Уместность

      — Бедная королева… — шептались одни.       — Несчастная Юуки-сама, — вторили другие.       — Остаться одной с чистокровным ребёнком на руках — это ужасно.       — Как жестока судьба.       «Жестока судьба», — не отдавая себе отчёта, повторял про себя Такума Ичиджо, пока перелистывал страницы скучной книги, чьего названия не помнил. Он признавал: судьба воистину жестока к Куран Юуки.       — Потерять возлюбленного, с которым должна провести вечность, — не то же самое, что потерять друга или даже родителей, — меланхолично, со скрытой болью в голосе говорила Лука, пока наливала всем чай. Такума кивал. Действительно, кто такой друг, а кто — возлюбленная?       Он не лгал никому насчёт своих эмоций к юной главе дома Куран: ему правда, в самом деле, до горечи в горле жаль Юуки. Да, она три месяца простояла у ледяного гроба Канаме. О да, она не спала, не ела, не пила. Конечно, это унизительно больно — потерять того, кто должен быть бессмертным. Да, да, да.       Юуки переживала свою боль у ледяной глыбы, что скрывала самое дорогое для неё за полупрозрачными и мертвецки-холодными кристаллами замёрзшей воды. Тянулась рукой, желая разбить преграду, но не могла, потому что это убило бы Канаме. А когда узнала, что часть его хранится у неё под сердцем, покинула всех.       Такума переживал потерю по-своему. Читал днями, когда не мог уснуть, гулял по ночному городу, вспоминая время, проведённое с другом. Порой, когда видел что-то, что могло бы понравиться Канаме, Ичиджо улыбался и уже было протягивал руку, чтобы показать чистокровному. Но потом колючее чувство его отсутствия било по сердцу, и рука медленно опускалась.       Никто и не думал, что Такуме тяжело. Все считали его предателем, перебежчиком. Только то, что он согласился провести свою жизнь у ледяного гроба в роли вечного стража, спасло его репутацию.       Такума не жаловался. Все, на самом деле, мило с ним обращались. Но он знал, что Лука смотрит косо. Айдо задирает нос, как бы говоря своим видом, что он единственный остался верен Канаме до конца, даже когда он якобы убил его отца. Шики с Римой его откровенно любили, но Ичиджо было как-то уже всё равно. То, что ему было по-настоящему дорого, уже было недостижимо. Спрятано за ледяной глыбой.       — Так-кун, а расскажи про моего отца! — задорно смеясь после очередной шутки, спрашивала подрастающая принцесса Аи. Лёд гроба блестел за её узкими плечами, словно безмолвное благословение родителя. — Ты тоже любил его смешить?       — О, твой отец был машиной для убийств — его было сложно рассмешить, — отвечал Ичиджо и сам отчего-то заливисто смеялся. Один.       Аи переводила растерянный взгляд с него на мать, которая устало опускала плечи.       — Такума-сан, это совсем не смешно, извини…       — Ты извини, Юуки-чан, — откашливался Ичиджо, и его впалые щёки слегка розовели от стыда. Про Канаме такие вещи действительно не были смешными.       В голову мгновенно приходит идея. Ичиджо встаёт и протягивает руку принцессе.       — Хочешь посмотреть рисунки твоего отца? Они рассмешат даже мёртвого.       Такуме не было обидно, что во внимание принимается только потеря Юуки. Возлюбленный — не друг. Что он, разве не дружил с тем же Айдо (пусть он и задирал нос)? Не общался с Шики и Каином? Чёрт побери, он даже состоял в неплохих отношениях с Кирию. Друг — не возлюбленный. Приятное общение можно найти в любой стороне.       — Юуки-чан надо решиться наконец, — бубнил себе под нос Ханабуса, пока чертил формулы на листке бумаги.       — Хм? — непонятливо переспрашивал Такума, отвлекаясь от чтения научного доклада по вампирской биологии, довольно унылого.       — Ей пора начать отношения с этим полуохотником, — лениво сказал Айдо, продолжая чертить что-то невразумительное в блокноте. — Ей вечность жить, нельзя закапывать себя раньше времени. Эту вечность нельзя прожить в одиночестве, ей нужен возлюбленный.       — Нельзя… — невесело и как будто бы понимающе соглашался Ичиджо. Да, он был бы рад, если бы Юуки смогла перестать горевать и позволила себе радоваться тем моментам, которые ей отведены.       Такума не переживал, что всем плевать. Его горе — это его горе. Его печаль, ноша и вина за то, что вовремя не вернулся. До того, как стало поздно, и у них с Юуки оставались считанные часы на то, чтобы провести их рядом с тем, кто был дороже всех.       Дороже и важнее матери и отца.       — Так-кун, а почему ты никогда не жалуешься? — спрашивала его уже подросшая, восемнадцатилетняя принцесса Куран. Распустившийся цветок был так прекрасен, что слепил глаза. Канаме в юбке. Своим обаянием и величием она уже в столь юном возрасте заставляла всех падать у её ног. И Такума не мог ей не подчиниться. Так же, как не мог бы не подчиниться Канаме.       — Мои жалобы о том, что я тоже остался один в этом мире, здесь… неуместны, — отвечал Такума, перелистывая страницы манги, которая ему откровенно не нравилась. Он с полуслова понял намёк, суть того, что она хотела узнать. Она единственная всегда смотрела сквозь него и видела его внутренности. Пока другие хлопотали о счастье и покое Юуки.       Мягкая ладонь падает на его золотистую макушку, и Ичиджо вздрагивает. Тёплая улыбка расплывается на её розовых губах.       — Если тебе будет плохо, приходи ко мне.       Такуме, конечно, будет плохо. Он снова будет бродить по ночному городу, вдыхая серебристый морозный воздух и показывать невидимому другу попавшуюся на глаза красоту. Поэтому Такума придёт. Он придёт и тогда, когда Юуки наконец решится на эти бестолковые отношения. Чтобы не остаться одной. Чтобы рядом был кто-то близкий, кто разделит чёртову вечность, что продлится не особенно долго.       Друг — не возлюбленный. Но почему-то только друга в итоге нельзя заменить кем-то ещё.