***
В нашем доме в последнее время не переводятся эдельвейсы. Почти в каждой комнате стоит ваза с этими маленькими, но сильными цветами. Стоит им лишь слегка увянуть – их сразу же сменяют новые, свежие, только что сорванные. В последнее время их в избытке. Настолько, что становится все труднее прятать от чужих глаз. Семья словно бы не замечает этой причуды, закрывая на все глаза. На то, что перед каждым выходом из дома я надолго закрываюсь в комнате. Чтобы с осторожностью напополам с болью один за другим сорвать все заново отросшие за ночь цветы. Стебельки отламываются с тихим хрустом, больше похожим на треск тончайшего стекла или льда. И покорно ложатся в корзинки, складываются в букеты. Потому что нельзя, чтобы их видели там, где они растут – у меня в волосах. В последнее время цветов стало так много, что я оставляю букеты везде – в раздевалке катка, на скамейках, дарю случайным встречным. Что угодно, лишь бы избавиться. Эдельвейсов столько же, сколько и мыслей в моей голове.***
В тот момент, когда я выбегаю на лед – не на коньках, а в тренерском костюме – ты несешься по льду мне навстречу. Именно тогда я и слышу этот звук в первый раз. Тонкий звон стеклянных осколков, вовсе не различимый для остальных в шуме стадиона. Тихий хруст, а потом звук разбивающихся о ледяной пол роз, которые в один миг стали стеклянными. И тогда же я вижу, что с твоих волос так же начинают падать цветы. Хрупкие эдельвейсы разбиваются на тысячи кусочков, кажется, еще в полете, и остаются блестеть и переливаться у тебя под ногами. По легенде, когда безответная боль проходит, цветы, из этой боли выраставшие, становятся стеклянными. И разбиваются.