Bonum est deus.
Боже правый.
Часть 1
17 ноября 2017 г. в 23:26
…Соловьева Ася, 17 лет…
Павел Федорович, классный руководитель 11 «Б» нашел замороженные пять минут жизни своих учеников на большой перемене, и стыдливо спрятал наушники в портфель. А теперь, сидя в тесной кухне, подслушивал жизни своих детей, еще не до конца веря в происходящее. Ася Соловьева- повторил он за ржавым металлическим голосом одними губами.
… Ася стоит в ванной, заперевшись на ключ, и уже несколько минут подряд смотрит в зеркало. Зубы крепко стиснуты, промокшие насквозь глаза покраснели, дыхание сбивчиво и отрывисто. Пальцы дрожат — отчаянно, жалко, мелко. Ася чувствует это, видит такое проявление своей слабости и презирает себя за это. Ей хочется сесть на пол и выть в голос, захлебываясь от слез, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону. Но Ася не хочет унизиться перед собой еще больше и она, порывисто вздрагивая, кричит внутрь себя. Лицо ее на долю секунды искажает зверская маска страдания, но девочка нервно стирает единственную слезу, возвращая себе каменное выражение и оставляя красные следы от ногтей на щеке.
Ася смотрит в зеркало и ненавидит себя. Она видит чудовище: уродливое, мерзкое, слабое.
Павел Федорович видит девочку: красивую, открытую (казалось бы) и несокрушимую.
Ася сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Ей стыдно видеть свое отражение, которое не оправдывает ее ожиданий и она злится. Девочке страшно оттого, насколько она себе противна.
Не смогла, не получилось, не достаточно, не совсем, не, не, не, не… эти «не» разрывают ее изнутри. Ей не хочется существовать. Она жмурится изо всех сил, открывает рот в беззвучном вопле. Она не кричит- сипит. Выдыхает из себя сдавленный грузом ожиданий воздух.
Молодой учитель, комкая на столе салфетку, пытается сопоставить услышанное с той, знакомой ему Асей- которая вместе со всеми смеялась сегодня школе и играла в морской бой с соседом по парте прямо на уроке. Буря внутри учителя нарастает, а потом внезапно обрывается, оставляя обжигающую пустоту.
Ася сохраняет ужасающую гримасу еще несколько секунд, а потом внезапно распахивает глаза, жадно хватая воздух. Ей нужно, ей необходимо, чтобы кто-то сейчас спросил, что с ней происходит, утешил, рассказал, что такое бывает, что она ни в чем не виновата и делает все, что в ее силах. Нужно, чтобы кто-то сказал, что невозможно прыгнуть выше головы и что она, в общем и целом— прекрасный человек. Ей так этого не хватает.
Ася, ты сделала домашнее задание? — кричит откуда-то Асина мама. Девочка морщится и зажимает рот рукой, замирая на долю секунды.
Ненавижу- шепчет она в зеркало и круто разворачиваясь спокойно отвечает — иду!
Павел Федорович нервно сглатывает.
… Тимаков Ваня, 18 лет …
Ваня стоит в подъезде, прислонившись к бабушкиной двери, закрыв глаза и зажав нос рукой. Через пару секунд он шумно выдыхает, сползая по стене вниз и, не имея сил сдерживаться, плачет.
Высокий, сильный юноша, главный школьный хулиган, рыдает в бабушкином подъезде, стараясь не издать ни единого звука, чтобы никого не потревожить.
Голова кружится, в глазах темнеет.
Он планировал занести бабушке документы, и задержался у нее на три часа. Теплые воспоминания вспыхнули, как сухая трава- мгновенно, ярко, не надолго, оставив в голове только густой дым, да пригоршню пепла, отравляющего теперь все Ванино существо.
Раньше он ездил к бабушке чуть ли не каждую неделю, но последний раз был у нее шесть лет назад.
Шесть- это чуть больше половины жизни его брата.
Шесть — это 1/3 его собственной жизни.
Его ужасала сама мысль, что за все эти годы он и не думал о том, чтобы навестить бабушку. А такая возможность у него была, он знал это, а оттого чувствовал, как огромное цунами стыда захватывает его с головой.
Он только что прощался с бабушкой, и увидел на ее впалой щеке дрожжащую слезу.
Отвращение к самому себе пронизывало его до дрожи. Ване было плохо- я такая мразь- барабанной дробью отдавалось у него в голове и с каждым новым ударом кости его рассыпались, а душа повисала на осколке ребра, как мокрый шарф на вешалке.
Ваня придет к ней завтра. И через неделю. Он будет навещать ее каждый день в течение трех месяцев и еще тринадцати дней, до тех пор, пока ему не станет некого навещать.
Горький привкус вопросов остается во рту мальчика, когда он выходит из дома, садится на троллейбус, закрывается в комнате. Достоин ли он иметь такую семью? Почему никто его не заставил навестить старушку раньше? Почему этого не сделал он сам? Имеет ли он теперь право жить в этом мире или называться человеком?
Вопросы собираются в его кулаке и Ваня со всей силы пытается выкинуть их мощным ударом в стену. Потом еще, и еще, до тех пор, пока он не упадет на пол в полнейшем изнеможении. У него тянет сбитые кулаки, на костяшках пальцев ссадины, ноет все тело. Но это ничего. По-настоящему важно, что у него ноет душа.
И что сейчас, заливаясь слезами отвращения, и в то же время жалости к себе, он решает ее (душу) лечить.
И у него это получится, Павел Федорович не сомневается. Он знает, что Ваня- самый человечный человек.
Теперь знает.
… Ярлыкова Оля, 16 лет…
Оля не плачет, не бьется в истерике.
Оля не чувствует ничего. Пустота.
Это такое пугающее «ничего», которое заставляет классного руководителя растеряться, а затем покрыться мурашками и поежиться от внезапно нахлынувшего холода.
Она сама пока не может сказать, в какой момент и по какой причине ей вдруг стало так невыносимо. С каких пор она, всегда такой переживающий и сочувствующий человек, вдруг лишилась эмоций.
Оля сидит на краешеке кровати, сосредоточенно глядя вперед. Она кусает свою руку, старась хоть что-то почувствовать, а в ответ — пустота. Ее каменные глаза драят комнату в поисках кусочка марли или ваты, чтобы заткнут зияющую дыру в ее сердце, но бинта для души еще не изобрели. Оля секундно вздрагивает и неестественно замирает, тяжелым взглядом отодвигая стены. Пространство давит. Становится душно, но встать, чтобы открыть окно — выше ее сил.
Оля, хватит сидеть, делом займись — кричит мама. Оля медленно поворачивает голову — она боится, что стоит ей только встать, как вся комната рухнет и ее жизнь внезапно оборвется- и не отвечает.
Я умираю. — тихо шепчет она. Настолько тихо, что сама этого не слышит.
Павел Федорович внезапно вспоминает Олю этим утром- она смеется с остальными ребятами, толкая в плечо Ваню. Тот пытается отшутиться и делает обидное замечание- учитель замирает в ожидании бури девичьих слез. Но Оля, кажется, даже не замечает. Ни один мускул не шевелится на ее лице. Она неестественно громко смеется и продолжает разговор.
Оля, я вроде бы попросила делом заняться- стихийным бедствием врывается в крохтную комнату мама.
Я не могу — искренне говорит Оля, и в этих словах — сумасшедший крик о помощи, который остается незамеченным.
Хватит строить из себя несчастную- протри пыль и садись за уроки- мама хлопает ее по плечу и уходит, а девочка силится встать. И когда она уже протирает пыль со стола, она видит еще одну копию себя- сидящуюю на кровати и сверлящую ее саму взглядом. Одна Оля смотрит на другую и не может понять, кто же из них — она настоящая, а кто — проекция ее мозга.
Я не несчастная — думают обе Оли, и еще сотня таких же в одной комнатке- с каменными глазами и полным отстутсвием воли. С надломленным стержнем, великим испугом и непониманием- где заканчивается реальность.
Я не несчастная, я как будто мертвая.
… Фролов Паша, 17 лет…