***
Уже сидя в автобусе на следующий день, я острым взглядом пилил спинку сидения, на которое посадили Марша рядом с его еврейским другом, но это меня мало чем вдохновляло. Всё тело отчего-то пробивала неприятная дрожь, а виски пульсировали тупой болью, от которой не помогли избавиться даже подсунутые матерью таблетки. Вздохнув, я слушал краем уха нудный голос учителя, отвечающего за наш класс в этой поездке, и посматривал на скучающего водителя, которого вообще, кажется, больше угнетала мысль провести несколько часов в одном помещении со школьниками, чем воодушевляла. Меня переполняло зудящее чувство в районе шеи, но я старательно не уделял ему внимания, всю поездку смотря за пролетающими в окошке деревьями, кустарниками и домами. А еще внимательно слушал голоса одноклассников: кто-то с восторгом обсуждал эту экскурсию, уже едва ли не прыгая от нетерпения, кто-то ворчал и хотел вернуться домой, поиграть в приставку, а кто-то говорил вообще на левые темы, отвлеченный от мирской суеты своими маленькими проблемами. Марш тоже говорил о ерунде. Что-то о проблемах с получением прав, бухающем отце и очень вкусных огурцах на ужин, которые мама приготовила. И это вроде как ерунда, но мне казалось охерительно милым, что уголки губ невольно дергались в подобии улыбки, и сидящий рядом Твик с удивлением отмечал мое «хорошее» настроение.***
Я сумасшедший. Я бог. И, возможно, не будь это так, я бы не словил те видения. Потому что мы как раз остановились на заправке, чтобы сходить в туалет и прикупить себе еды в магазинчике рядом, и я не был исключением. Мы вместе с Твиком вышли из автобуса на заснеженный асфальт, переглянулись и направились в разные стороны. Ему просто необходим был хотя бы стаканчик эспрессо, а мне хотелось отлить и умыться, избавиться от накатившей сонливости. По пути я успел заметить, что Марш задержался у дверей магазинчика со своей компанией, где все вместе они судорожно пересчитывали мелочь, явно оставленную из карманных денег. Только Брофловски деловито поджимал губы и делал вид, будто его это почти не касается. Конечно, наверняка заботливый папочка выделил отдельную сумму для этой поездки. Я выдохнул и отвернулся, чтобы взгляд не цеплялся лишний раз за красно-синюю шапку. В туалете зуд в шее стал сильнее, и теперь игнорировать его было практически невозможно. Да я и не смог. Я быстро вышел из кабинки, подошел к умывальнику и включил холодную воду (хотя другой там и не было наверняка), быстро набирая ее в «лодочку» из ладоней, чтобы ополоснуть лицо, потом ещё раз. Когда я попытался уже в третий раз умыться, перед глазами возникла до чёртиков реалистичная картина: автобус. Визг тормозов. Громкие крики. А потом… Окровавленные лица, изуродованные тела и запах гари. А среди множества трупов он — такой настоящий, но стремительно увядающий подобно цветку в пустыне. И я не могу дотянуться до него, никак. Меня будто током прошибло. Я быстро отшатнулся от умывальника и схватился за голову, мотая ею из стороны в сторону. Но это оказалось бесплотной попыткой избавить себя от увиденного. Видения были слишком яркими, чтобы отрицать их действительность, и я мог лишь с ужасом осознавать своё бессилие. Никто не поверит моим словам, а пробивать шины абсолютно бесполезно, потому что водитель сразу же заметит. Бесполезно, всё бесполезно. И я совсем не бог, раз не могу ничего сделать с тем, что произойдёт буквально через несколько минут. Или всё же могу?.. Меня всего колотило, когда я выходил из туалета, но вовсе не от страха погибнуть в аварии, а от того, что я могу не выполнить задуманного, ведь спонтанные планы всегда дерьмо. А я дерьмо не любил с детства, и вообще предпочитал всякого рода приключения на задницу избегать как только можно, особенно, когда их планировала эта четвёрка. Вдох-выдох, Такер. Тебе совершенно нечего бояться, потому что у меня наверняка всё получится, ведь ты никогда прежде не ошибался в своем выборе. За исключением пары случаев, когда просто не мог противиться детскому любопытству и мнению общества.***
Всё произошло очень быстро, как в мимолетном сне. Я подошел к стоявшему у заправки Маршу, смерил его пытливым взглядом, пока он распаковывал шоколадный батончик и с готовностью раскрыл рот. Не надо было ему этого делать, потому что в следующий миг я замахнулся как следует и приложил сжатый кулак к его скуле, поваливая с ног. Стэн выронил шоколад из руки и рухнул на снег, хватаясь за место удара и с шоком смотря на меня снизу вверх. Не смотри. Это ради твоего же блага, поверь мне. Я наносил удар за ударом, а вокруг нас двоих собирался весь класс. Потом в лицо прилетело уже мне, видимо, Марш всё-таки взбесился. Мы долго мутузили друг друга, рыча и отбиваясь, валя друг друга на снег и отплевывая кровь на одежду оппонента, которая была мокрая и грязная из-за этой драки. Картман что-то кричал про ставки, Кайл ринулся оттаскивать нас друг от друга, но я с силой приложил его в горло локтем и еврей отступил, закашливаясь. Похуй. На всё похуй. Лишь бы этот идиот остался, никуда не ехал, был, блять, со мной. Внезапно эта мысль встала поперек глотки костью, и я остановил кулак буквально в сантиметре от лица Марша, пока тот, тяжело дыша, рванул меня за грудки и с силой приложил об землю затылком. В глазах потемнело. Через минуту нас растащили учитель и работники заправки, посадили на бордюр и всучили по огромному куску ваты из аптечки водителя. Сидели мы как минимум в двух метрах друг от друга и смотрели в разные стороны, пока взволнованный преподаватель осматривал нас с ног до головы и хмурил свои густые светлые брови в долгом мыслительном процессе. — Вы двое — невыносимые чурбаны! — Я согласно кивнул и приложил вату к разбитой губе, из которой кровь шла сильнее, чем из рассеченной брови Стэна. Он пилил взглядом окровавленный снег под своими ногами и выглядел так, будто его несправедливо обвинили в заговоре против мировой экономики, включая нашей страны, разумеется. Злость и обида аж сочились из его ауры, а я мог лишь впитывать её в себя, принимая всю вину. Мистер Робинс потер виски пальцами с ухоженными ногтями и вздохнул. Педик. Везде сраные педики. И не гей, а действительно педик, потому что не парней любит, а одевается как девка. — Как вам вообще не стыдно?! Если хотели так подраться, могли бы просто сделать это ещё до нашего отъезда! Вы понимаете, что теперь мы выставили себя агрессивными неучами в глаза окружающих? — Учитель всплеснул руками, а нотки его голоса стали настолько возмущенными, что вызвали у меня короткую усмешку. — А ведь мы едем на общественное мероприятие, изучать историю нашего округа, штата, в конце концов! — Похуй, — лаконично высказал я своё мнение, а потом просто встал на ноги и направился к магазину, чтобы встать у стены и там уже спокойно покурить. И мне действительно похуй: на учителя, на мораль, на одноклассников, даже на самого себя. А вот на сидящего и сгорбившегося позади меня Стэна — нет. И как прикажете вести себя в такой ситуации? Мистер Робинс проводил меня почти разгневанным взглядом и тут же демонстративно сложил свои худые ручонки на груди. Ну, сейчас начнётся… — В таком случае вы двое остаётесь здесь! Я не хочу, чтобы директор об этом узнал, поэтому отбудете тут своё наказание, и даже не думайте ехать домой, вам понятно? Господи, какой же он визгливый, аж голова болит. Но я был только рад услышать его объявление. Зато Марш был шокирован и даже попытался оправдаться: тыкал в мою сторону пальцем, кричал и доказывал что-то, потом морщился от боли в лице и замерзших пальцах, но учитель оставался непреклонен. В итоге Стэну пришлось смириться. Он не менее ясно выразил свои мысли по поводу всего этого, кинул комок ваты в побежавшего успокаивать его Баттерса и убежал в туалет, в истерике хлопнув дверью. Я пожал плечами и закурил, показав средний палец возмущенному в очередной раз Робинсу. Пусть сосёт.***
Я сидел на бордюре и курил уже третью сигарету, когда Стэн все же вышел из туалета и целеустремленно направился в мою сторону, заставляя заранее приготовиться к новому мордобою. Но его не случилось. Марш просто присел рядом и подтянул к себе ноги. Курить он не стал, потому что терпеть не может это дело, знаю, потому что он рассказывал еще в пятом классе. Смешной чувак, но правильный. Даже правильнее порой Кайла, что вообще странно, зная все эти еврейские замашки. Я сделал затяжку и выдохнул дымок в небо. — Зачем ты это сделал? Проблемы ко мне? — Ага, а вот и разговор о поступках и следствиях. Но если Стэнли искал в моем поступке логику, то ничего ему не светит, как кроту в норе. Я усмехнулся этим мыслям и сделал ещё затяжку, надеясь, что таким образом дам понять парню, что ничего не буду с ним обсуждать. Но он оказался настойчивее моих ожиданий. Подсел даже ближе. — Говори. Чел, какого хуя? — Никакого. — Я, наконец, подал голос и выкинул окурок в урну, повернувшись лицом к Стэну. Он прямо источал желание выяснить всё, а под глазом уже наливался свежий фингал, бровь опухла, а на скуле появилось покраснение. Вот это я устроил… Стало обидно, что я не смог ничего лучше этого придумать, хотя никогда не планировал причинять ему боль. Придурок. — Ты потом мне спасибо скажешь. После этих слов я поднялся, сунул руки в карманы куртки и направился куда-то на противоположную сторону дороги, будто там могло оказаться что-то кроме кустов и заброшенного домика. Хуйня. Всё хуйня. И Стэн со своим охуевшим лицом тоже. Кстати, он ведь даже следом за мной вскочил и пошёл по пятам, жестикулируя активно руками и крича мне вслед: — Ты набил мне морду, а я спасибо буду тебе говорить?! Ты спятил? Если у тебя в семье проблемы, нехуй их на мне срывать, понятно?! Такер, ты мудак! М У Д А К!***
Известия об аварии вызвали настоящий бум в городе. Как сообщили новости, из-за сильного снегопада автобус съехал с трасы и перевернулся в лесу, а потом едва не взорвался, но к этому времени к ним подоспела проезжающая мимо группа студентов из Денвера. Трое учеников, а также водитель, погибли сразу, одного не довезли до реанимации, а вот остальным повезло немного больше. Нас со Стэном подобрал его отец, когда все в Парке уже знали о случившемся. Всю дорогу до дома Марш сверлил меня своим пристальным взглядом и в какой-то момент заставил вжаться в спинку сидения, избегая любого шанса поговорить. Мою мать трясло, отец ругался на безмозглых учителей и управляющих школы, а Руби впервые за последние четыре года попросилась спать вместе со мной: она целую ночь прижималась к моему боку и боязливо дергалась, даже когда я просто пытался поменять положение рук. В городе целые семьи потеряли своих драгоценных детей, в числе которых был мой друг из начальных классов. Именно его, как я потом узнал, врачи не успели спасти уже в самой больнице, и именно по этой причине всю ночь мне снился захлебывающийся собственной кровью Донован, губы которого безмолвно грозили: «Ты пожалеешь». Уже целую неделю никто из нас не ходил на занятия. Перед этим директор публично принес свои извинения и сочувствие семьям погибших. Его слова были наполнены горечью и страхом, я точно это ощущал, а плач родителей сдавливал виски подобно стальным тискам. Мне было физически тяжело находиться в зале на тот момент. Но ещё тяжелее было смотреть на наполненные болью глаза Стэна. Он был обессилен и шокирован, всю церемонию не сводя глаза с четы Тестабургер. В тот день они потеряли дочь — свою любимую умницу Венди, которую придавило между сидений, а затем добило осколком стекла в открытую шею. Ах, много крови, наверное, было… После этого буквально каждый день я замечал как моя мать непрерывно молится, благодаря Бога за то, что он сумел защитить ее любимого сына, не позволил ему погибнуть от несправедливой случайности. Только это меня не вдохновляло, потому что я верил в этого Господа ровно настолько, насколько это делали наши готы за школой. Им глубоко наплевать на религию, для них каждый учащийся и взрослый — отвратные конформисты. Мне же приходилось отчаянно раз за разом играть роль послушного и спокойного сына, которому просто везло. Всегда. Всю жизнь. С малых лет.***
Но все тайны когда-то оказываются явными, и мне пришлось испытать нечто подобное и на своей шкуре. Видите ли, так вышло, что после церемонии вот уже на протяжении четырёх дней Стэн Марш атакует мой дом. Нет, он не вызвал полицию или спецназ, не обкидывает стены яйцами и туалетной бумагой, и даже не срёт под дверью, как это делал его жирный дружок. Он просто приходил и раз за разом задавал один и тот же, мать его, вопрос! — Почему я? Хлопок двери. Ещё один. И так раз за разом. У меня не хватало сил сказать ему правду. Даже родители не были в курсе, уж я то об этом позаботился как следует: легко попадался под летящие мячи, падал с велосипеда, дрался с одноклассниками и показывал всем полюбившийся мною жест. Конечно, было напряжно, всё вокруг вдвойне раздражало, когда я имел возможность этого избежать, но ради родителей и спокойной жизни обычного человека я делал всё, что было в моих силах, и моё терпение лишь чудом не лопнуло ещё в четвёртом классе. В этот раз я остался один, но был даже рад атмосфере, появившейся в доме после ухода родных. Они вроде собрались в магазин за продуктами и смотреть какое-то кино, только я отказался, а настаивать никто не решился. Все мои родственники давно привыкли к тому, что если я говорю твёрдое «Нет», значит попытки переубедить меня окажутся совершенно пустыми. Бабушка почему-то сообразила это раньше всех, за что я её искренне любил и буду любить чуть-чуть больше остальных. Но не уверен, что можно отнести к этому и Стэна. …Который, к слову, опять явился на мой порог и трезвонил в звонок до тех пор, пока я не оторвался от партии в шахматы и не спустился, открывая с явной неохотой. Меня уже тошнило от этого пронизывающего взгляда, меня пробирала неприятная болезненная дрожь. Но я терпел и смотрел в ответ, поджимая губы. — Ответь, — потребовал Марш, сверля меня взглядом. Тяжелое синее небо обрушилось на мою прогнившую серую землю, но я не мог нормально отражать падения, сколько бы раз этого не случалось. Я сокрушенно покачал головой и тяжело вздохнул. Упрямец. Почему он просто не мог смириться со случившимся и жить дальше, будто это нормально? Так нет же, ему срочно приспичило. Неудивительно, что уже мёртвая подружка его бросала постоянно первая, даже если потом они снова сходились. Как чёртовы мосты в Петербурге. Я потёр бровь, почесал одну ногу другой. Ситуация сложилась не из приятных. — Не думаю, что я в силах ответить на этот вопрос. — Ты знаешь, — стоял на своём Марш, твёрдо уверенный в своей правоте. А вот меня она пугала как ребёнка злая старушенция с кривым носом и желтыми зубами. Меня передернуло от плохих воспоминаний. — Стэн, если бы ты прекратил ходить ко мне с этими словами, я- — …Был бы та-ак счастлив. Я выпучил на парня глаза. Этот засранец просто взял и передразнил мою манеру речи, мою фразу и мою просьбу. А я ему и ответить то не смог как подобает, потому что он в целом оказался сильнее меня сейчас. Стэн скрестил руки на груди и нахмурил свои брови. Я только заметил, но он был без шапки, поэтому белый снег лип к его покрасневшим щекам и темным, растрепанным от ветра, волосам. Подавив в себе непонятный зов нежности и желания поправить чужую прическу, я оторвал взор от вида Марша и отвел его к дверному косяку. О, какой он интересный! — Крэйг, мне нужно знать. Я же всё понимаю, это было не просто так! Почему именно я? Почему ты не помог Твику или другим ребятам? Почему ты оставил только меня? Это перешло все границы. Я разозлился. Злился так сильно на тот момент, что не соображал, когда схватил его за плечи руками, сдавил и приблизил его лицо к своему, в почти невесомом поцелуе касаясь нижней губы Стэна. Всего лишь за секунду все мои эмоции и чувства впечатались ярким следом в сознание Марша, затем я отстранился от парня и усмехнулся, хоть и понимая, насколько болезненно это вышло. — Лучше бы ты просто не лез, Стэн. Я закрыл дверь, оставив его стоять с раскрытым от удивления ртом, и вернулся к своим шахматам.***
«Дорогой дневник, это Крэйг. Сегодня я понял, что держать всё в себе не всегда правильно. И что иногда даже самые безумные поступки, о которых ты непременно будешь жалеть, должны быть совершены, иначе жизнь потеряет всякий блеск и даже крохотный смысл. Я уверен, что мне придется еще многое объяснить этому парню, но теперь, кажется, сделать это будет куда проще. До следующего события.»