Каша

«- Ну вот, всё съел, значит, поправишься! - Ещё бы я не съел. Ты впервые в жизни приготовила мне поесть...» За свои годы Усуи перепробовал много блюд. Какие-то были из лучших ресторанов, какие-то из местных лавочек, но такой гадости он еще не ел. Кто бы знал, что верх идеала – пожалуй, только не в характере, но это была её особая черта – президент студсовета, сумевшая держать в ежовых рукавицах всю школу, не умеет готовить? Будь это в другом месте или кто-нибудь другой, он бы без раздумий не стал есть эту гадость. Но это была она. И в большую кастрюлю переваренной каши она вложила огромную упорность и заботу. Если бы её увидел кто-то из школы сегодня – не узнал бы. В тот миг, когда она смотрела на него, он чётко видел – в её глазах появлялись слёзы. Слёзы боли. Ей было больно. За него. Наверное, никто еще никогда так не переживал за Такуми, и он, подобно коту, - разве что без урчания, - с готовностью принимал эту ласку. Это было непривычно, но от того не менее восхитительно. Обычно Мисаки была грубой и сильной, пост президента студсовета в их школе другого бы и не допустил. Да и жизнь у неё была нелегкая, и она постоянно скрывалась за баррикадами. Он с трудом вытаскивал её из этого состояния. Сейчас же её прикосновения были мягкими и нежными, подобно взмаху крыльев бабочки. Даже на работе она была не такой. Это завораживало. Каша была отвратительная, но он всё равно ел, словно втягивая в себя с каждой ложкой её заботу. На миг показалось, что это и было счастье, никогда ранее не бывавшее таким прекрасным и очевидным. Он бы вытерпел ещё три ведра, – на большее его бы явно не хватило, как ни старайся, – только бы она оставалась рядом. Заботилась, любила. Но он всё равно бы не сделал этого. Она не должна расстраиваться, особенно из-за него, а сейчас едва не плакала. Да и лучше он сам что-то приготовит ей, чем будет следить, как она безмолвно корит себя за то, что с ним случилось, пусть в этом и не было её вины. Впрочем, пока сделать ничего нельзя, и он с удовольствием следит, как она суетится, убирая и не подозревая, что он уже не спит. Она была идеальна для него, а готовить и не обязательно. Он и сам им приготовить сумеет, а она упертая, если пожелает – горы свернёт. И он всегда будет рядом. Подловив себя на такой нескромной мысли, Усуи слегка покраснел, а потом застыл, с удовольствием отмечая, как осторожно обманчиво тонкие руки меняют повязку.