Белый берег

Стоял травень. Обширную ниву заливали алебастровые лучи бледного солнца, ныряющего за пушистые тучи, белую пену с глади небесного моря. Средь нивы стояло поместье, утопающее в золотых водах пшеничного моря. Здание нежилось в лучах, не замечая утреней жары. За поместьем стояла густая роща, сухие корявые ели, уже сыплющееся на опилки, зарывались в пухлые ветви паростков дубов. А везде раздавался гул пчелиного роя, который дружно опылял здешние луга. Грозный холм, прятал в своих зарослях травы валуны, с глубокими резанными полосами, а один валун стоял, намереваясь ринуться в яр, сбивая за собой другие, маленькие камни, аккуратно выложенные пирамидкой. На лысине кургана бегали черные зайчишки, напоминаю о былой славе хозяина холма. Драная старая лавочка, сделанная из дубовых досок. А от нее спускалась тропинка, уже поросшая кудрявой травой. Со стороны поместья плыли ярко-серые клубы дыма, растворяясь в небе, растворяясь как сахар, исчезая как пыль. Эта грязь ускользала из белокаменной трубы, стоящей на бриллиантово-синей крыше, опекающей темное тельце поместья. Обугленные кирпичи и доски. Они вздымались ввысь, а вдавленные формы с них, хорошо дополняли резьбу на материалах и плющ, обвивающий одну стену полностью, прикрывая частые ряды окошек, окованных сливочной рамой. Все это охраняла громадная белая дверь, на которой не виднелось ни пятнышка. Одна резная деталька висела на добром слове и ее никто не спешил поправлять; она чудно гармонировала с плотными шторами за окном. На буром кресле, оббитом тяжелым шелковом полотном, с очень пышными краями, сидел, мелькая своими седыми волосами и длинными ушами, темный эльф. Синий камзол складчато ложился на его тело, поблескивая серебристыми пуговками и небольшими цепочками, торчащими из его внутренней части. Узорами красовались узкие штаны, где лишь карман казался мешковатым. А ботинки, громадные и крепкие с виду, на них игралась отражением бурого кресла бирка, где были выцарапаны буквы аймирского алфавита. Эльф опирался локтями на подлокотники, столь красного древа, что камзол хорошо обыгрывал с ними различие палитр. В одной руке он держал плетенную желтую книгу, на обложке виднелась надпись «Рандеву на горе», а на заднем фоне хребет Лиман, с виднеющейся горой, гигантом. В другой руке он вальяжно держал керамическую чашечку, от которой исходил пар, а внутри был кофе. Эльф внимательно поглощал содержание, проникаясь историей. Страницы переворачивались, а крепкий кофе уже исчез из чашки. Эльф встал с кресла и положил книгу на подлокотник, загнул край мерклой, отдающей желтым цветом бумаги, и захлопнул писание. Спрятав руки за спину, он медленно поволокся по комнате к двери. По обе стороны его сопровождали высокие стеллажи с книгами, разных переплетов и размеров, потертые и гладкие, аккуратно выложенные и небрежно кинутые. Сим комнату освещал яркие светильник, висевший на одной из балок, он был стеклянным с металлическими окантовками. Лампа горела необычайным голубым пламенем, не издавая никакого тепла. Она была подаренная достопочтенному господину давним другом, поэтому он ей очень дорожил, и никогда никому не доверял. Эльф подошел к громадному полотну, занимающему целую стену у двери. На картине была изображенная молодая аймирка. Густые медные пряди падали на ее плечи, прикрывая грудь и спускаясь ниже. Ее сероватая кожа, присущая всем темным эльфам, блестела румянцем, а губы, маленькие и пухлые, изображали доблестную и уверенную улыбку. Под голубыми глазками, прячущимися за короткими ресницами, был крохотный носик, на котором виднелся след от укуса. Знатный господин много тогда отвалил за такого художника. Эльф открыл дверь и пронырнул в гостиную комнату, прикрыл за собой дверь и к нему подбежала эльфийка в белом коротком платье. В волосах виднелась ромашка, а на лице, средь крохотных веснушек, терялись почти бледные губы. —Доброго дня, сэр Лендо, — девушка сияла радостью, а с лица не сладила розоватая улыбка. —Млада, сколько раз повторять? Ты можешь называть меня менее официально, — эльф скользнул за ее спину, медленно двигаясь в другое помещение. —Хорошо, дядя Гильс, — с робостью в голосе воскликнула она, обернувшись к уходящему Лендо. —Вот и славно. —Но разве... — она нахмурилась, но это сделало ее лицо еще красивее. Глаза тонули в смущении, а брови рассекали океан красной пелены щек. — Другим не будет неприятно, если я буду Вас так называть? —Эх, — эльф вытянул руки вверх, хрустнул пальцами и обернулся к Младе. Его зеленые глаза блестели добротой, а улыбка озаряла ее, — Млада, девочка моя, ты у меня на опеке, можешь называть меня как желаешь. Она улыбнулась ему и быстро, ступая босыми ножками, словно по маслу, она устремилась в другую часть дома. Когда еще это поместье не стояло, а камень, служащий фундаментом еще валялся на холме, адмирал Гильс Лендо бороздил неспокойные воды побережья. По всему архипелагу Атано встал ребром вопрос контрабанды. Всячески гробились караваны, нападали на странствующих торговцев, а всякий ворованный товар стекал в рук скупщиков столь дешево, что в народе говорили: «Шмать хлеба променять на меч — легко. Лишь бы ночных каменщиков не увезли». Уже более трех лет адмирал Лендо бороздил берега Хистора и бывало, что каждый день он вылавливал контрабандистов и отправлял их под синими парусам на Вейм. Хотя бывало, что Гильс и отпускал некоторых бандитов, ведь хорошие друзья нужны всюду. Когда корабль адмирала «Лелека» ходил по водам последние дни, прежде чем вернутся в столицу, матрос Карбиль де-Вен приметил серебристый ящик, лежавший на одном маленьком островке. Ящик был присыпан песком и ветвями ёлок, которые не водились в области Хисторских берегов. Тут водились иного рода растения: различные кривые деревья с нежно изумрудной листвой, покрывающееся голубыми цветками каждую зиму — зима тут теплая, вообще, весь архипелаг Атано стоит на огромном вулкане, поэтом нередко встречались лавовые озера, в неожиданных местах, из-за этого тут всегда был мягкий и теплый климат —, громадные кусты, с редкими и пышными листами, а весь берез порос густыми лозами кустарников. Но ёлок здесь не бывало никогда, уж больно жарко им. На воду спустили пару шлюпок и уже через пару минут, как птица в гнездо, ящик погрузился на палубу судна. Из него исходил глупой писк, он издавался четко, он манил к себе и просил высвободить. Лендо взял лом, поднес его рабочей частью к доске, поддел ее и гвозди заскрипели, они были еще новыми. Доска слетела от сильных усилий и выпала за борт, а свет ударил внутрь, распугивая пустоту и мрак. Адмирал сунул руки туда, к звонкому голоску. Лицо его обомлело и покрылось румянцем, — он вытащил маленькую девочку, светлую эльфийку, с тусклыми серыми глазками и темными волосами, только растущими, они еще напоминали ежа. На следующий день «Лелека» пришвартовалась в стольном Тель-Алеме, история о его находке распространилась по порту с поражающей скоростью, хотя ребенка так никто, кроме команды судна Лендо, не видел. Адмирал сокрыл ребенка у своего отца, а через три года Лендо отстранили от должности и тот перенял девочку на себя. Адмирала никто не забыл, да и он не был забыт... Стрелки на резных часах, украшенных темными орнаментами на голубоватом фоне, и серый маятник указали Гильсу на начало дня, подменяющего мягкое утро. За длинным столом, в центре которого была дыра, из которой торчали листья мяты, с которых стекали капельки росы. За столом сидел адмирал и вглядывался в золотые колосья пшена на жниве. В этом золотом море тонули дранные соломенные шляпы рабочих, они крутились, тонули, всплывали, а потом выныривали, как гусак, взмывавши вверх. Окно в обеденной комнате отличалось от остальных окон во всем поместье, оно была панорамным и очень огромным, а его не разделяла рама. Никакая штора даже шаль не прикрывали его. Голубое блюдце с бронзовой каемкой было прикрыто огромными вафлями, пышными и политыми сиропом, а поверх всего виднелся листик мяты. Рядом стояла чашка с зеленым чаем. Уткнувшись в темные тени за окном, силуэты и золотую жниву, адмирал попивал чай, а с кухни доносилась аккуратная и обрывистая беседа дворецкого и горничной: —Говорят, что Маку началось восстание рабов. —Все это чушь, шалы же отменили рабство, — грозно отсекла горничная. —А они слово сдерживают? —Да, они просветители... А дальше ничего не разобрать. Гильс погрузился в раздумья. Глазами уткнулся в одну точку — стена, глядел, рассматривал малейшие детали, но не предавал этому внимания. Из раздумий его вывела опустевшая чашка. Гильс поставил ту на стол и заметил, что так и не прикоснулся к вафлям, от них еще исходил пар, свежесть и аромат душистой мяты. Эльф вышел из-за стола и схватил тарелку с вафлями — направившись к выходу. Солнце поднималось выше, но так и не доставало до зенита. Легкими и уверенными шагами адмирал двигался по мощенной тропинке. Слева его отстригала от леса нива, сияющая золотом колосьев, а справа роща, так заманчиво призывая его в нее, чтобы насладиться ароматом тамошних цветов и душистых трав. Гильс двигался осторожно, вытянув тарелку перед собой, он глядел под ноги, стараясь не упасть. Подлые шмати брусчатки выглядывали неровным слом из земли и легко ощущались стопой, а бывало, что и носком тоже. Рабочие продолжали ползать в этом золотом крае, словно, намеренно не замечая Гильса. Но резкий восклицание одного рабочего нарушило этот трактат: «Доброго дня, сэр Лендо!», на что адмирал ответил легким кивком головы. Он всегда так отвечал, если не желал вести с кем-то разговор. Солнце скрылось за тучами и мир стал серее. Гильс спустил по тропинке в обширный яр, в котором уже давно не проходили косой. Тропинка терялся среди высокой травы. Она выворачивала направо, а потом резко исчезала за кустами сухих бурьянов, с которых сыпались гроздями купы семян; их разносил ветер, пряча среди травы, предавая земляному покрову. Слышались пуски и тихие шорохи сухой травы — это полевые мышки игрались. Весь яр был наполнен травой, а в уголку, на котором яр уже переходил в длинную степь, залитую золотом, стояли деревья, нагибаясь и спуская ветви вниз, как странник у ручейка, желающий умчаться от жажды. Под этими деревьями расположилась изба. Крыша уже прогнула из-за сущей силы природы. Доски уже валяли вокруг сооружения. Дыры, которые не были окнами, а уже целыми проемами для дверей, частично покрылись лозой, которая порастает на любом здании. Изба уже тонула в траве, да так, что эльф окончательно утерял тропу. Он двинулся через густую траву, которая не привычно возвышалась, стремясь эгоистично подучить больше ласки светила, а покорно лежала, стараясь подняться и вернуть прежнее величие. Гильс прошел по этим следам. Назойливая муха постаралась приземлиться в сироп на вафлях, видимо где-то в траве ее личинки. —Пустите! — раздался резкий крик, а за ним последовал хлопок, дающий понять о тяжелой руке того, кто ударил. Да, это было удар. Лендо подошел к избе, нагнулся, чтобы не задеть макушкой головы прогнивший свод. Комната расплылась в его глазах — слишком быстрая перемена освещения. В избе толком ничего не было: валялись доски, иногда с потолка осыпались опилки, а посреди этой монолитной комнатушки, всей избы, держащейся только по воле природы, стоял стол, с выгнутым и кривым углом. За ним, на такой же уродской лавке, сидел эльф. Связанный и весь во ссадинах. Рядом виднелся другой, он уже был облачен в золотой доспех гвардии Земель Аймирских: небольшие наплечники, в основном сделанные из дубленной и специально обработанной кожи, массивный нагрудник, который красился узорами, а поперек груди, перекинутый через плечо, был пояс, на котором из-за спины выглядывал топор, необычайной роботы, оружие было сделано на заказ, самим адмирал этому гвардейцу. Эльф в доспехах был своими темными ладошками по таким же серым щекам эльфа, находящегося в неудобном положении, он даже выкрикивал что-то, стараясь запугать гвардейца: «Ты знаешь, что я с тобой сделаю?... Да как!?... Хватит!...». Гильс поставил тарелку с вафлями на стол и встал напротив пленника, руки складывая на груди. Щекастый обратил на адмирал внимания, в его изумрудных глазах что-то всколыхнуло: —Я понимаю, что это из-за тебя я здесь?! — он сплюнул на ботинок гвардейцу, за что, не ожидая долгих прелюдий, полущил по щеке опять. —Ну, Шэб, хватит, я думаю, я надеюсь, я полагаю, что наш гость усвоил урок и не будет больше такого делать, — адмирал дал приказ парню в доспехах и тот отошел от пленника. — Полеам Вердо, — Гильс взглянул тому в глаза, почти продолжил, как только его перебили. —Да, я и что с того?! — Полеам выкрутил руки, извиваясь как уж, он выглянул, за плечо. — Мне тут жмет ваша веревочка. —Ну, снять мы ее не можем, ты же не решался такого делать со своими жертвами. Вердо с недоумением смотрел в глаза Гильсу, растворяясь в их зеленых водах. —Висельников. О, милостивый Горджеби... —Я бы выбрал более гуманный метод убийства, чем даже наш милостивый провидец Горжеби. —Горжеби людей не убивал, да и занимался всякой ерундой, нас это не интересует, — Гильс двинул вбок, начав шагать по комнате. — По всему Кельмскому тракту начали пропадать торговцы, а их тела находили почти каждую светлую ночь повисшими на узле. И так совпало, друг мой, что всегда ты оказывался рядом с теми местами. —Я люблю гулять по тракту ночью и что?! — он насупился. —А обыск в твоем доме показал, что у тебя множество веревок, соседи говорят, что ты любишь веревки и выпить, а так получилось, что убивали торговцев, а все, кроме алкоголя, оставалось при них. —Какие-то у Вас грязные мысли, да еще и притянутые за уши. Повесить на меня убийства хотите?! —Повесить? — Гильс зашел за спину пленного Вердо. — Мне достаточно информации, чтобы четко доказать — ты совершал убийства. —Что? Но это ересь! Настоящая клевета! — Вердо задергал руками, желая вломить адмиралу, но веревка напомнила о себе. — Хорошая веревка. Но узел бездарный, — он полностью расслабился и уставился на каемку блюдца. — Нет, друг мой, это не клевета, это правда. Ты всячески появлялся рядом, любишь узлы да и выпить. А как я понимаю — у тебя больная мать и ей нужны лекарства. —Вы думаете, что у меня нет денег на лекаря для матери? А!? Вы же сказали, что алкоголь пропадает у торговцев, а все на месте! Кака это поможет матери моей!? Гильс задрал рукав и на запястье закрасовался браслет, весь в длинных иглах, а сам из кольчуги. Адмирал отодрал одну иглу и она с трудом отдалась ему, кончиком потом жаждала вернуться обратно. —Чего Вы молч... — не досказав до конца его лицо скрутило, а губы сильно опухли. Лицо было все во спазмах и больших угрях, глазные яблоки закисли, начав заполняться желтым цветом. Вердо утерял контроль над онемевшим частично телом и свалился лицом на стол, чуть не задев вафли; изо рта потекла струя слюны, а из шеи торчала игла. —Все же он казался мне невиновным, — возник гвардеец и стукнул себя по нагруднику, он зыркнул на бледно-серое тело Вердо. —Все улики говорят о обратном, — адмирал улыбнулся и взял со стола тарелку с вафлями и поднес к гвардейцу. — Шэб, я знаю — они тебе нравятся. Шэб робко взял тарелку и взглянул на вафли, потом перевел взгляд на Лендо: —Благодарю. —Но прежде! — Гильс уже стоял в проходе, всматриваясь в небо, в котором виднелась Луна. — Убери тело. И адмирал ринулся в сторону поместье. Тут эльф очутился в холе какого-то здания. Стены были полностью темными, что даже тень боялась уходить в эту густую тьму. Ноги потянули адмирала вперед и он пошел растворяться во встречной рябой неизвестности. Кости хрустели, а во рту стоял вкус крови. Лендо ни о чем не думал, даже проблесков примитивнейших мыслей не было. Пол под его ногами хрустел как снег, но это не был снег. Он продолжал идти дальше и резко почувствовал воздух в своих засохших легких... Гильс очнулся сидя в кресле своего кабинета. Он с трудом открыл слипшиеся глаза, а от любого движения головой она трещала. Лендо окинул помутненным взглядом вокруг себя и приметил рядом Младу, горничную, нескольких рабочих, держащих шляпу на своей груди. —Сэр Лендо... В ушах сэра зазвенело и он зажмурился. Все вокруг стояли не двигаясь, ожидая чего-то. Дверь скрипнула и в комнату вошел дворецкий с матовой колбочкой в руке и смелыми движениями всех растолкал. Горничная взглянул на него и с облегчением вздохнула: —Ты опять опоздал... Дворецкий осмотрелся и спрятал микстуру в кармашек своего пиджака. Под хруст сена за окном все молча стояли в комнате и глядели на Гильса. Тот вздохнул и поднялся с кресла, встал и ощутил боль в ноге. —Аа-а! Он рухнул обратно в кресло и взбодрено глядел на всех. —Видимо, — тяжелый голос прозвучал сред кучки эльфов и из-за спин рабочих вынырнул аймирец. Глаза его блестели голубизной, а под ними было две выжженные печати ”Восьмая топь“. Губы рванные, а шея толстая и полная складок и прыщей. От этого эльфа разило спиртом, а от запаха рта хотелось вырвать себе сердце. На голове красовалась лысина и ободок из густых седых волос, — мне придется вмешаться, бо время поджимает, — он протянул Гильсу сверток бумаги на котором виднелась печать Кельмского герцога. Полностью цела. Адмирал забрал себе сверток и сломал печать, кинул ее за кресло и туда поползла горничная. Шелест бумаги раздался по комнате, а на свертке виднелся текст: «Именем герцога Кельмского Бардау Ладаса Сим числа — пятый день третьей поры весеннего времени оно же пятое число месяца грозы Имею честь пригласить адмирала Гильса Лендо в славный Кельм. Отказы не принимаются и будут оспорены». Прочитав это Гильс почувствовал - боль от ног уходит, а его палец забавно дрыгается. Он улыбнулся и взглянул на эльфа: —Пан Дэко, а с какой целью меня сзывают в град? —Сэр Лендо, я явился отдать Вам письмо, а все остальное на Вашей душе, — он улыбнулся тому и пошел к выходу, — либо Вы приедете, либо нет... — он вышел, а за ним сказу же пошел дворецкий, а его в строю подменила горничная. —Сэр Лендо, а ч-что это?... — Млада смотрела на Гильса с бескорыстной улыбкой и робким взглядом, а ее ресницы резали лицо своей резкостью —Это, Малада, созыв в город. —И что?... —И то, — Лендо медленно поднялся с кресла и побрел к камину, — если это доставил пан Дэко, то это важное приглашение, — Гильс поднес письмо к огню и бросил его в топку, резкое пламя бросило тепло в лицо адмирала, он повернулся к Младе и улыбнулся, — и будет лучше, если об этом никто не узнает... —Сэр Лендо, тут Вас принесли, — дворецкий вошел в комнату и показал блюдце с-под вафель, — наше блюдце. Адмирал уставился на догорающие письмо и замолк. Два рабочих все это время стояли тихо и молчали, внимательно слушая всю беседу. Они быстро ринулись из комнаты из комнаты и раздался хлопок больших былых дверей, а те исчезли в поле. А адмирала все манил огонь.