Шрамы

      Как порой приятно чувствовать мягкие руки любимого на своей талии, когда вы оба тихо нежитесь в постели после яркой, горячей и бурной ночи вместе, прижиматься к его телу, утыкаясь носом в прекрасную обнаженную мужскую грудь, которая лишь слегка прикрыта белой смятой рубашкой, что свисает с плеч, так как кому-то было некогда ее снимать в порыве страсти, вдыхать этот приятный запах помеси какого-то дорогого французского парфюма, неплохого алкоголя и своей любви. Эта вся уютная атмосфера, спокойная, как дыхание спящего партнера, невольно сводит Артура с ума и заставляет уголки его рта чуть подняться, создавая милую улыбку, а щеки приобретать мягкий красный оттенок. Прикрывая глаза, он лишь сильнее подается вперед, продолжает наслаждаться объятиями спящего француза. Розоватые тонкие губы сами начинают еле заметно шевелиться, как бы беззвучно говоря слова любви и нежности. Британец аккуратно запустил свои тонкие бледные пальцы в длинные волосы Франциска, а позже легонько спустился мягкими подушечками по шее и приоткрытым рубашкой ключицам, чтобы продолжать чувствовать эту желанную близость лишь сильнее. Так приятно, что Бонфуа бессознательно во сне подставляется под ласковые ладони Артура.       По этой умиротворённой картине ты, не зная их, не можешь даже и представить, что раньше они враждовали и соперничали; что раньше их отношения были пропитаны желчью, агрессией, ненавистью. И, если ты бы сказал им о их будущем, где они будут нежиться в одной кровати, ты бы получил самолюбивый смешок и фразу на подобии: «Я, да с ним-то?!» Поверить сложно, что ещё лет двести назад они были готовы грызть глотки друг другу за первенство в Европе. Страшно вспоминать, но это прошлое, которое, к сожалению, не сотрешь из памяти. Прошлое, от которого остались лишь еле заметные шрамы на телах этих двоих и темные сгустки воспоминаний, связанных с этими событиями.       Столетняя война. Пожалуй, самая длинная война в истории этих двух государств, если не всего мира. И пусть в этой войне победу одержал Франция, англичанин все же успел нанести несколько серьезных и сильных ударов, поставившие под угрозу будущее противника и всего его народа… Одним из сражений в этой войне, которое пошатнуло Францию своими катастрофическими итогами и оставило характерное напоминание о его крупном провале на теле, была битва при Пуатье. Убитые исчисляются тысячами, король в плену у врагов и остается лишь платить за него огромнейшую сумму, а по всей стране вспыхивают мятежи.       Проводя рукой по обнаженному торсу любовника, Артур слабо чувствует кончиками пальцев шрам, оставленный в той битве. След тех страшных событий практически незаметен и лишь неприятное давящее чувство в груди, в районе сердца, и сотни воспоминаний остались в голове, о том, как холодное лезвие тяжёлого металлического меча Артура ломает латы доспехов Франциска, разрезает человеческую плоть; как свежая рана на теле начинает кровоточить, а на его глазах начинают наворачивались крупные слезинки. Он тихо содрогается и падает на колени, но его вовремя успевают подхватить два воина и утащить, оставляя армию сражаться. Тогда, когда его сизо-голубые глаза утратили прежнюю яркость, превратись в пустые и холодные. Эти до боли неприятные мысли не выходили из головы британца, несмотря на такую, пожалуй, тёплую и светлую атмосферу.       Ведя руку выше, к все так же оголенной груди, британец ощущает еще один след прошлого, но уже гораздо более свежий, хотя успевший зажить, затянуться и превратиться в простую царапину, на месте, где раньше было отверстие от пули — шрам, оставленный в битве при Ватерлоо.       А ведь шрамов гораздо больше, а перечисленные лишь незначительная их часть. А сколько тех шрамов, что таятся у француза на душе, которые никак, никак нельзя коснуться и ощутить? А боль от них порой гораздо сильнее, чем от любой раны мечом. Артур и их все знает… Ведь он сам их оставлял.       Оставлял, когда в гневе от новых поражений бросил ту невинную девушку, что сплотила народ, подарив надежду, как французам, так и самому Франциску, в темницу, обвиняя в измене церкви и ереси, а позже прилюдно погубил в жадном огне инквизиции.       Оставлял, когда, надменно смеясь и смотря со своего недосягаемо высокого пьедестала, опускал врага все ниже и ниже, как в своих глазах, так в глазах других стран и всего общества.       Оставлял, когда через кровь и детские слезы забирал маленького Канаду из рук его заботливого старшего братика, нарекая его собственной колонией. Столько причиненной боли…       И просто в голову не входит, как Бонфуа продолжает быть таким недальновидным и беспечным, ведь сейчас, в данную минуту, рядом с ним в одной кровати лежит безжалостное чудовище, монстр. Монстр, причинявший ему столько боли, как моральной, так и физической, отнимавший у него всех тех, кто так много значил и был самым ценным в его жизни, унижавший, уничтожавший изнутри, одним словом, просто ненавидящий его всей своей душой. Разве он не боится вновь почувствовать холодное лезвие в этот раз меж собственных ребер? Почему он все еще прижимает к своей груди того, кто заставлял его страдать раз за разом?.. …Потому что любит…