Все ясно. Я его люблю.

«Взгляни на меня, пожалуйста…».

Первый раз я увидел его, когда мне было четырнадцать. Он стоял за спиной босса, тонкой ручкой сжимая край его рубашки. Помню тихий смех Огая и фразу: не стесняйся, Осаму. Он теперь твой напарник. С тех пор мое безумие и началось. Детство - это такой период, когда не можешь отличить влюбленность от дружбы. Ты просто дружишь и до какой-то поры эти отношения тебя устраивают. Но, когда достигаешь определенного возраста, меняются и потребности. Всегда казалось странным, что с моим видом деятельности я сумел сберечь где-то глубоко, в самых потаенных уголках своего сердца, эти чувства к нему. Я не знаю, кого из нас щадил Мори больше, но давали нам самые простые задания. Опять же до поры до времени. Подозреваю, что босс лишь выжидал, пока я обрету контроль над своей способностью. Тогда-то наш дуэт и стал воистину ужасным. Сейчас даже припомнить не могу, кто дал нам это странное название «Двойной черный». Осаму все равно, как нас называют, да и мне, признаться, тоже. Но греет одна мысль: Двойной черный — это я и он. Осаму как-то мне сказал, что я смотрю на него влюбленными глазами и посмеялся. Не понимаю, как я позволил этому просочиться наружу. Смело могу предположить, что грубость во мне проснулась в тот момент. Под грубостью проще скрывать чувства. Но понимал ли он сам насколько прекрасен? Вот очередной летний вечер, когда мы бездельничаем после успешно выполненного поручения босса. Я развлекаю себя чтением. Не понимаю почему, но мне хочется стать главным героем этой книги в реальной жизни. Тогда я мог бы виснуть на его шее, жадно втягивать запах его волос и мне всегда было бы оправдание. Я умственно отсталый. Я не понимаю, что творю. Может, я уже стал этим героем? Почему этот человек имеет надо мной такую власть и даже не догадывается об этом? — Душ свободен. Осаму выходит из ванной комнаты в кремовом махровом халате, вытирает мокрые волосы полотенцем и кидает его на диван. — Подними и повесь на место. — Ну Чуя, — он даже когда ноет умудряется выглядеть чертовски соблазнительно и мило. Приходится лечь так, чтобы удобнее было рассматривать его, пряча глаза за книгой. Осаму никогда не стеснялся своего нагого тела. Он мог бесцеремонно сбросить халат и ходить голышом, пока искал одежду в шкафу. Меня приятно грело чувство близости, когда он в моем присутствии снимал свои бинты. Несколько раз я даже вызывался ему помочь «обмотаться». На что он немного удивленно, но согласно кивал. Так знал ли Осаму, насколько он притягательно красив? Порой мне хотелось грубо прижать его к стене, стать вампиром и впиться клыками в его шею. Чувствовать губами пульсирующую венку под кожей. Жадно пить теплую безумно вкусную кровь, пока он не начнет закатывать глаза, впадая в беспамятство. А что потом? Потом он тоже стал бы вампиром, и мы могли бы вечность посвятить друг другу. Не помню в какой момент стал улыбаться, как идиот. Осаму уже натянул штаны и смотрел на меня с озорным огоньком в глазах. — И что эта за улыбка? Почему ты замечаешь все, кроме главного, неполноценный дурак. — Какая улыбка? — пришлось привычно нахмуриться и в седьмой раз перечитать строчку: «Никаких вопросов. Все ясно. Я ее люблю». Даже книга надо мной потешается. — Да вот эта самая. Он бесцеремонно садится прямо мне на спину и холодными ногами прижимается к бокам. А с виду такой легкий. Я безумец, если для меня блаженство чувствовать его вес на себе. Чувствовать, как холодные капли с его волос падают на мои пальцы, на страницу, размывая короткое «Люблю». — Последний раз я видел эту улыбку, когда ты клеил ту милую шатенку в клубе. Иногда он мог так улыбаться, что я невольно представлял его с маленькими красными рожками и хвостом. — Даже если так, это не твое дело. Не знаю, зачем я повернулся набок и сбросил его с себя. — Значит, ты мне ничего не расскажешь? — Значит, я тебе ничего не расскажу. — Значит, он мне ничего не расскажет... — повторяет Осаму, лежа на полу и глядя куда-то в потолок. В такие моменты хотелось обнять его особенно сильно. Его милая привычка повторять за мной слова разливалась теплом в каждом уголке моего тела. С другими он подобного никогда не делал. Это больше похоже на игру. Я начинал, а Осаму легко подхватывал. Случалось и такое, что Мори отправлял нас на задания порознь. Выполнить какое-либо простое, но серьезное поручение. Провести переговоры, забрать ценные бумаги или же сопровождать какого-нибудь чиновника с поросячьими глазками. Это было так невыносимо скучно, что я начинал вспоминать каждый шрам на его теле, составляя детальную карту. Я знал тело Осаму лучше, чем он сам. Перебинтовывая его грудь или шею, я всегда старался невзначай коснуться пальцами оголенного участка тела. Но всегда, встречаясь с ним глазами, отталкивал и кидал бинты ему в лицо. «Дальше сам. Я не обязан тратить свое время из-за твоей тупости» говорил я. Осаму жалостно вздыхал и называл меня бесчувственным бревном. Я всего лишь боялся выдать свои чувства. Он ни одну юбку не пропускал мимо. А девушки велись, как дуры на его смазливую мордашку, ловили каждое его слово, затаив дыхание. Смеялись, краснея висли на его шее, одурманенные этой красотой и красивыми речами. Мне ли их винить. Я одурманен им с самого детства. Меня постоянно удивляло, почему мы все еще живем под одной крышей. Каждый из нас мог позволить себе роскошную квартиру. Со мной все понятно, а вот Осаму… Никогда не мог его понять. Я знал Осаму с самого детства, но он все равно оставался для меня загадкой. Он был удивительно собранным и холодным на заданиях. Очаровательно прекрасным, когда подкатывал к очередной юбке. Домашний, теплый, уютный у нас в квартире. Я завидовал его поразительной простоте. Он мог легко плюхнуться на мои колени и, серьезно глядя в глаза, сказать: знаешь, будь ты женщиной, я бы в тебя влюбился. И больно и сладко. Не помню, находясь под которым из этих двух чувств, я сбросил его со своих колен, игнорируя возмущенный взгляд и короткое — грубый мужлан. В какой-то момент у Осаму появилась девушка. Красивая, бледнокожая, с мелкими веснушками на лице и рыжими вьющимися волосами. Я хотел ее убить. Закопать на какой-нибудь помойке и смотреть, как он будет страдать. Но Осаму бросил ее через неделю, сказав всего одно слово, которое подняло мне настроение на целый день, — надоела. Но мое счастье было слишком коротким и хрупким. Мое счастье постепенно стали вытеснять другие мысли. Ведь Осаму мужчина с определенными потребностями. А что, если в скором будущем ему захочется начать все с чистого листа? Захочется семью, детей. Простого человеческого счастья. А не жить по соседству со вспыльчивым мафиози, который только так раздавал тумаки. Невольно складывался вопрос, а буду ли я любить его детей? С чего, собственно, я решил, что когда-нибудь их увижу? Вдруг, проснувшись однажды утром, я просто не услышу за дверью привычных тихих шагов. Или не увижу сонного Осаму, который в прострации обязательно ударился бы об стену головой или дверь. Меня всегда умиляло его утреннее состояние. Он становился таким послушным и податливым. До него просто не доходило, чего от него хотят. Разве не мило? Иногда я просыпался от запаха гари по утрам. Я постоянно говорил ему не приближаться к плите и не упускал повода поворчать. Если бы он знал, с каким огромным удовольствием я бы съел эти горелые тосты. В какой-то момент я стал рано просыпаться по утрам. Лежа в кровати, я напряженно прислушивался к звукам за дверьми. Мне отчаянно казалось, что однажды наступит момент, когда я не услышу привычного шарканья и звона посуды на кухне. Только безответно влюбленный человек может понять, какая это боль — любить без надежды. Любить годами и притворяться тем, кем не являешься. Я в аду с тех пор, как наши глаза встретились в первый раз. Мне всегда удавалось идеально рассчитать свою силу. Долгие и мучительные тренировки принесли плоды, сказал бы я, если в данный момент не лежал бы возле заброшенного порта, едва живой, захлебываясь собственной кровью. Никогда не понимал смысла способности, которая тебя же и убивает. Что меня так вывело из себя? Ах да… Этот эспер посмел задеть Осаму своим ножом. — Живой? — Осаму подходит, медленно садится рядом и убирает пряди с моего лица. — Живой. — Двигаться можешь? — Нет, — отчего-то становится смешно. Он нависает надо мной и внимательно смотрит в глаза. Я чувствую, как сознание медленно ускользает. Хочется закрыть глаза и погрузиться в сон. Но как я могу позволить себе такую роскошь, когда он так на меня смотрит. — Пока ты обездвижен и не можешь меня ударить, я должен кое в чем признаться. Почему ты так красив, Осаму? Даже когда смотришь испуганно и… — Я люблю тебя. Прости. «Черт…» «Никаких вопросов. Все ясно. Я его люблю.»