Трагедия моей жизни

Каждый день я испытываю невообразимую боль. Это не только моральная боль, но и физическая. Я уже как 6 месяцев на коляске, я не чувствую ног и от этого мне противно. Я не чувствую себя полноценным человеком, не чувствую себя тем, кем был раньше, я не чувствую себя живым. Возможно мне нужно немного больше времени, чтобы свыкнуться с этим, но я не собираюсь. С каждым днем мое желание жить сводится к нулю, я не только потерял себя, я потерял своих друзей, потерял человека, за которого цеплялся, и уничтожил жизнь моему брату. Скорее всего, если бы тогда я не поссорился с Джином из-за очередной ерунды, если бы не пошел напиваться вместе с Хосоком, малышом Чонгуком и Шугой, то все случилось бы иначе, а даже если бы я, все-таки, пошел пить с ними, все могло обернуться иначе, не сев я в ту машину. Я до сих пор ненавижу себя за то, что тогда позволил Юнги сесть в нее вместе со мной, а ведь он не хотел, он вообще не хотел никуда идти, да и мне советовал идти домой, но нет же, я же блять его не послушал, о чем сейчас жалею и, думаю, буду жалеть и дальше. Так как были мы не особо трезвые, а точнее пьяные в хламину были Гук и Хоуп, мы же с Юнги просто расслаблялись, поэтому пили не так много и наше сознание работало, хотя и не в полную силу. Пока эти придурки спереди вели свои пьяные разговоры, Юнги лежал у меня на плече, шепча на ухо мне разные пошлости, неловко краснея, что, кстати, было весьма очаровательно. Моя рука гладила его колено и мне было чертовски охуенно, пока крик Чонгука- «ХОСОК! НЕ ЗАСЫПАЙ!», не вытянул меня из экстаза- резко послышался скрежет колес, нас всех дернуло вправо, и, если бы не ремни, мы бы распластались по всей машине, превратившись в мясо. Хосок, кажется, переборщил, засыпая прямо на ходу, когда машина неслась под 200 км/ч, так что мы вылетели с обочины, перевернувшись раз пять так точно. Помню только то, что очнулся я с ужасным звоном в ушах и болью в спине. Все, что я видел перед собой, было до ужаса бледное лицо Юнги. Он явно отключался. Тогда я еще не представлял, какой путь проделала эта железяка, так что просто подумал, что он ушибся головой. Я помню, как аккуратно придвинулся к нему, игнорируя неописуемую боль, слегка притянул его к себе и с ужасом отдернул руку, когда она коснулась чего-то горячего и густого. Кровь. Меня, как помню, мгновенно охватил страх, я боялся его потерять, боялся настолько, что физическая боль отошла на второй план, а руки предательски дрожали — Шуга. — позвал его я, сердце защемило от мысли, что он, возможно, даже не откликнется, но тогда я обрадовался, потому что он еле приоткрыл глаза —Тэ…хен…— я помню эту улыбку, помню, как он еле выдавил ее из себя, после чего протянул свою, дрожащую, руку к моей щеке, — прости меня… —слабо прошептал он, едва касаясь меня. Это были последние слова, что он сказал мне. В тот момент я услышал звуки серен, но до сих пор не мог оторвать от него взгляд. Он был слишком бледный, смертельно бледный, я не сразу понял что к чему, и это сделало мне еще больнее. Когда меня стали вытаскивать, я услышал о том, что в машине еще трое, и что один явно труп. Тогда я молился о том, чтобы это был не мой парень. Осознал я всю ситуацию только по дороге в больницу, когда боль в спине стала просто невыносимой, а сердце бешено колотилось, сжимало и болело, к горлу подступал комок и только мозг отказывался верить, я отказывался верить в то, что он мертв. Я до сих пор еле сдерживаю слезы, а тот комок так и остался в горле с того дня. В итоге я остался инвалидом, прикован к коляске навсегда и шансов встать на ноги у меня нет, Чонгук лежит в коме, и прогнозы не утешительны, Хосок отделался сотрясением и парочкою переломами, которые не помешали ему свалить в другую страну, а Юнги мертв. Вы не представляете, как паршиво я себя чувствовал на похоронах, когда никто из тех, кого мы знали, не пришли. Я чувствовал себя мусором, мне взглядом говорили о том, что я гнида последняя, что это я его убил, а я кивал, потому что виноват я, потому что именно я затащил его в эту машину тогда, это все правда, Юнги мертв из-за меня. Я держался до последнего, в конце концов я просто разрыдался, падая перед родителями парня. Это было настолько же унизительно, насколько и больно, я чувствовал вину перед его родителями, они же считали меня мусором и выгнали с похорон. Моему брату, Джину, пришлось, кажется, хуже всех. С того момента, когда он пришел в палату и увидел нечто похожее на меня, он замкнулся в себе. Смерть Юнги потрясла его так же сильно, как и меня. Единственным, кто утешал его был Намджун. Я часто слышал, да и сейчас слышу, как Джин по ночам рыдает в подушку, захлебываясь слезами, звонит Джуну и все, что он говорит это то, что он не хочет потерять меня, что я слишком много на себя взвалили и плачет еще громче. От его слез мне становится еще паршивее, я даже не могу банально подойти и обнять его, как делал это раньше, теперь это делает Намджун. Джин стал слишком часто расстраиваться, перестал вообще улыбаться, а улыбка Джина-это единственная вещь, которая давала мне надежду на жизнь после смерти Шуги. Намджун почти поселился у нас дома, он целыми днями был с Джином, и я ему за это благодарен. Пусть хотя бы у моего брата жизнь сложится лучше, чем у меня. Я перестал разговаривать совсем, я не отвечал на вопросы, просьбы или мольбы Джина, я стал просто амебой, а Джин только и делал, что рыдал на плече у Намджуна. В этом случае я просто отвратительно себя веду, по отношению к брату, но мне уже все равно, все потеряло смысл и цвета еще в тот момент, когда я услышал пронзительный вопль Чонгука и скрежет колес. Признаться, мне часто снится этот кошмар. Этот день повторяется во сне снова и снова, я переживаю смерть Юнги снова и снова, и от этого мне просто хочется выдернуть свое сердце, чтобы он не болело и не кололо так сильно, хочется перекрыть себе кислород и не дышать, потому что мне кажется, что я с каждым днем все ближе к смерти, мне просто не хватает воздуха. Вы можете сказать, что еще не все потеряно, что я могу двигаться дальше, что смерть-это не выход, на что я пошлю вас нахуй. Когда боль становится все сильнее, и ты уже не знаешь, как тебе изогнуться, чтобы хоть как-то облегчить ее, когда уже даже врачи не знают, что со мной, когда родители твоего мертвого парня просят денежную, блять, компенсацию за отнятую жизнь их сына, когда ты видишь очередное письмо с угрозами в свой адрес в руках Джина, когда его начинает трясти, когда он просто оседает на пол, не в силах сдерживаться, когда ты начинаешь ненавидеть себя, ни о каком охуенном продолжении жизни ты уже вообще не думаешь. Хочется просто сдохнуть. Когда, хотите спросить, меня посетила мысль о том, что это конец? А все очень просто. Когда я открыл дверь родителям Шуги, не подозревая о том, что меня ждет, Джин тогда был в больнице, когда они просто вытащили меня из квартиры, привезли на могилу Юнги, выкинули меня из коляски, наорали на меня за то, что я не плачу им за его смерть, когда они, в буквальном смысле, оплевали меня, когда я сказал что на мне смерть Юнги отразилась больше, чем на них, что мне противно смотреть на то, как за человека требуют деньги, тем более что этого человека уже нет в живых, когда они уехали, оставив меня одного с физической и моральной болью, когда Джин приехал забрать меня, но, увидев мой пустой взгляд и то, что я еле как сижу возле его могилы, тихо всхлипывая, все-таки, не совладал с эмоциями, попросив Намджуна отвезти обоих домой. Именно тогда я понял, что искренне желаю себе смерти. Я понял, что ненавижу машины, поэтому просил ехать к дому по самым коротким, которые Намджун только знал, путям. Прошло недели две. Его родители так и не успокоились, вот только теперь это было намного жестче, мой брат приходил домой с синяками, иногда даже и Намджун. И все это было из-за меня, во всем этом виноват только я. Не знаю как, но я уговорил Намджуна отвезти Джина куда-нибудь далеко. Он сначала отпирался, но я сказал ему, что так больше не может продолжаться. Я не могу продолжать жить в этой боли, я не могу жить, зная, что мой брат чуть ли не каждый день рыдает так, что срывает себе голос. Я поблагодарил его за то, что он все это время был с Джином, но он так ничего и не ответил, просто спустя часа четыре в квартире остался только я. Так как всякие изощренные методы были мне не под силу, я решил действовать по классике. Просто выехал на балкон. Это конец. Конец той истории, что началась несколько месяцев назад. Я ее начал- я ее и закончу. Мне потребовалось немало усилий, чтобы подняться с коляски на руках и перекинуть себя через перекладину. Последнее, что я помню, перед тем, как отпустил руку, так это зареванное лицо Джина, рука которого тянулась ко мне, после чего последовал глухой стук, боль во всем теле, белая пелена перед глазами. Я чувствовал, как легкие наполняются кровью, я чувствовал ее сгустки у себя в легких, я понимал, что это конец, и от этого было так легко, что даже страшно. Я надеюсь, что Намджун позаботится о Джине, надеюсь, что он заменит ему меня, или станет кем-то больше, чем братом. Пускай люди забудут обо мне, пускай у Чонгука в памяти сотрется тот день аварии, когда он выйдет из комы, пускай Хосок не возвращается, а мой брат будет думать об этом, как о смерти какой-то бездомной зверушки. Я не хочу, чтобы люди помнили обо мне, я не хочу, чтобы они говорили обо мне после моей смерти. Я не хочу, чтобы они трогали меня тогда, когда меня нет.