Загадай желание.

Игорь не любит рано вставать и не любит поздно ложиться, но сегодня он вернулся домой в одиннадцать вечера и сразу же рухнул в бессилии на кровать. Еще один тяжелый день, наконец, закончен, настроения после очередного концерта совсем не осталось. Лавров закрывает глаза и расслабляется, засыпает. Ему вновь снится Стас, чертов глист занял все мысли.        Он пробирается под кожу, ныряя глубже, в темноту скалистой пещеры в груди Лаврова. Он обосновался там, освещая призрачным светом камни, темную гальку и черную воду странного водоема внутри Величайшего. Стас идет по краю воды. Игорь чувствует как она тянется за ним, медленно выходя из берегов. Игорь боится этого места в себе. Стас нашел его. Или создал. Он заходит в воду. Темнота бурлит вокруг его ног. А Игоря мелко трясет. Конченков освещает водоем, лучи тусклого света вокруг него. Он погружается глубже. Его свет против игоревой тьмы.        Всё как всегда портит Диана, кричащая из кухни это порядком осточертевшее:        — Ты есть то будешь?        Лавров хмурится и раздраженно вздыхает, она совсем не чувствует его.        — Нет настроения, — угрюмо тянет он в ответ и снова закрывает глаза. Через пару минут слышатся тихие шаги и Игорю чудится, что это Стас входит в спальню на носочках, боясь потревожить его сон. Что это Стас становится на четвереньки и подползает поближе, перекидывая через его тело худую ногу. Чудится, будто это Стас проводит сначала тонкими прохладными пальцами по обнаженной груди к животу, а потом заменяет их теплыми губами. Дорожка из влажных поцелуев тянется за оглаживающими бока руками, подбирается к резинке треников. Игоря всё это с ума сводит.        Но Диана как всегда всё портит.        — Как концерт?        Это невыносимо. Всё, последняя капля. Игорь распахивает голубые глаза и с ненавистью смотрит на жену. Он сбрасывает с себя её слишком теплые руки, немного грубо отодвигает от себя, резко встает и, пройдя к шкафу, выуживает со своей полки теплую толстовку.  — Я же сказал, Ди, у меня нет настроения! — Игорь срывается на низкий рык, ощущая непонимающий взгляд спиной. Натягивает толстовку, цапает сигареты и телефон со стола и вылетает в подъезд, находу обуваясь, хватая куртку. Он закуривает и несколько минут смотрит на фонарь, освещающий темную улицу, в его свете порхают первые, в этом году, снежинки.        Первый снег бессильной злобой укутает землю. Укроет равнодушием эмоции, спрячет до весны их в воздушном коконе. Всколыхнет призрачные надежды на чудо. Раззадорит сумбурные желания главным и самым жестоким праздником в году. И пока флегматичные люди пойдут на поводу зимы, выстелет ледяными кристаллами улицы серой Самары. Снегу всё равно, настало его время.        Игорь кидает бычок наземь и затаптывает последний огонек подошвой. Достав из кармана мобильный, он звонит Максиму.        — Алло. — голос веселый, пьяный, на заднем фоне играет негромкая музыка и слышен смех Фадеева.        — Здорова, Макс, ты у себя? — Игорь нервно перекатывается с пятки на носок.        — Ебать, Лавруха, это ты? — удивляется Голышев и шикает то ли на музыку, то ли на Диму. — Что-то стряслось?        — Да нет, просто захотелось бухнуть с друзьями, вот и позвонил, — сам для себя пожимает плечами Игорь.        — Ну да, как же, бухнуть с друзьями в Новый год при живой то жене? Пизди-пизди, — теперь слышно только Голышева, видимо он отошел в соседнюю комнату, это к лучшему. А ведь сегодня и вправду тридцать первое декабря, запоздала зима, да и Игорь совсем не заметил, погруженный в свои размышления. Фадеев точно говорил о том, что праздновать будет с Максимом, и Стас говорил что-то, только что, Лавров никак вспомнить не может.        — Я и забыл, — Игорь отстраненно усмехнулся, доставая еще одну сигарету, двигаясь вдоль по дороге.        — Серьезно, братан, что такое? Диана опять вынесла мозг?!        — Нет, дело не в ней… то есть в ней, но вспылил на этот раз я, — он вдыхает едкий дым без примеси воздуха, на глазах выступают слезы. — Порой мне кажется, что ей ни капли не интересно, чем я живу, понимаешь, Макс? Она меня не чувствует, вот нисколечко.        — Возможно ты преувеличиваешь, подумай, ведь ты на ней женился… — теперь уже вздыхает Голышев, он знал что так будет, но не говорил Игорю — это его выбор.        — Знаю, но думать здесь не о чем, я разочаровался в ней, — Игорь петляет по дворам, эти дорожки знакомы ему настолько, что он даже не задумывается, а правильно ли идет.        Разочарование всегда красного цвета. Неоном разворачивается веками, пока мы в слепой попытке спрятаться — смыкаем ресницы. Рисует там ломаные узоры, рваным ритмом спаивает сердцебиение и колющую боль где-то в груди слева, прошивая руку и вонзаясь в горло сахарным надеждам. Разочарование всегда красного цвета…        — Как знаешь, — соглашается Максим, он полностью поддерживает друга. — Кстати, насчет побухать… заходи ко мне, у нас как раз есть пару лишних литров.        Игорь смеется, звучит этот смех неубедительно, но хотя бы так.  — Литры лишними не бывают, ты знаешь, — на самом деле он уже у подъезда пятиэтажки. — И сколько вас?  — Трое, вместе со мной Дима и Стас, — Голышев сплевывает и музыка возобновляется вместе со смехом и матом. — Давай, поднимайся, стучи погромче…        Лавров не слышит дальнейших слов, он поплыл на последнем имени.        И он пришел в его жизнь… появился на подложке века, вырезанный в игоревых зрачках, впаянный в вены. Кости в пыль, нервы — струны. Почему именно он — дом и раскаленные угли? Запутаться в запах, заползти бы в его глаза-омуты, свернуться там на самом дне, проникнуть в него так, как он проник в Игоря. Словно тонкая холодная игла, с этим ёжиком из волос и огненными тонкими губами, и эта непрошенная нежность плещется в груди, прибоем накрывая сердце. Два скрестившихся взгляда и влажное пламя жарко лижет затылок. И пепельное небо падает на него, меняясь с землей местами, играя с ней в догонялки, и в этой круговерти, уходящей из-под ног, есть только его глаза. Он спаян с Игорем этими стальными тросами, которые тянутся из каждого нервного окончания, из всех крючков глянцевым железом мерцающим внутри его горла.        Лавров поднимается по ступеням, он ничего не слышит и не видит вокруг. Думает, что вот-вот увидит Конченкова и захлебнется в огромных зрачках без шанса на спасение. Чертов мазохист. Он стучит, нет, долбит в дверь, в надежде, что ему откроет Стас, но выходит Максим.        — Ты бегом бежал что ли? — парень пьяно и счастливо улыбается, впуская Лаврова внутрь.        — Нет, просто так получилось, — Игорь быстро обнимает его и, разувшись, проходит на кухню. Так же мимолетно хлопает потягивающего шампанское Фадеева по плечу и подходит к сидящему у холодильника Стасу. Его Игорь приветствует дольше всех, вдыхает сладковатый аромат одеколона. Они виделись часа два назад, но Лавров безумно соскучился. Стас обхватывает ладонью его затылок, неловко обнимая в ответ, шепчет, тоже немного невнятно:        — Я рад что ты пришел.        Игорь чувствует, как начинают полыхать щеки, он улыбается, выпрямляется и открывает холодильник.        — А где коньяк? — спрашивает он, не находя нужной бутылки.        — Тебе в рифму ответить? — хмыкает Дима.        — Закрой рот, самка Богомола, я не у тебя спросил, — Лавров кидает на него игривый взгляд и гаденько улыбается. Конченков не выдерживает, взрываясь фейерверком заразительного хохота.        — Не трогай мою самку, ты же знаешь, пьяные женщины непредсказуемы, — в комнату вплывает Голышев, он сдержанно смеется, проходит к Фадееву и кладет руки ему на плечи. Дима пытается сбросить их, но Максим наклоняется и нежно целует его в шею. И Игорь и Стас замирают, глядя на них. Фадеев ведет лопаткой, отклоняя голову, подставляя шею под пропахшие табаком и алкоголем губы, Максим поднимается к уху, там в последний раз коротко целует и садится за стол. Неловкое молчание.        — Коньяка нет, зато есть водка, давай дождемся боя курантов, а потом сообразим коньячку? — предлагает Богомол, счастливо поджимая губы и, прикрывая глаза, кивает.        — Водка так водка, — Игорь кивает в ответ. Совсем немного осталось до двенадцати. Он находит водку, рюмки и они с Максимом пьют вдвоем, так как Фадеев предпочитает шампанское, а Стас после одной рюмки, решил, что с него хватит.        Двенадцать ударов, выцветшим гонгом старинных часов с латунным циферблатом и судорожно вытянувшимися стрелками, уносят в прошлое каждый миг. Время умирает, стекая концентрированной ночью с пальцев, разливаясь по полу, окрашивая пейзаж за окном липкой тьмой, до гибели желтых пятен фонарей.        Вот он Новый год. И Игорь совсем не думает, как там отмечает его Диана, ушла ли она гулять с подругами и напилась с досады, или же сидит одна в квартире с тазиком оливье и бокалом вина в руках. Игорь смотрит на Стаса, произносящего что-то одними губами и держащего бенгальский огонь в руке. Закончив, Конченков смотрит на Лаврова, улыбается.        — Загадай желание, Игорь, — шепчет он, совершенно не обращая внимания на целующихся в стороне Диму и Макса. И Лавров загадывает, мысленно. Глядя на любимые волосы ёжиком, на брови, пушистые ресницы, большие глаза-магниты, глаза-океаны, на гладкие щеки, на губы. Он желает только их.        Максим уводит Фадеева на улицу, за коньяком в круглосуточный, а Игорь и Стас остаются на кухне. Они молчат, но внутри каждого стоит волнующий больше всего на свете вопрос: «Что ты загадал?» Первым сдается Стас, он тянется и кладет подбородок на плечо Игоря, шумно выдыхая.        — Всё в порядке? — Лавров поворачивает голову, прижимаясь щекой к чужой щеке. Вместо ответа Конченков приподнимается, смотрит в эти голубые глаза, притягивающие своей яростью — символы войны и предвестники победы. Он влюблен в них. Побежден. Подается вперед и целует. Аккуратно, пробует Игоря на вкус — горький, водка щипет покусанные губы, но сладость момента всё заглушает. Руки Стаса обвивают шею, а руки Игоря ложатся на талию, стискивают, поднимают, ставят их обоих на ноги. Стас, несмотря на опьянение, ведет. Ведет в поцелуе, ведет Игоря в спальню, подталкивая к кровати. Отрывается от желанных губ, толкает Лаврова в грудь, а когда тот падает на спину, пружиня на мягком матрасе, встает на четвереньки, подползает поближе, перекидывая худую ногу через его тело. Стягивает толстовку. Стас проводит сперва тонкими ледяными пальцами по обнаженной груди к животу, а потом заменяет их жаркими поцелуями. Теплые губы скользят за оглаживающими бока ладонями, подбираются к резинке треников. Крючковатые пальцы цепляются за неё, стягивают вместе с бельем. Игоря всё это с ума сводит. Он смотрит, не в силах оторваться, боясь вздохнуть, боясь, что Диана снова всё испортит. Но Дианы здесь нет. Есть только он и Стас, который поднимает полный желания взгляд и хитро улыбается.        — Что ты загадал? — сипло интересуется он и тянется к давно вставшему члену Лаврова рукой. Игорь чуть приподнимает подбородок, чтобы лучше видеть и закусывает нижнюю губу.        — Тебя, — одно слово, такое важное и теплое, оно забирается под кожу и там сворачивается уютным комочком в перекрестье вен. В груди зреет под давлением что-то темно-давящее, пылающее, необходимое. Свитый в карминовые спирали, огонь вырывается на волю, обжигая воздух, идущий рябью вокруг них. Земля обугливается и трескается. Стас расплывается в смущенной улыбке и опускается вниз, обхватывая головку. Игорь запрокидывает голову и низко стонет — тьмы внутри него больше не осталось.