You are my penicillium

Холодало. Зима во всю свою силу ощутимо наступала на пятки, заставляя людей одеваться как можно теплее, чтобы не простудиться. Однако снега ещё не было. Юнги жался на одной из промёрзших скамеек, кутался в свою единственную дырявую куртку и попивал из стаканчика кофе, которым его угостила добрая аджума. Этот кофе на вкус был отвратительным. «Такой же хуёвый, как и я». Юнги выбросил пустой стаканчик в урну и вздохнул. Сегодня ему повезло с едой. Та самая аджума не только напоила бедного паренька, но и довольно сытно накормила за небольшую работу, которую тот с радостью выполнил. Поначалу, когда женщина увидела перед дверью своего магазинчика грязного, обросшего и хромающего на одну ногу бездомного, она с ужасом отпрянула от него и хотела захлопнуть перед носом дверь. Но для Юнги это была последняя надежда элементарно не сдохнуть. От голода, холода или от всего сразу. Ему с большим трудом удалось уговорить её дать шанс, благо язык у того был подвешен на подобного рода разговоры. Годы практики, что поделать. И вот теперь он сидел в этом безлюдном парке, пялясь побитым и абсолютно безразличным взглядом в одну точку, и прислушивался к собственным ощущениям. Его нога неприятно пульсировала от многочасовой работы без отдыха, мозолистые руки с разбитыми костяшками на пальцах снова начали понемногу ныть и кровоточить. Организм не поспевал за ним. Не успевали зажить старые раны, как тут же появлялись новые, порой куда серьёзней предыдущих. Юнги давно привык к ним. Точнее, сама жизнь заставила отодвинуть на второй план любые чувства и ощущения, которые мешали удовлетворять банальные человеческие инстинкты: еду, тепло и сон. Мин почесал пальцами свою трёхдневную щетину. Он забыл, когда последний раз нормально мылся и брился не тупой бритвой какого-нибудь алкаша. Из-за его неопрятного, ужасного внешнего вида ему редко удавалось получать хоть какую-то работу, поэтому приходилось промышлять всякого рода делами. Особого выбора не было. Зато иногда удавалось заиметь связи в «своих кругах», что помогало прожить ещё один бессмысленный день его жалкого существования. Очередной порыв ветра своими ледяными ручищами залез Юнги прямо за шиворот. Он вздрогнул всем телом и подумал, что надо бы искать очередной ночлег, иначе найдёт его окоченелый трупик какой-нибудь ранний прохожий на утро и всё. Закончится «великая» жизнь Мин Юнги. Но может такой исход был бы для него не так уж и плох. «Телефон сдох. На последние деньги вчера купил рамён. Можно наведаться к старику Киму, только он скорее мне череп проломит за тот случай, чем пустит переночевать…» Время приближалось к одиннадцати. Становилось ещё холодней — вариантов вновь не было. С тяжёлым вздохом Юнги поднялся со скамьи, кряхтя как старый дед, но тут же упал на землю. Ноги отказывались слушаться. Они онемели от холода, а больная конечность стала совершенно неуправляемой. До старика ещё нужно было ковылять пару кварталов, однако сил, чтобы элементарно подняться, у него не хватило. Юнги так и остался сидеть на холодном тротуаре. Он съёжился, обнимая себя за колени, и сначала тихо, а затем всё громче и громче начал надрывно смеяться охрипшим голосом. Больно. Жалкий. Истерика продолжала накрывать его, путая все мысли и ощущения, пока он не услышал вдалеке смех. Смех, заставивший тут же оцепенеть. «Ха-ха, ты такой забавный, хён!» Юнги вскинул голову, поворачиваясь на источник звука. К нему приближалась небольшая группа мужчин, солидно и богато одетых, что можно было заметить даже с дальнего расстояния. Но в самой середине этой группы шёл человек в белоснежном пальто и с огненно-красными волосами, чью улыбку и смех невозможно было спутать ни с кем другим. Это был он. Юнги не мог поверить своим глазам. Тот, кто когда-то давно являлся для него смыслом всей жизни, кто одним только взглядом мог зажечь огонь в чёрном сердце Мина, кто восхищался им, сейчас направлялся прямо к нему. Такой же яркий и солнечный. Когда они вплотную подошли к Юнги, то даже не повели и ухом, будто его здесь не существовало. Но он в ту же секунду вышел из ступора, стоило взгляду пересечься с до боли знакомыми глазами. — Х-Хосок? Мужчины замолкли и остановились. На Юнги уставилось пять пар непонимающих взглядов, в которых отражалось лишь одно сплошное презрение вперемешку с удивлением. Послышались смешки. — Извините, я вас не знаю, — Хосок равнодушно окинул бездомного взглядом. Юнги тоже невольно начал осматривать впередистоящего, цепляясь глазами за начищенные до блеска ботинки, идеально выглаженные зауженные брюки, за то самое белоснежное пальто и выглядывающие из-под его рукава дорогие часы, пиджак с нашивкой какого-то бренда, за ухоженную кожу и серёжку, блестящую в ухе. Чон громко цокнул. — Идём. Сердце Юнги пропустило удар. Он понял, что если сейчас же не встанет, то судьба может больше не предоставить ему такого шанса. Мину с трудом удалось подняться, опираясь на скамейку. Он зашипел от боли. Хосок уже двинулся дальше, но Юнги в последнюю секунду успел схватить того за рукав пальто, разворачивая к себе. — Эй! Ты больной или как? — Чон с силой отдёрнул руку, его лицо исказилось в искренней злобе и негодовании. Юнги усмехнулся. — Это же я. Юнги. Что, не узнаёшь меня, Хосок-а? «А знаешь, хён, что мне нравится в тебе больше всего? Ты всегда кажешься мне таким сильным и мужественным, даже в самых хреновых ситуациях. Хоть ты порой и до чёртиков странный, но твой внутренний мир меня поражает. Ты сам меня поражаешь. Клянусь, всё, что есть в тебе — я люблю больше, чем что-либо на свете…» — Я. Не знаю. Тебя. «Я люблю тебя, Юнги» — А я узнаю твой смех из тысячи, Хосок, — он горько улыбнулся, видя на любимом когда-то лице лишь отвращение. — Отвали уже от меня, урод. Хосок смачно плюнул ему прямо под ноги, вновь разворачиваясь и поспешно удаляясь прочь под звуки смеха. В глазах Юнги всё поплыло. Он почувствовал, как горячая слеза скатилась по его грязной щеке, падая куда-то вниз. «Настоящий я только для тебя» — Ты говорил, что любишь меня, Хосок! — он в отчаянии закричал во весь голос, срываясь до полушёпота, и в бессилии упал на колени. — Или мне лучше называть тебя… Хоби? Это было произнесено гораздо тише, но Чон услышал. Его тело прошибла дрожь. Только один человек в этом мире называл его именно так. И больше никто. — Хей, что за хрень он несёт! Ты в порядке, хён? Может вызвать полицию, чтобы этот бомж отстал? Но Хосок их не слышал. «Послушай эту песню, Хоби» «Ты когда-нибудь задумывался, что будет с нами через пять лет?» «Эй, Хосок-а!» «Ты должен улыбаться только мне» «И я… люблю тебя, Хоби» Воспоминания тут же закружились вихрем в его голове, стоило услышать собственное прозвище, о котором знал только он. Они. — Что с тобой, Хосок? Так ты всё-таки знаешь его? — короткостриженый мужчина помахал перед лицом друга ладонью. Хосок посмотрел на него совершенно мутным взглядом. Где-то в районе груди неприятно закололо то, что когда-то называлось сердцем. В горле резко пересохло от наплывающих ощущений, но… — Нет, — Хосок на секунду посмотрел через плечо, ловя в ответ отчаянный взгляд. — Я не знаю никакого Мин Юнги. Через пару минут в парке стало совсем тихо. Юнги апатично плёлся по направлению к старику, постоянно повторяя про себя одно слово: — Прости.