Песня цвета васильков

Гет
R
Завершён
38
автор
Размер:
16 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
38 Нравится 3 Отзывы 8 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

Октябрь, 1916

      Тик-так, тик-так…       Я ещё раз потряс часы, прислушиваясь к их тихому отрывистому ходу. Надо будет отнести их Башу, пусть посмотрит, почему они пропускают иногда секунды, как и мое сердце.       От Гилберта не было известий уже три недели.       Велосипед со звоном наскочил на камень, а я обнаружил себя уже лежащим на земле с раскинутыми в стороны руками. Небо надо мной было без единого облачка, а до обоняния донёсся вызывающий урчание в желудке запах свежих булочек. Я уже собрался начать рассуждать о своей жизни, как меня отвлёк сначала заливистый смех, а затем возникшее надо мной лицо.       — Аликс, — я широко улыбнулся, догадываясь, что выгляжу в данный момент как идиот.       Она ещё громче рассмеялась, протянув свою загорелую руку и помогая мне подняться. Штаны уже были безнадёжно порваны в нескольких местах и измазаны в грязи. Я обернулся, проверить как мой велосипед, и с облегчением выдохнул, так как он целёхонький лежал неподалёку. Даже цепь не слетела.       Меня осторожно дернули за рукав, а затем быстро, едва уловимо поцеловали в щеку. Может мне это почудилось?       — Я же просила называть меня Чиче, — Аликс прикусила губу, кокетливо наматывая на палец локон своих каштановых волос.       Нет, я, конечно, не знаток, и может быть делала она это не слишком кокетливо, но для меня все ее действия были подобны какому-то крепкому алкогольному напитку. Как и ее лёгкое белое платье, которое, по моему скромному мнению, было совершенно не по погоде.       Аликс была младше меня на год, однако слыла первой красавицей в нашем небольшом городке. По крайней мере, по моему скромному мнению. Дочка пекаря, от неё всегда пахло свежим хлебом и маргаритками. Мы ходили в одну церковь, хотя ее семья и была ревностными католиками, так как другой в нашем городе не было. В детстве мы учились в одной школе и знали друг друга практически всю нашу жизнь. Единственным, что омрачало нашу дружбу, был ее брат, который считал меня практически проклятым.       — Прости, — неловко пробормотал я, закинув руку за голову и взъерошив волосы на затылке. — Чиче.       Она снова залилась своим пронзительным смехом, а у меня в желудке появилось странное приятное тёплое ощущение чего-то родного, а затем и я засмеялся вместе с ней, не в силах противиться столь заразительному голосу.       — Синьор засмотрелся на прекрасную даму? — она с прищуром посмотрела на меня.       Я даже растерялся.       — Что… А… Я…       Я начал спешно хлопать себя по карманам и только сейчас заметил отсутствие часов. Недолгие поиски обнаружили их недалеко от моего велосипеда. Циферблат треснул, а стрелки замерли. Я пару раз встряхнул их, прислушиваясь, не пошли ли они. Пять пятнадцать. Вздох, и часы отправляются в нагрудный карман, где всегда и покоились.       Аликс все продолжала на меня смотреть своим хитрым взглядом, каким она всегда пыталась показать, что у неё есть идеи и она хочет ими поделиться.       — Через неделю в городе ярмарка, — протянула она, практически смакуя слова. — Приедут артисты из столицы. И я хочу съездить. Но отец не отпускает меня одну, а Лови не хочет. Составишь мне компанию? — Она лёгким движением поправила выбившуюся из причёски прядь.       Я же стоял и смотрел на неё. Ее вопрос поставил меня в тупик, и мне потребовалось значительное количество времени, чтобы осознать, что же она спросила. Ей нужно было вести себя спокойней, иначе я так и буду выглядеть как последний идиот рядом с девушками. А ведь меня предупреждал Гилберт…       — Да, конечно, — наконец согласно кивнул я и надел поднятую с земли кепку, предварительно ее отряхнув. — Я попрошу у отца его машину, и мы сможем поехать на ней, — предложил я и тут же добавил: — Если ты не против. Я умею водить. Брат научил.       Я неловко усмехнулся, шаркая ногой по земле, и отвёл взгляд, стараясь смотреть куда угодно, но только не на ее лицо.       Аликс медлила. Нарочно медлила, и я это прекрасно понимал. Но я сам дал ей отличную возможность, в прямом смысле ударив лицом в грязь прямо рядом с ней. В общем-то, вместе со всей своей одеждой, велосипедом и часами. Часы было жалко больше всего, так как это подарок брата.       Внезапно Аликс подошла ко мне практически вплотную, привстав на цыпочки, чтобы быть выше, однако все равно еле доставала мне до подбородка, и посмотрела в глаза. У меня аж коленки задрожали от ее взгляда, но я выдержал. Я же мужчина.       — Я согласна, — практически в губы прошептала она.       Ее лицо находилось в опасной близости от моего лица. Как и ее манящие губы, пахнущие вишней. И я не представляю, чем бы все закончилось, если бы за ее спиной не раздался крик ее брата:       — Руки убрал от неё, картофельный ублюдок! Аличе, а ну в дом!       О да, этот голос будет сниться мне ещё очень долго.       Аликс от неожиданности подпрыгнула на месте и обернулась, посмотрев на красного от злости Ловино, который прожигал нас взглядом, стоя на крыльце пекарни, около которой я решил свалиться с велосипеда. Если бы я был Гилбертом, то я бы продолжил его злить, что моему брату очень хорошо удавалось с братом невесты. Но я не мог позволять себе такого, да и Ал… Чиче была бы очень расстроена.       Решив, что лучше убраться подобру-поздорову, я спешно пробормотал первые пришедшие на ум извинения, поднял велосипед и, запрыгнув на него, быстро поехал в сторону своего дома, слыша доносившиеся до меня ругательства Ловино и пожелания хорошего дня от Аликс.       В конце концов мне не хотелось ссориться с ним раньше времени.       

Ноябрь, 1916

      Анна Брагинская была частой гостьей в нашем доме, а с того момента, как они с Гилбертом обручились, практически жила у нас, так как родители желали, чтобы будущая жена их сына была рядом с ними. Иоганн (к слову, его раздражало то, что все в городке его так звали, и требовал, чтобы его звали Иваном, или в крайнем случае Иоанном), ее брат, был против этого и всячески старался предотвратить этот брак. Однако перед самым уходом на фронт Гилберт все же сделал предложение Анне, чем вызвал недовольство последнего, а вскоре брат Анны и сам вернулся в императорский флот.       Мы все были довольно сильно удивлены столь неожиданному решению Берти, потому что всю свою жизнь он заявлял, что не женится ни за что и никогда, но через пару дней после их помолвки Аличе под большим секретом рассказала мне, что всему виной было вино и тот вечно закрытый сарай за кузницей, чему я практически не удивился. Впрочем, родителям знать об этом не надо было.       Каким образом Иван с Анной оказались в нашем городке до сих пор оставалось для меня загадкой, но вся ирония заключалось в том, что даже на поле боя Гилберт и Иван оказались по разные стороны баррикад.       Я возвращался из школы, когда Анна поймала меня по дороге к моему дому с радостной вестью: «Письмо от Гилберта!». Я не думал, что могу быть настолько счастливым, так как от брата не было слышно ничего уже больше двух месяцев, и наши родители приготовились к самому худшему.       До дома я добрался настолько быстро, насколько позволял мой велосипед и первый снег на дороге. В этом году снег выпал раньше, чем мы рассчитывали, и многие оказались не готовы к столь раннему и внезапному приходу зимы. Кроме нас с Аликс, потому что в первый день снега она вытащила меня на улицу, попав в мою голову снежком. Через окно.       Минут через десять после моего прихода домой к нам прибежала Анна, в своём тёплом пуховом платке, с которым не расставалась с самого отъезда брата. Старшая сестра Анны неудачно вышла замуж и, родив ребёнка, вернулась к своим сёстрам и брату, чем вызвала немалый гнев последнего, так как он посчитал подобное поведение сестры позором их фамилии. Младшей же сестре Анны едва исполнилось двенадцать лет.       В руках Анны был изрядно помятый жёлтый конверт. Точно такой же, что лежал на столе перед моим отцом. Его глаза бегали по строчкам, будто не веря в то, что мы все же дождались от него весточки. Анна прошла к креслу у камина, опустившись около ног моей мамы, а я пристроился на стуле за столом рядом с отцом.       Мы просидели в тишине несколько минут.       — Вернулся. — Кажется, отец заметил, что я вернулся, только по третьему разу прочитав письмо брата.       Он поднял на меня свой взгляд, и я заметил застывшие на его ресницах слезы.       — Жив Гилберт. Обещал приехать на Рождество, — тихо усмехнулся отец, протянув мне письмо.       Я жадно вцепился руками в шершавые желтые листочки, на которых аккуратным убористым почерком брата были выведены столь желанные сердцу всех строчки. Мне хотелось узнать, что же было написано в письме Анны, однако я счел это слишком личным, раз он прислал ей отдельное письмо. Краем глаза я заметил, как Анна незаметно для всех нас смахнула с ресниц слезы и поплотнее закуталась в платок, точно так же, как и я, вчитываясь в письмо.       Анна всегда вызывала у нас симпатию, и мы не были удивлены, когда Гилберт объявил о том, что они с Анной собираются пожениться. Их отношения не были секретом ни для кого в городке, так же как секретом не было и то, что Иоганн грозился лично кастрировать моего брата, если тот приблизится к его сестре. Конечно, на тот момент я был ещё маленьким, однако значение этого слова было мне уже давно известно, и я, боясь за брата, всю ночь проплакал в его комнате, уговаривая его отказаться от Анны.       До меня только сейчас дошло, каким я вероятно выглядел для брата идиотом в тот момент.       За чтением письма, я не почувствовал, как по моим щекам потекли слезы, срываясь громким стуком в полнейшей тишине комнаты на листки, отчего чернила начали расползаться, сливая слова в пятна, и я тут же спешно отложил письмо в сторону. Я отвернулся, чтобы никто не увидел меня таким, а потом моего плеча коснулась теплая ладошка. Я резко повернул голову, столкнувшись взглядом с Анной. И когда она только успела подойти ко мне?       — Все будет хорошо. — Ее теплая улыбка заставляла и меня поверить в то, что все и вправду будет хорошо.       И Гилберт вернётся домой.       

Декабрь, 1916

      На Рождество Гилберт не приехал.       Анна долго отнекивалась, говоря, что ей будет неуютно находиться в чужом доме, где она все ещё была, по её собственным словам, лишней, но в конце концов сдалась под натиском моей мамы и пришла вместе со своим братом Иоганном. Иваном.       Брат Анны всегда производил на окружающих давящее впечатление своей величественной фигурой, на фоне которой девушка казалась маленькой и беззащитной. По правде говоря, в присутствии Ивана даже мне становилось не по себе, так что на ужине я мысленно обрадовался, оказавшись на другом конце стола, подальше от Иоганна.       Единственным, кто не боялся Брагинского, был Гилберт. Хотя мне всегда казалось, что он просто делал вид, что ему комфортно в компании Ивана.       Анна много смеялась в этот вечер, рассказывая забавные истории из их с Иваном жизни, наполняя комнату радостным смехом. Иван лишь сдержанно кивал, едва улыбаясь уголками губ, и потягивал вино, принесенное Аличе. За три дня до Рождества Ловино призвали на фронт. С этого момента Чиче была вся не своя и я боялся оставлять ее одну, поэтому уговорил отца пригласить ее к нам на ужин.       Папа сидел тихо, низко опустив голову и почти не глядя ни на кого из присутствующих. До меня доносилось его мычание, складывающееся в одну из рождественских песен, что мы с Гилбертом пели в детстве. Аличе улыбалась, а Анна о чём-то говорила с Иваном.       — Эннхен. — Все тут же посмотрели на отца. — Гилберт говорил, что у вас удивительно прекрасный голос. Спойте для нас. Прошу.       В глазах отца плескалось тепло и забота, с которой он обычно смотрел на нас с братом. Анна смутилась, на ее щеках заиграл лёгкий румянец, и она потупила взгляд.       — Я… Я не знаю. Если бы у вас была гитара, я бы могла… — неуверенно начала она.       — В гостиной стоит милое пианино, — неожиданно прервал ее Иван, до этого почти весь вечер молчавший. — Мы могли бы исполнить что-нибудь вдвоём.       Анна улыбнулась, а я впервые заметил, как брат с сестрой были похожи: светлые, пепельные волосы, пронзительные синие глаза, прямой с небольшой горбинкой нос. Правда, у Ивана он был явно несколько раз сломанный и искривлённый, но от этого в его образе только добавлялось чего-то необычного, идущего прямо изнутри.       — Как ему идёт форма, — прошептала мне на ухо Аличе, когда мы все устроились в гостиной около старенького пианино.       Аликс устроилась на подлокотнике моего кресла, небрежным легким движением расправив накрахмаленную алую юбку, и провела рукой по моим волосам, заигрывающе улыбнувшись. Я почувствовал, как у меня запылали щеки, а Чиче тихонько и звонко рассмеялась.       Иван чинно устроился за роялем, на скрипучем стуле, и я отметил про себя, что белоснежная форма ему и вправду очень шла. Пальцы опустились на жёлтые клавиши, и комната тут же наполнилась мелодичными переливами аккордов. Анна стояла рядом с ним, укутавшись в тёплую шерстяную шаль, и, обхватив себя за плечи, еле заметно покачивалась из стороны в сторону.       

Целую ночь соловей нам насвистывал,

      

Город молчал, и молчали дома.

      

Белой акации гроздья душистые

      

Ночь напролет нас сводили с ума.

      Голос Анны укутывал, проникая в каждую клеточку сознания, и походил на переливы соловья. Чистый, пронзительный, оттеняемый густым звуком инструмента, то и дело фальшивящего. Анна закрыла глаза, положив одну руку на пианино, и медленно выводя все пассажи. Ее ресницы подрагивали, и из-под них виднелись изумительной красоты глаза.       

Сад весь умыт был весенними ливнями,

      

В темных оврагах стояла вода.

      

Боже, какими мы были наивными!

      

Как же мы молоды были тогда!

      Аличе обняла меня за плечи, накручивая на палец выбившийся из моей причёски локон, отчего я чувствовал себя ещё более неуютно, так как то и дело ловил на себе усмехающийся взгляд отца. Мама громыхала посудой в обеденной, сославшись на то, что она хозяйка и должна все делать, однако нам всем было хорошо известно, что она просто не хотела находиться рядом с Анной. Девушка напоминала ей о Гилберте.       

Годы промчались, седыми нас делая.

      

Где чистота этих веток живых?

      

Только зима, да метель эта белая,

      

Напоминают сегодня о них.

      Я вздрогнул. Никогда бы не подумал, что у Брагинского мог быть такой голос, совершенно не соответствующий тому, как он порой говорил, приторно улыбаясь и растягиваясь слова своим по-мальчишески чистым голосом. У Иоганна был густой, тягучий баритон, захватывающий тебя с головой. Прямо как у Берти.       Анна улыбалась, глядя теперь на брата с нежностью, с которой обычно Чиче смотрела на меня, когда я попадал в неловкую ситуацию. Иван поднял голову, играя не глядя на клавиши. Подстриженные волосы разметались, и от былой идеальной прически не осталось и следа.       

В час, когда ветер бушует неистово,

      

С новою силою чувствую я:

      

Белой акации гроздья душистые

      

Невозвратимы, как юность моя.

      Голоса Анны и Иоганна идеально дополняли друг друга. Я заметил, как рядом от переизбытка чувств дрожит Аличе, вцепившись одной рукой в подол своего платья. Отец сидел молча, ни на секунду не меняя выражения лица, и с каким-то смирением слушал музыку. Я не понимал ни слова из того, что они пели (как и все в комнате), но их голоса были слишком искренними и чистыми, чтобы не затронуть душу.       Я невольно поймал себя на мысли, что видимо у Гилберта были ещё какие-то причины обручиться с Анной. Потому что эта девушка была прекрасна.       В дверь настойчиво постучали в тот момент, когда Иоганн прекратил играть. Аличе сорвалась с места, бросившись открывать дверь, а мы все остались на своих местах. Иван сидел вполоборота, держа спину неестественно прямо, и выжидающе настороженным взглядом смотрел на нас.       — Это Тим! — раздался радостный крик Аличе из прихожей.       Лицо Иоганна вмиг прояснилось, что показалось мне даже немного удивительным, так как я привык видеть его обычно хмурым (прямо как де Варда), и Брагинский быстро поднялся на ноги, широким шагом направившись навстречу Тиму. А вот Анна нахмурилась, нервно теребя обручальное кольцо на пальце.       У каждого были свои скелеты в шкафу.       

Январь, 1917

      Гилберт не приехал и в январе.       Зима пришла непривычно рано в этом году. Было довольно снежно и лёгкий морозец щипал щеки, пока я шёл к дому Анны с очередным коротким письмом в пару строчек от Гилберта, сжимая в руке потрёпанный и замусоленный листочек и плотнее закутываясь в легкую куртку.       Окна в доме Брагинских ярко горели, освещая небольшие участки под ними, и я остановился под одними из распахнутых ставней, опустившись на маленькую скамейку, укрытую снегом. Фонарь слабо светил, надрывно мигая и грозя вот-вот потухнуть навсегда. Из дома доносились голоса, и это явно была не дружеская беседа.       — Так будет лучше для всех нас, Аннушка, и ты это знаешь.       Голос Ивана раздался прямо над моим ухом, и я вздрогнул, вжавшись в стену и пригнувшись, чтобы меня, не дай бог, не увидели. Подслушивать было нехорошо, однако деваться мне сейчас было некуда: если бы я пошевелился, меня бы точно заметили.       Скрипнули половицы и раздались тяжелые шаги, какие бывают от дорогих мужских сапог. Шаги приближались, пока их владелец не замер около окна и не выпустил надо мной в воздух клубы светлого тёплого сладковатого на запах дыма. Я нервно сглотнул.       — Конечно, я ни в коем случае не настаиваю на этом. Однако, хотелось бы напомнить вам о некоторых… кондициях, от которых мы все зависим.       Я мог точно сказать, что это был де Вард. Я бы узнал этот голос, даже если бы потерял слух. Твёрдый, бесстрастный, он наводил даже больше ужаса, чем мой собственный. По крайней мере, так говорила Аличе, каждый раз после встречи с ним.       — А мне кажется, господа, что вы не имеете никакого права решать за меня.       Голос Анны дрожал, и я мог с уверенностью сказать, что она не нервничала, а с трудом сдерживала плещущуюся глубоко внутри неё ярость. Они с братом были слишком похожи, разве что Иван чуть лучше скрывал свои эмоции за маской дружелюбной ненависти.       Теперь уже скрипнул стул, и к окну приблизились легкие почти невесомые шаги. Зашелестела ткань тяжелой атласной юбки, и сдавленное дыхание. Наш врач, Родерих, советовал Анне менее плотно шнуровать корсет, но она почему-то предпочитала не слушать его и каждое утро терроризировала старшего брата просьбами помочь ей со шнуровкой. Об этом очень часто любила жаловаться Ольга, заходя к пекарю за хлебом.       — Анна, — голос Ивана был очень уставшим, — прошу, подумай хорошенько. Это будет лучшим вариантом, если…       — Если я стану вдовой, не выйдя замуж? — с ядом в голосе закончила за брата Анна. — Что ж, дорогой братец, спешу тебя огорчить. Ты уже сделал все, чтобы приблизить этот момент. Как у тебя ещё совести хватает до сих пор говорить об этом, когда ты пытался выдать меня за своего друга, чтобы расплатиться за долг?       Последние слова она уже шептала, но от них у меня все равно прошёлся мороз по коже.       — Ань, я… Ты все неправильно тогда поняла.       — Я поняла так, как должна была это понять. Ты…       — Смею вступиться за вашего брата, Анна, — голос Тима снова был ровным и уверенным. — Его карточный долг передо мной в сорок тысяч золотых рублей никак не был связан с нашей с вами помолвкой. — Он замолчал на мгновение. — Разорванной столь компрометирующим вас образом.       Улыбка сквозила в его интонации. Анна что-то прошипела. Иван обречённо выдохнул. Тим же негромко рассмеялся, пустив в воздух очередные клубы дыма.       — Впрочем, я не буду докучать вам своей компанией, — хмыкнул де Вард. — За сим разрешите откланяться. Тем не менее, мое предложение все ещё остаётся в силе, прекрасная Анна. И я надеюсь, что в нужный момент вы примите верное решение.       Звон пощечины разрезал воздух, а затем стремительные шаги распахнули входную дверь, и Тим вылетел из дома, его не застегнутое пальто развевалось за спиной, а длинный шарф подметал концами присыпанную снегом дорожку. Он держался за щеку и, не оборачиваясь, направился прочь от дома.       — Ань…       — Закрой дверь. И ничего больше не говори мне, если хочешь остаться моим братом. Ты не имеешь права распоряжаться ни мной, ни моим телом. Ты…       — Потому что ты уже сама распорядилась своим телом? — едко выплюнул Иван. — Решила сделать все сама, как и всегда? Что ж, надеюсь, что ты потом не пожалеешь о своём решении. Видит бог, я пытался сделать все, что в моих силах, чтобы помочь семье. Только почему-то никто из вас этого не оценил…       Повисло молчание, а я даже боялся лишний раз вдохнуть холодный январский воздух — было слишком тихо и звонко, так что даже биение моего сердца казалось мне боем барабанов.       — В любом случае, мне больше нечего здесь делать. Надо возвращаться, а то я и так отсутствую уже дольше, чем мне было позволено. — Снова скрипнули половицы. — Я верю, что ты сможешь сделать правильный выбор, когда придёт время.       Иоганн захлопнул дверь, на мгновение замерев на пороге и вглядевшись в темную синь ночного небосклона, а затем его шаги потонули в пространстве дома. Анна молчала, долго и напряженно (я чувствовал это затылком, продолжая сидеть на скамейке без единого движения), а затем горько расплакалась. Я же осторожно встал и, пригнувшись, пробрался вдоль стены за угол, где распрямился и устало оперся спиной о стену. Письмо могло и подождать.       На следующий день Иван уехал в Гельсингфорс.       

Февраль, 1917

      — Ловиджи, а когда мы поженимся?       Я подавился воздухом, а Аличе заливисто засмеялась, ловко спрыгнув со скользкого поваленного дерева и плотнее кутаясь в тонкую шубку, и хитрым взглядом посмотрела на меня, надув свои розовые губки.       — Ну, — неуверенно протянул я, — вот вернётся Гилберт, они сыграют с Анной свадьбу, и тогда уже и мы сможем. К тому же твой брат тоже должен вернуться…       Я немного виновато посмотрел на Аликс, а она захныкала, топнув ножкой.       — Почему мы должны так долго ждать?       Почему-то мне стало так противно от самого себя, хотя причины чувствовать себя виноватым у меня совершенно не было. Но в любом случае я приобнял Аличе за плечи, прижав к себе, и поцеловал в макушку.       Снег приятно хрустел под ногами, птицы на ветках выводили замысловатые трели, а Аличе своим хрустальным голосом напевала одну из итальянских песен, то и дело останавливаясь и подбрасывая в воздух клубы пушистого снега. Снежинки медленно кружились, и я тряхнул головой, сбросив снежную шапку с головы, а в следующее мгновение обнаружил себя лежащим на снегу и сбитым одним точным попаданием снежка Аличе.       Я быстро и часто заморгал, морщась от попадающих в глаза снежинок. Аликс смеялась, прыгая вокруг меня как маленький ребёнок, а затем резко замерла, обернувшись и глядя на что-то за своей спиной. Я напрягся, в груди противно засосало, а сердце стало учащенно биться.       — Людвиг!       Я резво вскочил на ноги, стряхивая налипший на одежду снег. Сквозь сугробы, проваливаясь по колено в них, к нам бежала Анна. Шаль, которой она обычно покрывала волосы, сбилась на бок, и Анна придерживала ее, чтобы окончательно не потерять. Пальто расстегнуто нараспашку, а волосы, обычно аккуратно собранные, растрепаны.       — Людвиг!       Анна упала в мои объятья, тяжело дыша и заливаясь слезами.       — Людвиг…       — Что? — я начал спешно перебирать все возможные причины, по которым Анна могла проливать слезы. — Что-то с моим отцом? Что-то с Иоганном?       Она замотала головой, сильнее вцепляясь в мою куртку.       — Нет, с ними… с ними все в порядке, — она всхлипнула, сглотнув слезы. — Людвиг, Гилберт… он…       Она не смогла договорить. Слова потонули в новом потоке слез, и я только теперь заметил сытый в ее руке желтый измятый листочек. По позвоночнику пробежал мороз, а волосы на голове зашевелились от ужаса. Грязно-желтый листок ярким пятном выделялся в бледных трясущихся руках Анны.       Она сползла на снег, захлебываясь собственным дыханием, и я опустился рядом с ней на колени, обняв за плечи и прижав к себе. Кивнул Аличе на листок, и она, успокаивая Анну, как она это умела, вытащила из сжатой ладони скомканную бумажку. Расправив ее, Аликс вчиталась в написанные на ней слова, а потом посмотрела на меня.       Я буду до конца жизни помнить этот взгляд. Не дай бог вам видеть полный мрачного отчаяния и боли взгляд всегда улыбающегося человека!       Аличе медленно и сдержанно кивнула и, сложив листочек в несколько раз, убрала его в один из многочисленных карманов своей пышной юбки.       Я крепко прижал к себе Анну, гладя по волосам и пытаясь таким образом ее успокоить. Хотя кто бы меня успокоил, потому что внутри меня начиналась буря, с которой я совершенно не представлял, что делать. И если бы не присутствие здесь Чиче, я бы и сам сел рядом с Анной и расплакался.       Минуты тянулись болезненно долго, и весь окружающий нас мир будто бы побледнел, выделяясь лишь алыми грудками немых снегирей на голых скрюченных ветках, похожих на пальцы старухи с косой.       — Отец… знает? — я нервно сглотнул сухой горький ком в горле, обжегший его, как раскалённые угли.       Я почувствовал, как Анна замотала головой.       — Нет, — просипела она мне в грудь. — Толис принёс мне письмо от Ивана и попросил передать уведомление ва… твоему отцу, потому что они с ним разминулись.       Тугой узел в сердце, завязывающийся в нем несколько последних минут, чуть ослаб, давая мне возможность дышать. Родители ещё не знали об этой новости. Но одновременно с облегчением пришла тяжесть осознания того, что мне самому придётся принести в дом дурную весть.       — Х-хорошо, — я нервно сглотнул, отстранив от себя Анну и заглянув ей в глаза. — Я сам сообщу им об этом… Да, так будет лучше всего.       Анна всхлипнула, закрыв лицо кружевным платочком с вышитыми инициалами «Г.Б.». Я вздрогнул и поднялся на ноги, потянув девушку за собой. Аличе взволнованно суетилась вокруг нас, придерживая Анну за плечи. Я нахмурился и попытался собраться с мыслями, которые никак не хотели собираться в одну ясную и четкую фразу, что я должен был сказать родителям.       Я вздохнул, не мигая глядя на Чиче.       — Отвели ее домой и побудь с ней. Bitte. — Я схватился за голову, запрокинув ее и посмотреться на небо над нами. — Я приду чуть позже, — уже значительно тише добавил я.       — Prego.       Снег громко и надрывно хрустел под ногами двух девушек, что медленно удалялись от меня, как все те спокойные и мирные дни, о которых теперь оставалось только вздыхать и тосковать. Птица протяжно закричала, сорвавшись с ветки, а мое сердце полетело вниз вслед за ней. С неба полетели крупные пушистые снежинки.       На следующее утро волосы моего отца стали полностью белыми.       

Март, 1917

      В марте брата Анны матросы подняли на штыки.       Анна больше не плакала. Нет. Слезы ее закончились в тот день, когда Аликс с Башем прибежала ко мне, прося помочь, так как с Анной произошло несчастье. Я тогда ещё не подозревал, что могло случиться такого, что заставило даже вечно спокойного Цвингли занервничать и побледнеть настолько.       Анну из петли мы достали в тот момент, когда она уже толкнула маленький табурет, шаль крепко обмоталась вокруг ее тонкой шеи плотным кольцом и девушка дергалась, зависнув над полом и вцепившись пальцами в неприятно сжимающуюся вокруг нежной кожи ткань.       «За что?» — это было единственное, что она произнесла, посмотрев мне в глаза, прежде чем впасть в горячечный бред на долгие десять дней.       На столе лежала раскрытая газета с портретом Ивана.       «Кровавая расправа над офицерами в Гельсингфорсе» — чёрными буквами сквозь разворот неслась пронизывающая сердце и сознание надпись.       Я вздрогнул, переведя взгляд на Анну. Ее губы, обычно алеющие, были почти серыми и плотно сжаты; ресницы слабо подрагивали; одна рука безвольно свесилась. Я вздрогнул. На пол со звоном с тонкого пальца девушки упало небольшое золотое обручальное кольцо и покатилось к стоящему около стены пианино.       Люстра покачивалась из стороны в сторону, мигая своими лампами, а часы мерно отбивали уходящее время, словно колокола местной церкви в воскресенье.       За Анной ухаживали ее сестры. Чёрный стал привычным цветом в этом доме. Ольга вздрагивала от каждого хлопка двери и спешила встретить гостя. Мне было больно видеть, как всякий раз ее улыбка меркла, а вспыхивающая на мгновение надежда в глазах затухала, как угольки без воздуха. Наталья молча стояла в дверях, ее лицо не выражало никаких эмоций, хотя я знал, что внутри неё полыхает целый пожар, который юное замкнувшееся в себе создание не может ещё выплеснуть наружу.       Мне больно было каждый раз давать им ложную надежду. Сестры до последнего отказывались принимать горькую правду.       Первые несколько дней Анна бредила, все время бормоча то имя Ивана, то имя моего брата. Я приходил почти каждый день, проводя около ее постели долгие часы и давая Ольге с Натальей передохнуть. Я хорошо осознавал, что они сейчас чувствуют, и сам до конца не мог поверить в то, что произошло.       На десятый день Анна пришла в себя, бледная, осунувшаяся, с покрасневшими от невыплаканных слез глазами.       С этого момента она больше не плакала. Просто сидела на ступенях своего дома, отрешенно глядя на прохожих, что изредка сочувственно качали головой, бросая на неё мимолетные взгляды, во многих из которых были заметны смешки и чувство, которое люди испытывают, когда у других происходит что-то плохое.       В конце марта мы похоронили Ивана.       В пустой гроб положили единственное, что осталось у сестёр от брата — наградную саблю.       «Палаш», — безжизненным голосом поправила меня Анна.       Чёрная вуаль скрывала красноту ее болезненно опухших глаз и бледность ее лица. Позади неё мрачной тенью маячил Тим де Вард, положив девушке руку на плечо и несильно сжав. Ольга, рыдая, все время причитала, говоря, что Иван настолько любил море, что даже предпочёл упокоиться в нем, а не в гробу, как все нормальные люди. Наталья молчаливо стояла чуть поодаль, сжимая в руках две алые розы, тоненькие стебельки которых были готовы вот-вот надломиться под хрупкими, но сильными пальцами девушки.       Я не заметил, как сзади ко мне подошла Аличе. На ее голове покоился темный платок, который она завязала на затылке, а плечи были укутаны шалью. Она то и дело вздрагивала от пронизывающего до костей ветра и слабо улыбнулась, когда я накинул на неё свою куртку. Не то чтобы она была теплее, но явно лучше согревала, чем ее легкое серое платье.       — Что теперь будет? — голос Аликс был тихим, и она посмотрела на меня снизу-вверх.       Я вздохнул, сложив руки за спиной. Я не знал, что ей ответить. Последнее письмо от ее брата было в тот день, когда мы вытащили Анну с того света, и Аличе не находила себе места.       А я ничего не мог с этим поделать.       Я нервно улыбнулся, вспомнив все, что мне говорил брат об отношениях с девушками, и понял, что я не выполнил ни одного пункта из того огромного списка, который мне когда-то написал Гилберт.       Гилберт.       Я снова взглянул на Анну. Она стояла молча, словно призрак прежней себя. Живого человека выдавали лишь вздрагивающие от беззвучных рыданий хрупкие плечи. Анна не моргала, порой даже начинало казаться, что она не дышит, но то и дело ее грудь резко и рвано вздымалась, выдавая хозяйку с головой. Тим что-то шептал ей на ухо, низко склонившись над Анной, как коршун над добычей, но она все так же продолжала смотреть безучастным взглядом на засыпаемый землей гроб.       Я достал из кармана часы. Стрелки нервно дергались на месте, застыв над цифрами три и пять, и я внезапно осознал, что так и не отнес их Башу.       Хотя в этом уже не было никакого смысла.       

Апрель, 1917

      Первое воскресенье после Пасхи огласилось венчальным перезвоном колоколов.       Анна была прекрасна в белом подвенечном платье. Она мягкой поступью шла по длинному проходу церкви, неся в руках маленький букет весенних цветов. Фата скрывала ее лицо, но я даже сквозь неё мог разглядеть плотно сжатые в тонкую бледную полоску губы, осунувшиеся щеки, заостренные скулы, прямой нос и сухие раздраженные бессонными ночами глаза.       Длинные скамьи скрипели под тяжестью тел гостей. Аличе сидела рядом со мной, завороженным взглядом глядя на шагающую к алтарю Анну, и то и дело вздыхала. Я осторожно дотронулся до ладони Аликс, несильно сжав ее руку. Она обернулась, улыбнувшись своей улыбкой, и сжала мою ладонь в ответ.       Я почувствовал, как мои губы растягиваются в улыбке, как у последнего идиота на земле.       — Правда, она прекрасна? — Аличе улыбалась своей сияющей улыбкой впервые за последние месяцы.       Мне и самому не слишком верилось в то, что у нас происходит что-то хорошее, но я старательно отгонялся от себя мрачные мысли, наблюдая за тем, как Анна неспешно подплыла к ждущему ее рядом со священником Тиму. Де Вард улыбнулся уголками губ (или мне только показалось?) и повернулся к отцу Михаэлю.       — Дети мои, мы собрались в столь прекрасный день, чтобы сочетать этого мужчину и эту женщину, — Михаэль указал на Тима и Анну, — законными узами брака.       Анна стояла, опустив низко голову, де Вард же незаметно взял ее за руку, поглаживая ее пальцы своими. По крайней мере мне так казалось со стороны. С момента смерти Ивана Тим ни на шаг не отходил от Анны, повсюду сопровождая Брагинскую, и я не был удивлён, когда за неделю до Пасхи, они объявили о своем желании заключить брак. У Анны не было другого выбора: Ольга воспитывала ребёнка, который бросал на неё тень и очередь из женихов резко сокращалась с каждым днём, а Наталья была слишком юна.       Оставалась одна Анна, на плечи которой в одночасье легла тяжелая судьба всех членов ее семьи. И она приняла единственное оставшееся ей решение.       — Если среди присутствующих есть те, кто против этого брака, то пусть скажут об этом сейчас… — священник сделал драматическую паузу и продолжил: — или замолчат навеки.       По церкви пробежал тихий шепот и повисло молчание. Проникающий сквозь распахнутые двери ветер шелестел платьем Анны и перезванивался маленькими золотыми колокольчиками в оформлении убранства храма.       Михаэль всегда умел выдержать паузу, чтобы нагнать на людей волнение от ожидания. Порой он меня этим раздражал, однако он был милым и идеально подходил на роль священника из тех сентиментальных романов, что так любила читать Аличе.       — Что ж, раз ни…       — Я против!       Громкий хриплый голос пронесся под высокими сводами церкви, как раскаты грома.       Почти все повскакивали со своих мест, громко охая и прикрывая рты ладонями. Аличе пошатнулась, практически упав мне в объятья, и я в последний момент успел ее поймать. Алая атласная накидка сползла с ее плеч, пролившись на пол ярким вином.       Все силились разглядеть незваного гостя. Некоторые дамы хватались за сердце (в них определенно погибли великие актеры), другие же активно крестились, пока мимо них на костылях к алтарю медленно ковылял солдат.       В горле застрял неприятный ком, и я с силой сжал плечи Аличе, сильнее прижав девушку к себе. Все происходящее было более чем невероятным, более невероятным, чем то, что произошло за последние два месяца.       В кармане колокольчиками зазвенели сломанные часы, и Анна подняла голову.       Сквозь полупрозрачную фату я видел, как губы девушки шевелятся, складываясь в одно единственное имеющее значение в данный момент для нее слово.       Гилберт.       Ее букетик попал точно в руки Аличе, и она тут же прижала его к лицу, вдыхая аромат, а затем посмотрела на меня, кокетливо улыбаясь. Да, теперь я точно был уверен в том, что она улыбалась кокетливо. И подмигнула мне. Я почувствовал, как к щекам прилила кровь, и отвел смущенный взгляд. Аликс тихонько хихикнула.       Лицо Тима не выражало ровным счетом ничего (мне вообще всегда казалось, что он не умеет выражать эмоции), он просто безучастно смотрел на кинувшуюся на грудь Гилберту Анну: подняв фату, она с жаром покрывала лицо моего брата поцелуями, сдвигая грязные бинты, а я с трудом сдерживался, чтобы не отвернуться. На Гилберта сердце сжималось смотреть — ещё более бледный, коротко постриженный, с обмотанной бинтами головой он казался мне таким же призраком, как и Анна.       Какая ирония. Два призрака вновь встретились.       Анна что-то шептала ему на ухо, а он болезненно улыбался, опираясь на Брагинскую, как на костыль, который я держал теперь в руках. Он дрожал, и я только теперь заметил, что под его кителем виднеются точно такие же бинты, плотно обхватывающие его грудную клетку, медленно и туго вздымающуюся под грубой тканью.       — Но у меня нет колец…       Я обернулся на шаги де Варда, который отошёл в сторону, коротко кивнув Михаэлю, а тот улыбнулся ему в ответ. Анна всхлипнула, помогая Гилберту дойти до алтаря. Коротко брошенное хриплым голосом брата «Спасибо» сотворило третье чудо за сегодняшний день: Тим де Вард улыбнулся, искренне, и отвернулся, небрежным движением поправив прическу и незаметно смахнув выступившие на глазах слезы.       Все смотрели на Гилберта так, словно не верили в то, что он стоит здесь, рядом с ними. Первым очнулся отец. Он на ватных ногах наощупь подошёл к брату, пустыми глазами глядя на него и рукой вслепую дотронулся до его щеки. Я кинулся к нему, взяв за руку и поддерживая отца, который бессвязно бормотал какие-то слова, глотая слезы. Мама тоже словно отмерла, подбежав к Гилберту и вцепившись в его потрепанную грубую серую форму. Анна все так же держала его за руку, а я почувствовал, как меня сзади под руки своими маленькими ладошками обняла Аличе, прижавшись к спине.       В нос ударил запах свежего хлеба и полевых цветов.       Я заметил, как Тим коротко кивнул священнику, и тот развел руки в стороны, словно приглашая всех к вниманию.       — Что ж, тогда я с великой для всех нас радостью объявляю, что мы собрались здесь, чтобы соединить этого мужчину, — он кивнул на Гилберта, — и эту женщину, — кивок в сторону Анны, — законными узами брака.       Михаэль улыбнулся, а церковь наполнилась перезвоном колоколов и радостными голосами людей.       Тик-так, тик-так…       Я вытащил часы из кармана и с удивлением посмотрел на то, как стрелки снова медленно совершали свой бег, отмеряя отведенное нам время.       Взгляд Гилберта полыхал внутренней силой и будто бы насмехался над смертью, уже протянувшей к нему свои руки, а дрожащие руки аккуратно надели на пальчик Анны венчальное кольцо.       Что ж, чудеса все же происходят и в нашем мире.       И Гилберт вернулся домой.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.