Поздний вечер второго года Республики

С чего это началось? С разговора… Кажется, да. Они говорили о скором отправлении Сен-Жюста в армию, Робеспьер, понимая, что это уже бесполезно, пытался убедить его изменить свое решение - Антуан отстаивал несомненную важность своей командировки. Робеспьер сказал, что Сен-Жюст нужен ему здесь. Да, именно так это началось, с этих слов, которые были бесконечно правдивы. Они шли по темным улочкам Парижа, часто сталкиваясь плечами, извинения каждый раз замирали на губах Робеспьера - после первого раза, когда он произнес их вслух и Сен-Жюст посмотрел на него, он просто не мог... Было холодно - вечер, брюмер. Максимильен почти не чувствовал этого, сердце билось слишком быстро - испуганное, оно несло жар по конечностям, согревая тело и беспокоя разум. Все произошло случайно, и виноваты в этом были его слова. Он сказал, что Сен-Жюст нужен ему здесь, а не в армии, где он может умереть. Антуан посмотрел на него и ответил, что Робеспьер может умереть здесь, в Париже. Каждый день он может стать жертвой заговора, как стал Марат. Они обменялись взглядами. Резкие черты Сен-Жюста скрадывал полумрак, но все же можно было понять, что он не отступится. Робеспьер различил также тлеющие угольки гнева - Антуан вовсе не был так спокоен, как хотел показать. Сам Максимильен был встревожен упоминанием событий трехмесячной давности - не думал же Сен-Жюст об этом все это время? - Я знаю, что ты вложил в организацию армии немало сил, но… А потом Антуан взял его за руку, и стук сердца заглушил звук голоса, лишив Робеспьера возможности закончить свою речь, которая была так же яростна, как его выступления перед Конвентом, и слишком хорошо разносилась по улицам столицы Республики. Робеспьер замолчал, и Сен-Жюст улыбнулся. Ощущение руки Антуана в его руке заставляло сердце трепетать. Робеспьер знал, что в этот раз жест был совершен с только лишь целью - разорвать цепь аргументов. Сен-Жюст хотел уехать в армию, и единственного человека, который мог переубедить его, он не желал слушать. Они стояли посреди улицы и молчали. Сейчас, когда Антуан развернулся к нему, Робеспьер мог видеть, как на его обычно бесстрастном лице вспыхивают и гаснут эмоции: гнев, страх, мгновенное колебание, сопротивление, острое желание сделать то, что должно, а потом, буквально на секунду, проскользнула неожиданная боль от того, что его _не_понимают_. Не понимают, как важно для него, для Франции, для самого Робеспьера, то, о чем они спорят так долго. Поэтому Максимильен, почти невольно, провел большим пальцем по тыльной стороне ладони Антуана, желая успокоить его. В ответ Сен-Жюст сделал прикосновение крепче, сопровождая это отчаянным взглядом, полным… Его рука была теплой. Они снова шли, направляясь к отелю Антуана. Робеспьер больше не говорил об армии, решив оставить этот вопрос, хотя бы на этот вечер. Вместо этого он поднял тему дефицита товаров и последствий регулировки цен, которая становилась все острее: он знал, что Сен-Жюст не оставит этот вопрос без внимания. Прошло несколько минут, и Робеспьеру уже стало казаться, что в этот раз Антуан захочет завершить обсуждение и они не смогут избежать ссоры, но... - Я хочу поцеловать тебя, - произнес Сен-Жюст, казалось, одними губами, но одновременный взволнованный выдох сделал его шепот ясно различимым в тишине ночного города. Робеспьер услышал и замер. Ему показалось. Этого не могло случиться. Рука Сен-Жюста уже казалась обжигающей, но Робеспьер не мог прекратить прикосновение. Антуан молчал, и в его взгляде больше не было гнева. В нем остался страх, ожидание, нетерпение, волнение… сожаление и все то же упрямство, которое превратило его в того человека, о котором знали все и которого не знал никто. Робеспьер сделал то единственное, что мог - притворился, что ничего не услышал. Он был смущен, его щеки алели, однако этого, хвала Верховному Существу, не было заметно под плотным слоем пудры. Отсутствие реакции, казалось, на минуту смутило Сен-Жюста, но остановить его, как надеялся Максимильен, уже не могло. - Я… - его голос уже не столь тверд, как при произнесении первых слов. - Я прошу прощения, если оскорбил Вас, - он переходит на “Вы”, чего не делал уже очень давно. - Но… Рукопожатие становится крепче, Робеспьер чувствует, что пальцы Сен-Жюста чуть дрожат, и это удерживает его от того, чтобы отнять руку, сильнее, чем любые доводы разума. - Но с тех пор, как вы позволили мне приблизиться к Вам, я ловил ваши взгляды с большим обожанием, чем должен был, - голос Антуана постепенно обретает привычную силу. - Когда Вы позволили мне говорить с Вами, сражаться рядом с Вами, я почувствовал, что нахожусь в центре Революции, и я отдавал сражению все силы, поверьте, я сопротивлялся всем искушениям, которым подвергались мое тело и мой разум, но я не смог удержать свое сердце от того, чтобы проникнуться самой глубокой любовью к тому, к кому я когда-то посмел обратиться за помощью и поддержкой. Вы, должно быть, презираете меня за эту исповедь, но молчание терзало меня уже долгое время, равно как и страх признания, и Вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я не могу позволить страху определять мои действия. Робеспьер в смятении, он не знает, чего Сен-Жюст от него ожидает. Если бы не слова, произнесенные шепотом, он он мог бы принять это признание и даже ответить собственным, потому что, несомненно, он мог бы подобрать слова для выражения собственных чувств в рамках, подобающих гражданину. Поцелуй же… Столь физическое проявление привязанности между друзьями должно быть… - Я знаю, что Вам должно быть трудно понять мои чувства. Позвольте мне обратиться для разъяснений к учению Платона о любви. Он говорил, что есть любовь земная и любовь божественная, и последняя означает обретение вдохновения души и разума в другом человеческом существе. Я долго думал об этом и обнаружил, что это, несомненно, то, что я чувствую к Вам. Увлеченный звучанием собственного голоса, Сен-Жюст стоит, прекрасный, рассказывая ему о Платоне, цитируя “Илиаду”, делая попытки пересказа греческих мифов в нескольких словах (впрочем, достаточно красочных, чтобы Максимильен уловил, о каких персонажах идет речь) и вновь возвращаясь к Ахиллу и Патроклу. Его голос наполнен отчаянием. Робеспьер слушает, не прерывая. Он думает, что за проклятие лежит на нем, внушая юным искренним душам желание обрести его в качестве посредника в мир гораздо худший, чем тот, в котором они пребывают. В мир, в которым им либо придется скрываться, точно предателям, либо поставить свою собственную жизнь под удар наравне с его, жить с несмываемым следом греха, печать которого, люди, несомненно, поставят. Ни того, ни другого он им не желает. И все-таки, что тянет их, точно мотыльков на огонь? Неужели их влечет то, что этот огонь владеет собой настолько, чтобы не опалить их крылья, чтобы они оставались в безопасности даже тогда, когда бесстрашно летят в самое сердце пламени? Неужели они полагаются на те слухи, что с таким удовольствием распространяет про него Дантон?.. Размышления увлекли его, и он упустил момент, когда речь Сен-Жюста пришла к какому-то логическому концу, и тот сделал шаг вперед, готовый поцеловать не сопротивляющегося друга. Пальцы нежно скользнули по щеке, отвлекая внимание. Антуан был очень, очень близко. Лишь в последнюю секунду Робеспьер, проклиная себя за невнимательность, успел не произнести - взмолиться: - Пожалуйста, только не здесь. Ему показалось, что касание губ все же произошло, но Сен-Жюст отстранился так быстро, что это осталось неуловимым, расплывчатым воспоминанием. - Да, - выдохнул Антуан странным голосом и отступил, впрочем, не отнимая руки. Облик его показался Робеспьеру в ту секунду нечеловечески хрупким - никогда еще он не видел Сен-Жюста таким неуверенным и в то же время пылающим от нетерпения. - Да, - повторил он на вдохе. - Пойдем, - он потянул его за руку, и этот жест был невероятно обыденным и неуместным в их положении, что Робеспьер не мог сдержать тени улыбки. Взгляд Антуана упал на его губы стремительно, точно луч солнца, и тут же сбежал прочь. Румянец на щеках Сен-Жюста, его чуть раскрытые губы, из которых вырывалось неровное дыхание, ладонь, крепко сжимавшая его руку - все напоминало о том, что только что произошло. Они шли к отелю, где жил Антуан. Если бы Робеспьер не провел с Сен-Жюстом весь вечер, он бы сказал, что тот слегка пьян. Антуан будто нарочно сталкивался с ним бедром, плечом, чуть замирая, когда это происходило. Первый раз Максимильен решил, что это случайность, и даже извинился - он сбился с шага - но это повторялось: легкие касания, случайно-специальные, приносящие странное тепло и трепет. Сен-Жюст выглядел так, как будто знал, что делает. Робеспьер - не знал. Что, если кто-то увидит их? Так очевидно близко. Направляющимися к отелю Сен-Жюста. Маловероятно, но… Стоит этому случиться, и все может быть разрушено. Впрочем, о нем ходят столь невероятные слухи, что связь с другим депутатом Конвента меркнет на фоне. Связь… Вот как он собирается называть то, что произойдет? Вот что Сен-Жюст будет думать об этом? Нет, невозможно. Да и что, собственно, произойдет? Страх пронизывает все его тело, наравне с очарованием момента - он и Антуан идут по Парижу, охваченному Революцией, держась за руки - единственный источник тепла, помимо собственных сердец; оба взволнованные, оба одновременно желают приблизить и отдалить миг, когда неизвестность закончится и им придется принять решение, что они сделают с этой ночью и друг другом.