Атоши смотрел на Таэко немного удивлённо, немного — испуганно. Была и доля опаски, а была и злобы.
Коно же гаденько ухмылялась этому придурку, трусливым птицам, горе-напарнику, ухмылялась всему миру, стояла перед лицом того, что должно было принести ей смерть. Стояла перед лицом своей смерти. И ухмылка не сползала с её бледного лица. Она победила, а простенькая ухмылочка переросла в злобный волчий оскал.
Только она успела так подумать, как почувствовала сзади мягкое прикосновение шерсти. Клыки, бывшие ранее человеческими, теперь враждебно заострились и сильно выделялись на фоне других белоснежных зубов девушки, на голове появились мягкие чёрные ушки. Ногти же повторили судьбу клыков и уже были вправе зваться когтями. А если смотреть со стороны, то и глаза её приняли ещё более кровавый оттенок и уже заметно переливались фиолетовым. Волчица радостно оскалилась, уже готовая поиграть с куском мяса, так любезно ей предоставленным. Чёрный, словно смоль (какими были и волосы, и уши Таэко) хвост играючи стоял торчком и активно раскачивался из стороны в сторону.
Глаза округлились, зрачки стремительно сузились, а радужка переливалась насыщенным кровавым оттенком.
Атоши молниеносно выстрелил, но Коно пропала вместе с порывом ветра. Спец-отряд контрабандиста давно прибыл и ждал приказа босса, но тот не спешил и вслушивался в каждый шорох, который мог послужить сигналом нападения уже зверя. Застыли, как каменные изваяния, и его подопечные. Неожиданно, с противным скрежетом, смолкли и вертолёты, все огни погасли, рабочие тоже притихли. Теперь зайцы наедине с темнотой и со Зверем, так страстно желающим сожрать их.
Сама Таэко тоже выжидала — припала к бетону где-то на крышах, пока ветер трепал её волосы. Волчьи уши стояли торчком, словно радары, улавливая каждое движение и звук. Она была неподвижна, неотрывно следя за происходящим внизу. Каменное изваяние, статуя — как никогда такое положение придавало силы. Сейчас она была охотником, охотничьим псом, а те зайцы, что так напряжённо вслушиваются в каждое дуновение ветерка, — напуганы и обезврежены. Глаза ориентировались то на тепло, то были словно очки ночного видения, в то время как жертвы… Нет. Добыча. Добыча была абсолютно беззащитна. Сила переливалась в теле, никогда ещё такого не было. Она выиграла.
Она победила.
С бешеной скоростью она кинулась вниз, навстречу ветру и смерти. Как ни странно, приземлился Зверь на четыре лапы, подняв столб пыли. Выпрямившись, тем самым став больше походить на человека, Таэко немного откинула голову назад. Лампы вновь зажглись, но на землю вместо темноты и мрака спустился густой туман. И только один красный огонёк крестом вспыхнул в этой плотной пелене. В это время такие же красные и злые молнии разлетелись по всей площадке, порождая крики, стоны и мольбы. Топот ног разнёсся по площадке, послышался звон и треск метала: это ломаются винты у вертолётов, сминаются железные ящики, падают железные балки… Этот глухой, но громкий звон заполнил пространство. Виновница сие несчастья ничего не слышала, была словно под непробиваемой гранью вакуума, сосуда. Все звуки отдавались в ушах больной глухим эхом, скрипом ржавой стали, голова же звенела, будто только что, прямо сейчас, острыми звериными когтями драли школьную доску.
***
— Чуя… — раздался тихий голос над ухом рыжеволосого, — Чуя-я…
Кто-то начал трясти его за плечо, но он так же оставался без сознания. Потом Таэко взяла Рыжика за оба плеча и тряхнула с такой силой, что Накахара наконец разлепил свои веки и моргнул несколько раз, приходя в себя. Перед глазами было всё размыто. Сфокусировав взгляд на склонившейся над ним черноволосой, он столкнулся с ледяными и пылавшими кровью глазами.
Приподнявшись на локтях, он огляделся: все вокруг было залито кровью и подобной дребеденью, вроде отдельных частей тела и органов. Вертолёты не шумели, только яркие лампы освещали чудовищную картину и одного связанного человека, лежащего на одном боку без сознания.
— Что случилось?.. — прохрипел Чуя, жмурясь от яркого света, — Сколько времени?..
— Это не важно. — отрезала Таэко, — Сейчас без-пятнадцати второго. Поторапливайся, я не хочу тешить самолюбие дядюшки.
«Он ничего не знает.»
— Дядюшки? — изумлённо переспросил Накахара.
«Он не помнит, что случилось.»
— Забей. — быстро перебила она, мысленно упрекнув себя за оговорку.
— И как ты предлагаешь возвращаться? Разве успеем мы за десять минут и в таком состоянии прийти к Огаю с устным докладом?
«Отлично.»
Коно загадочно улыбнулась.
***
— Твою мать! — Чуя чуть-ли не упустил свою шляпу, — Ты больная дура!
— А что? — невинно поинтересовалась Таэко, стоя прямо у края открытой двери вертолёта, облокотившись о «дверной косяк»(назовём это так), — Мы же работаем в Мафии. Или ты на вертушках никогда не катался?
— Заткнись бля! — крикнул Накахара, гневно сверкая глазами, — А ты что, вертушкой управлять умеешь?!
Минута молчания.
— Ну… как-то об этом не задумывалась… — Таэко невинно улыбнулась и почесала в затылке, — Но, Чуя, — сказала она с притворным изумлением, округлив глаза в стиле «а-ля идиот-Осаму», — Разве ты не умеешь?
Красный от гнева как рак, Накахара прошёл к месту пилота.
— Слышь ты, — обратился от бледному от страха, худому пилоту, — Выноси свою задницу.
— Я-я… Н-ничег-го не скаж-жу… Обещаю… — заикаясь, пропищал он.
— Да-да, конечно! — нетерпеливо перебил его Чуя, — Пшёл к Дьяволу, мусор!
Пилот поспешно встал с места, уступив его Чуе. Тот сел, держа уже поднятую на небольшую высоту вертушку. Если два с половиной метра можно было назвать небольшой высотой (относительно роста человека, конечно).
Бедняга, перед тем как спрыгнуть на землю, снова заверил:
— Я н-ничего н-не с-скажу! Обещаю! — обратился он к Таэко.
— Не сомневаюсь. — холодно ответила она и, вызвав Расёмон, одним смертоносным ударом вынесла пилота, размазав того по стенке склада, как и сотню других его товарищей.
Тем временем вертолёт резко поднялся на большую высоту, а сама Коно выпала из кабины, но, слава Богу, успела зацепиться Зверем за полозковое шасси.
Когда машина начала лететь вперёд, Таэко кое-как опять влезла внутрь. С проклятиями и матом в адрес Чуи, она прошла на место, что было расположена позади проклятого Рыжика.
Когда брюнетка плюхнулась на сиденье, она сразу же обнаружила, что что-то задела.
Нагнувшись, она подобрала шапку-ушанку. Тревожное предчувствие зародилось у Таэко в груди.
— Кира, — позвал Чуя.
Тонкие пальцы сжали шапку.
bybvbybvfybvj**
— Чего тебе?
Она прислушалась и замерла.
e[dfnbpfgznrenbuhf***
— Сколько времени?
И…
tckbrhbrytn-gecnmbl`n****
— Без десяти два.
Ничего не произошло.
bybvbybvfybvj*****
Девушка с облегчением выдохнула. Вроде бы успокоившись, она направила свой взгляд в окно и начала разглядывать живописный пейзаж ночного города. Он горел и пылал, манил… «
Как же красиво» — пронеслось в голове у брюнетки. Она видела сейчас и колесо обозрения, расположенное в парке аттракционов Йокогамы, и торговые кварталы, и здание Мафии, где теперь работала, а также и сотни других домов. Прекрасный вид с высоты птичьего полёта на неспящий город… «
Трудно поверить, — думала в этот момент Таэко, —
что он кишит всяким мусором… Но ведь и у Йокогамы есть защитники… Неправда ли, Дазай?..».
Коно тряхнула головой. С какой это стати ей поминать этого суицидника? «
Пф, бред, ненужные мысли. — завела она шарманку, —
Не хватает ещё и его присутствия. Не дай Бог… Что-то уж давно он не появлялся, проклятый чёрт. И стычек с Агентством никак не слышно… Интересно, что сейчас делает этот Осаму? Наверняка дрыхнет. Зараза, впервые завидую человеку. Ну конечно, теперь он в Агентстве… И всё-таки, работало ли Агентство когда-нибудь в ночную смену? Ну, бывали же экстренные случаи? Наверняка, но не сейчас. Да уж, это же не Мафия. Пашем тут с самого утра до утра… И всё-таки город красив… И где-то там спокойно спят Тигр, чёртов самоубийца и помешанный идеалист, девочка-убийца, оба Танидзаки… — Таэко протяжно зевнула. —
Счастливые люди, чёрт возьми… Как же хочу назад…»
Ей несомненно нравилось Агентство, пусть и была она там не долго, в Мафии ей тоже как-то нравилось, но присутствие грёбанного дядюшки ей совсем не на руку. И почему она так быстро привязалась к детективам? Они же ей даже не доверяют, но ей хочется доверия. Впервые ей хочется чьего-нибудь доверия… Впервые хочется хоть какой-нибудь дружбы. Несмотря на её практически всегда холодный вид и стеклянный взгляд, несмотря на число жертв, сравнимое лишь с числом Элизабет Батори*, на самом деле Таэко — такая же мягкотелая девочка, как и сотни других самых обычных подростков. Нет, убийства — это не её. И когда она смогла так просто спускать курок? После первого заказа её даже совесть не мучила… Ну, было немного, но чтобы прям сильно… Конечно, она ведь не знала этих людей. Они для неё были просто мишенями: попадёшь — деньги, не попадёшь — смерть. Всего лишь препятствия для получения денег. Мишень — Выстрел — Деньги — Первые ступени пирамиды Маслоу. Это можно представить в виде подобной цепи. Эти люди — просто никто, просто живые деньги. А ведь у многих были семьи… «
Да что это вообще значит — „семья“? — думала Таэко, —
Для всех она так ценна… Просто кровные родственники? Но почему во многих сериалах или аниме используют это слово для обозначения простой группы, совершенно не братьев крови, людей? Семья — дорогие тебе люди, так? Скорее всего…»
— АЙ! — Таэко резко подскочила на месте, одёргивая ногу подальше от невесть от куда взявшийся руки, — ДЬЯВОЛ! — и начала поливать эту самую руку первоклассным русским матом.
— Ты чего там разоралась?! — на перебой шуму вертолёта проорал Чуя.
Таэко, всё такая же ошеломлённая, повернула голову в сторону голоса Накахары и, с широко раскрытыми глазами, произнесла:
— Ч-чуя, здесь рука!
— Да выруби ты уже этого Атоши! — раздражённо выпалил рыжеволосый.
— Но это не Атоши! — возразила брюнетка, — Это кто-то другой!
А меж тем Таэко придавила руку невысоким каблуком своих ботинок, вызвав стон у неизвестного несчастного. Коно брезгливо поморщилась.
— Так проверь, чёрт тебя дери! — Чуя окончательно вспылил и вертолёт резко ушёл вправо так, что Таэко припечатало к стенке кабины, противоположной двери. Каблук же прошёлся по кисти неизвестного обладателя, вызвав отчаянный вскрик.
Больно ударившись спиной, девушка сердито крикнула:
— Тебе легко говорить! — и подняла ногу, ту самую, которой искалечила бедную руку.
Она нагнулась и посмотрела под сиденье, но сразу же удивлённо вытаращилась на своего знакомого.
Как всегда (а особенно, в этой ситуации) его улыбка была от уха до уха, а в глазах плясали маленькие чертята, показывая, что с этим парнем опасно вступать даже в зрительный контакт, не то что в физический. Но вскоре улыбка притворно отцвела и Гоголь обиженно сморщил нос, прямо как ребёнок, у которого отняли его любимую конфету, сказав при этом:
— Ай как грубо!
Продолжение следует…
