепями обутые в тряпичные босоножки ступни, пачкает их комьями чернозёма. Настырные капли острым градом стрел рассекают кожу, оставляя косые серые раны, обесцвечивая яркие оттенки красочной одежды, затемняя их свинцом низвергнувшей мрачности. Разрушает первоначальный пигмент эпителия, разбавляя его унылым мышиным. С оглушительным треском разламывается переполненная небесная чаша, поражённая укусом изломанного корпуса тонкой электрической змеи, усиливая нещадную канонаду плотных осадков. Растерянные от столь быстрого развития нежелательных событий, девочки торопливо переходят на бег, но принятое решение оказывается фатальным для подвернувшей ногу о торчащий корень дуба Тиё. Она испуганно взвизгивает и, стиснув зубы, бесстрашно продолжает ковылять, слегка подпрыгивая, панически подгоняемая неконтролируемым страхом преследования. Осака, остановившись, мчится к пострадавшей подруге, позволяя той максимально инертно разместиться на её спине, во устранение болезненной для голеней динамики, несмотря на то, что весят они, к удивлению, примерно одинаково. Преодолевая предупреждающий спазм связок, Касуга упорно семенит из последних сил, едва переставляя отяжелевшие конечности и злосчастный чемодан, вечно застревающий по пути, к слабо виднеющейся сквозь непроходимые заросли колючих кустарников автобусной остановке. Стремительные вспышки негативным снимком запечатлевают угнетающую атмосферу дремучего леса, удлиняют насыщенные дегтярным тени, фиксируют неподдельный ужас в раскрытых окаменевших глазах, парализуя на мгновение измученное тело. Гром - огромным разрывом детонирующей бомбы, немилосердно деформируя барабанные перепонки, эхом отдаётся в каждой клетке, кажется, дезорганизовывающей системы организма. Взволнованное сердце взбешённо врезается в узкую решётку рёбер, грозясь разорвать костные объятия к чертям, резонансом ему вторит ощутимый между лопаток пульс встревоженно дрожащей Тиё, теснее сжавшей её за хилые плечи. - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - лихорадочным шёпотом умоляет та. С взмокших висков обильно струятся капли дождя и пота, густая чёлка занавешивает взгляд чёрными рваными прядями, которые не устраняются раздражённым пыхтением, а намертво прицепляются ко лбу. Каждое упрямое движение даётся с неимоверным трудом, корпус постепенно наклоняется назад, никак не регулируя баланс опоры. Сплошные седые нити ткутся в единое непроницаемое полотно, обращать голову к тёмному небу, скрытому за кружевом шуршащих крон, - страшно и на данный момент просто невозможно - любое нарушение координации грозит мгновенной грязевой ванной или того хуже - переломами. К счастью, добраться до крайне необходимой сейчас крепости удаётся за считанные секунды - на втором дыхании, на уровне чистых инстинктов и взбудораженных адреналином мышц. Осака, аккуратно перенеся Михаму на подгнившее сидение, изнурённо плюхается рядом, с предвкушающим блаженством отдыха откидывая туловище на трясущуюся металлическую пластину стены. Обессиленно снимает изрядно помятую толстовку и укутывает ею зябко обхватившую руки девочку. Её хилая грудная клетка судорожно вздымается, безумный взгляд нервно мечется по сторонам, повреждённая нога периодично вздрагивает, худосочные ладони с остервенением давят на уши, пресекая попытки шуму извне достичь слуха. - Тиё-тян! - перекрикивает грохот Осака, пододвигаясь к ней поближе. - Как тебе живётся в Америке? - Разговор - единственное плацебо от астрапофобии, отвлечение от животрепещущего звукового фона к мирному обмену информацией. - П-плохо, - сипло отвечает та, отсоединив кисти с височной кости, чтобы вникнуть в беседу. - Серьёзно? - потрясённо переспрашивает она, но подобные возгласы обычно заводят диалог в тупик, являясь риторичными, что сейчас совершенно не нужно - инициатива должна исходить от Касуги. Барабанной дробью марширует дождь по тонкой крыше, на видимом участке дороги, испещрённого подтёками луж, не заметно ни одного прохожего - и правильно, все разумные люди прячутся в своих уютных жилищах, наблюдая страшный пейзаж за толстым стеклом окна. - Там вообще неодобрительно относятся к иностранцам, а особенно - к японцам, к тому же, представь себе взрослых выпускников и меня - экстерном перескочившую несколько классов. Меня презирали, невзирая на мои умственные заслуги, издевались над остаточным родным выговором, - без остановки, на едином духу, делится переживаниями Тиё, позабыв о первичной позитивности и редким затрагиванием тем про свою личную жизнь. - Я в одно время даже каблуки стала носить и использовать их сленг, дабы добиться дружелюбия с их стороны, но как же жалко это выглядело... Естественно, скрупулёзные попытки не увенчались успехом, я стала всеобщим посмешищем. Конечно - представь себе как я неуклюже вихляю ногами на тонких шпильках, - саркастично хмыкнула она, погрузившись в невесёлые воспоминания, заблокировав реальную основу разбушевавшейся стихии. Ошеломлённая Осака слушает её с отвиснутой челюстью, не скупясь на проявление эмоций, меж тем представляя себе подругу на вышеупомянутых туфлях. Действительно - женские атрибуты и Тиё - несовместимые вещи, девочке суждено было навечно задержаться в возрасте детской беспечности и искренних весёлых улыбок. - Но я твёрдо для себя решила, принципиально и безоговорочно - больше никаких подобных выходок в угоду другим. Я буду оставаться такой, какая я есть, пусть даже мой вид - недоразумение для среднестатистического подростка, - смело завершает тираду она, шмыгнув простуженным носом. - Ты... у меня нет слов, - растерянно бормочет Касуга, восхищённо лицезрея скромно растирающую ладони друг о друга Михаму в целях согреться, смущённо притупляющую взор в избежание требовательного зрительного контакта. - Всё верно сделала! Молодец! Не надо потакать этим напыщенным американцам! Они сами - либо дылды, либо толстые, как шарики! Нашли себе козла отпущения! Ничего, ты ещё им покажешь, скоро весь мир узнает, что наша, - с интонационным ударением, - Тиё - не лыком шита! Она ого-го какая умная! И физические данные - не повод издеваться над несчастным ребёнком! Сами бы попробовали в двенадцать лет поступить в институт! Ха! Да у них мозги жиром заплыли, вот и не в состоянии трезво расценивать! Наплюй ты на них окончательно, они не стоят твоих нервов! Я верю в тебя - если тебе удалось так проявить себя в школе с усложнённым обучением, то с твоими-то способностями подвластны любые заграничные курсы! Дерзай! - в завершение непрерывного потока восклицаний она крепко пожимает ей покрасневшие руки, а после ещё и по плечу одобрительно хлопает. - С-спасибо тебе. Огромное, - тронутая до глубины души, она поспешно вытирает уголки глаз. - Я так давно копила это в себе, никак не могла спокойно сообщить об этом родителям и преподавателям, которые, к слову, тоже не пренебрегали случаем подшутить надо мной. - Вот же она - настоящая Тиё, со своими проблемами и конфликтами, которые впоследствии самостоятельно решает. - Ничего! Мы же друзья! - всё же сетуя на довольно продолжительную скрытность, добродушно улыбается Осака, благожелательно поглаживая ту по макушке. Волосы на ощупь - точно гладкий шёлк. - А ты? - вдруг энергично спрашивает Михама. - Как у тебя дела? Ты почти об этом не упоминала. - Да, как сказать... - нервно запинается она. - В общем, из университета меня ещё не выгнали, но... вполне возможно, что это неминуемо произойдёт. У меня значительно понизилась успеваемость. - Вытянем! - кажется, перенимает воинственный настрой девочка, храбро стискивая маленький кулачок. - Я отпрошусь ещё на лишний день - всё равно догоню программу - чтобы объяснить тебе некоторые непонятные моменты. - Отлично! - радостно вторит ей Касуга, задорно вскинув руки. На торжественно-весёлой ноте начинает сгущаться молчание. Но оно - необходимо для осмысления произошедшего. Обоюдно-невербальное, поэтому - взаимное. Дождь моросит всё реже, просвечивается робкими лучами омытого солнца, ярко отражающегося в дрожащих дифракцией лужах, разорвавшего серую ветошь, протискивающего в образовавшие прорехи избыточное тепло. Истончённые капли - разноцветные нити, искрящиеся, звонкие. Остро чувствуется свежесть очищенного воздуха, запах сырой коры и земли. Осака протягивает руку Тиё, помогая встать, и потихоньку начинает уже более спокойный путь домой, млея от приятного предвкушения кульминации встречи. Тучи пронзает радужное мерцание.