Te amo est verum

Semper fidelis всегда верен

Если бы Эмма могла, она бы забрала боль Регины себе. Всю боль, до какой только дотянулась бы. Но она, увы, не всесильна и может только смотреть, как Регина, не подпускающая ее к себе, переживает все в одиночку. – Ей так легче, – говорит Робин, однако голос его звучит не слишком уверенно, и Эмма стискивает зубы и сжимает кулаки, снова и снова провожая умоляющим взглядом неестественно прямую спину Регины. В собственных мыслях она придушила Калвуса не раз и не два и с наслаждением сломала ему хребет, вот только в жизни руки ее пока слишком коротки, чтобы дотянуться до римского военачальника. Лилит предложила найти людей, которые с ним разделаются, но Эмма хочет сделать все сама. А пока что она идет – скорее, бежит – на рынок, где в два счета находит Алти и с яростью вцепляется ей в горло. Шаманка выпучивает глаза и хрипит, ногтями царапая Эмме плечи, а Эмма шипит ей в рот, наклонившись слишком низко: – Как посмела ты сделать это без моего ведома, подлая тварь?! Она вымещает на ней злобу и отлично это осознает. Кровь пульсирует в голове, застилает глаза алым туманом, мешает слышать и понимать то, что срывается с посеревших губ Алти. Эмма встряхивает гадалку еще пару раз, затем брезгливо отбрасывает прочь, словно шелудивую шавку. Алти кулем валится на землю и заходится надрывным кашлем. Эмма смотрит на нее, ощущая, как уходит ярость: недалеко, останавливается за ребрами, в любой момент готовая излиться вновь. Люди проходят мимо. Смотрят все: кто-то с любопытством, кто-то с осуждением. Эмма чувствует на себе их внимание. – Дура, – хрипит гадалка, длинными узловатыми пальцами потирая шею и продолжая подкашливать. – Ты не принесла мне ничего, на чем можно было бы завязать проклятие! Как, скажи, я соткала бы его, а?! Из воздуха? Бесплатно? Темные глаза ее на мгновение ошпаривают Эмму кипящей водой, и она подавляет порыв отшатнуться. В следующий же момент Алти моргает, и сила ее взгляда тускнеет. – Слышала я про беду в лудусе, – бормочет она, и нет в ее голосе ни смеха, ни издевательства, за которые Эмма избила бы ее нещадно. – Возможно, боги подкинули вам испытание. Эмме не нравятся эти слова, и она замахивается, останавливая себя в последний момент. Она не бьет людей. По крайней мере, не всех. – Боги? – повторяет она, и тон ее голоса выражает полнейшее презрение к сделанному Алти предположению. – Пусть мне, но почему ей? В этот момент она готова истребить всех богов, что причастны к мучениям Регины. И на пару вдохов ей становится страшно, потому что боги всегда оставались мудрыми и понимающими. Но что они сделали для того, чтобы спасти Регину от участи, ей уготованной? Ничего. И Эмма уже не уверена, что хочет молиться тем, из-за кого ее женщина страдает. Алти издает смех, привычно похожий на карканье, садится поудобнее, посматривая на Эмму снизу вверх, а потом изрекает: – Потому что она – твое испытание. А ты – ее. Что же здесь непонятного? Эмма не намерена задумываться. Ей просто нужны ответы на все вопросы, что она хочет или еще захочет задать. Поэтому она присаживается на корточки напротив Алти, заглядывает ей в глаза и тихо спрашивает: – Сплетешь проклятие? Сейчас? Невозможность помочь Регине чем-то иным заставляет Эмму изнывать от призрачной боли, которая ей не принадлежит. А на поясе от туники висит мешочек с платком, брезгливо выброшенным Калвусом. Эмма готова достать его, однако с изумлением видит, что Алти качает головой. – Это не то проклятие, что тебе нужно, северянка, – она посмеивается и щурится, хотя солнце бьет ей в спину. Эмма резко выдыхает: – Ты еще будешь мне советы раздавать? Злость вынуждает ее говорить и делать те вещи, на которые в другой жизни она была бы не способна. Но жизнь в Риме диктует свои правила, и Эмма давно привыкла подчиняться. Алти машет рукой. – Помяни мое слово, Эмма, – тянет она ее имя, и Эмме совершенно не нравится, каким опарышем оно срывается с пухлых губ гадалки. Она зачем-то отступает на шаг, пальцы, успевшие сомкнуться на мешочке, неохотно разжимаются. – Может быть, ты и права, – бормочет Эмма так, что сама едва себя слышит. Проклятие еще пригодится ей. А брать на себя два… Алти, может, и согласится, но будет ли готова Эмма? Ее и так уже ударили столь сильно, что она до сих пор шатается. А ведь она только спросила о возможности… Эмма уходит, не прощаясь, и долго еще чувствует на себе пристальный и насмешливый взгляд Алти, пробирающий до самых костей. Подмывает вернуться и все же заставить гадалку проклясть Калвуса, однако Эмма заставляет себя шагать вперед. Она дотянется до него сама. И до Паэтуса, будь он проклят отныне и навеки веков! Гнев, затаившийся между ребер, вновь проникает в сердце, и Эмма уже почти бежит к лудусу, расталкивая попадающихся навстречу людей. Сейчас ей так хочется, чтобы Аурус назначил новые игры, где ей доведется убить кого-нибудь! Как жаль, что знатные римляне не принимают в играх участия, с каким удовольствием она бы вспорола брюхо одному конкретному гражданину империи… – Где Регина? – первым делом спрашивает Эмма у Робина, когда оказывается на арене. Тот отрывается от тренировки, утирает со лба пот и недоуменно пожимает плечами. – Где-то в доме. – Я не нашла, – цедит Эмма и корит себя за то, что вообще позволила себе уйти. Дурного предчувствия нет, зато есть желание схватить Регину в объятия и не отпускать никогда. Никогда. Робин снова вытирает лицо и успокаивающе говорит: – С ней все в порядке, Эмма… – Ты серьезно? – тут же перебивает его Эмма. – Ты сейчас вообще понимаешь, что говоришь? С близким сердцу злорадством она видит, как лицо Робина вытягивается, и он зачем-то начинает оправдываться: – Я не имел в виду… – Мне все равно, что ты имел в виду, – жестко обрывает его Эмма снова. – Ее изнасиловали. На глазах у всех. Думаю, ты пел бы другую песню, случись подобное с Мэриан. Робин бледнеет и стискивает зубы так, что на скулах прорезаются желваки. Эмма с усмешкой смотрит на его сжатые кулаки. – Что, хочешь ударить меня? – она с неким вызовом вздергивает подбородок. Робин шумно дышит какое-то время, затем расслабляется. Вместе с ним расслабляется и Эмма. Глядит на него в упор и не знает, почему еще не бежит на поиски Регины. Затем разворачивается и уходит, не говоря ни слова. Дурной день, начавшийся еще вчера. В атриуме полным ходом идет очередное пиршество, когда Эмма осторожно заглядывает туда. К несчастью, Аурус замечает ее в тот же миг и приподнимается со своего ложа, взмахивая рукой. – Подойди сюда, Эмма! – зычно зовет он. Эмма послушно делает шаг вперед и тут же сбивается, едва видит, как смеется ей навстречу проклятый Калвус, что-то обсуждающий с веселящимся Паэтусом. Оба отвлекаются от разговора, переводя на нее взгляды, и она выдерживает их только потому, что жаждет мести. Она уже знает, что разделается с обоими. Осталось придумать, как. Калвусу Эмма мало интересна. Он скользит по ней равнодушным взглядом и тянется за кубком с вином, тогда как Паэтус, напротив, жадно смотрит на Эмму и все шире улыбается ей, откидываясь назад. – Что, рабыня? – преувеличенно громко спрашивает он. – Хорошее вчера было представление, не так ли? Эмма дергается было к нему, но тут же останавливается. И поражается тому, как холодно и спокойно звучит ее собственный голос: – Да, господин. Паэтус приподнимает брови. Он явно ожидает другой реакции, и только боги ведают, сколько сил требуется приложить Эмме, чтобы удержать себя в руках. Она ненавидит этого выродка. Она ненавидит их всех. И этот дом, и его жителей. Если бы она только могла, она сожгла бы здесь все дотла… Быть может, однажды ей представится такой шанс. Ненависть пульсирует в ней настолько яростно, что Эмма плохо понимает, как удается ей держать руки подальше от шей презренных римлян. – Эмма, – слышит она нетерпеливый голос Ауруса и оборачивается к нему. Хозяин призывает ее наклониться поближе и, когда Эмма слушается, говорит негромко, так, будто не хочет, чтобы кто-то другой слышал его: – Пригляди за Региной, поняла? Ни на шаг от нее. Он выглядит уставшим, лицо его осунулось. Можно подумать, что он переживает за Регину, но Эмма уже знает, что Калвус не спешит составлять документ об уплате долга, и Аурус теперь крайне сожалеет о своем вчерашнем решении. Эмма ощущает некое удовлетворение от беспокойства Ауруса, вот только вряд ли это как-то поможет Регине. – Я пригляжу, – сквозь зубы отзывается она, и выражение лица Ауруса слегка меняется. Он внимательно смотрит на Эмму и явно хочет сказать что-то еще, но в этот момент нечто происходит у Эммы за плечом, и Аурус отвлекается. Воспользовавшись моментом, Эмма ускользает из атриума, за пределами которого едва не сталкивается с Ласертой. Та кривит губы и вздергивает подбородок, но хватает Эмму за локоть, едва та показывает, что собирается пройти мимо. – Приди сегодня ночью, – Ласерта пытается говорить повелительно, вот только предательски просящие нотки выдают ее с поличным так, что она поспешно прячет взгляд. Не жалко ее ничуть. Эмма качает головой. – Аурус велел мне приглядеть за Региной. Она не думает, что стоит это скрывать. Ласерта прищуривает глаза, изучающе глядя на Эмму. Быть может, она хочет услышать от нее «госпожа»? Но Эмма не добавляет ничего и терпеливо ждет, пока ее отпустят. Ласерта, наконец, фыркает и вздергивает подбородок, свободной рукой поправляя тунику на животе. – У нее завелись насекомые, надо же, какая мерзость, – презрительно говорит она, и это не то, что могла бы услышать от нее Эмма. – Ты видела, да? Она обрезала волосы. Да что я, наверняка ты видела, все видели! Ласерта фыркает снова и отпускает локоть Эммы, затем отворачивается и, тяжело переваливаясь, уходит. Эмма смотрит ей вслед и думает: Ласерта так глупа, что не знает, что при вшах обривают наголо? Или она настолько умна, что делает вид, что поверила, дабы не вызывать гнев в сердце собственной матери, которая ни при каких обстоятельствах не позволить сочувствовать рабыне? Под сердцем Эммы медленно ворочается черная злость, и она едва убеждает себя, что нет смысла дожидаться окончания ужина и Калвуса: что бы она с ним ни сотворила, это выдаст ее с головой. А если не ее, то Регину точно, вот уж кого Эмма определенно не хочет подставлять. Приходится признать, чтобы для спланированного убийства необходим, как это ни странно, план, и Эмма вынуждает себя отправиться на поиски Регины, тем более что давно пора ее отыскать. Регина, как и вчера, находится в купальне, и в первый момент Эмма вздрагивает, когда смотрит на ее короткие волосы. Острым ножом проходится по затылку тягостное воспоминание, Эмма встряхивает головой и поспешно заходит внутрь помещения, тепло улыбаясь вскинувшейся Регине. – Это я, всего лишь я. Она выскальзывает из туники быстрее, чем Регина может что-либо возразить, и опускается в теплую, еще даже вполне горячую воду и решительно обнимает Регину, которая, кажется, хочет отстраниться, но по какой-то причине не делает этого. Одной рукой поглаживая Регину по спине, вторую Эмма ладонью опускает ей на затылок, пальцами нежно перебирая все еще непривычно короткие мокрые волосы. Она не надеется, но ждет ответных объятий, однако Регина не спешит дарить их. Тогда Эмма вздыхает и крепче прижимает ее к себе, пряча лицо в сгибе между шеей и плечом. Она успокаивается сама, обнимая ее. Будто это нужно в первую очередь ей. – Я искала тебя. Где ты была? – Здесь, – приглушенно отвечает Регина. Эмма корит себя за то, что даже в такой ситуации не может не чувствовать чужую грудь. Не может не хотеть целовать Регину. Шептать ей слова утешения и возносить к небесам. Это неправильно. Она надежно сжимает бедра и заставляет себя вдохнуть еще глубже перед тем, как сказать: – Хочешь прогуляться? Может быть, она неправа. Может, стоит обсудить с Региной вчерашнее. Может, стоит в который раз заверить ее, что все виновные понесут наказание. Может… Но Эмме не хотелось бы обсуждать такое сейчас, и она смутно надеется, что и Регина такого желания не испытывает. – Прогуляться? – тускло повторяет Регина. Эмма не видит ее лица и почти падает духом, слыша, насколько безэмоционален ответ. Однако Регина вдруг отталкивает ее от себя и с плеском разворачивается, выходя из воды. Эмма изумленно следит за ней, за тем, как она, не вытираясь, натягивает тунику, и спохватывается, слыша: – Идем же. Чего ты ждешь? Регина чуть изгибает губы, будто улыбаясь, но глаза ее предельно серьезны. Забыв про обувь и едва заставив себя одеться, Эмма поспешно берет ее за руку, и вдвоем они покидают домус так решительно, словно все дороги открыты им сегодня. Регина идет, выпрямившись так, что должно быть больно, и Эмма осторожно гладит ее по спине, как бы говоря, что рядом, что можно так не напрягаться. Она не замечает, что они приходят на псарню, и только скулеж не получивших еще свою еду собак заставляет Эмму убрать руку со спины Регины. – Что мы тут делаем? – удивленно спрашивает она. Говоря о прогулке, она явно имела в виду нечто другое. Псы бегают за решеткой, то и дело останавливаясь и принимаясь нюхать воздух. Один рычит на неожиданных гостей, другие облизываются в надежде, что их покормят. Регина отступает на шаг, затем еще на один и подходит так близко к собакам, что Эмма испытывает большое желание оттащить ее назад. Но она ведь не сделает никаких глупостей, так? Так. Это Регина. Она не умеет быть глупой. – Что мы тут делаем… – задумчиво повторяет Регина, склоняя голову к левому плечу. – Просто знаешь… Она умолкает на какое-то время, и Эмма нетерпеливо ждет, оглядываясь по сторонам. Плохие воспоминания подкатывают к горлу, Эмме отчего-то не хочется, чтобы их кто-нибудь застал здесь, словно это тут же сообщит всем, кто виноват в исчезновении Пробуса. И, будто подслушав ее озабоченные мысли, Регина говорит: – Было бы так просто снова накормить их, верно? Эмма вздрагивает, ловя ее взгляд – пустой и холодный. Возможно, в своих мыслях Регина давно проделала с Калвусом все то, что и Эмма. Вот только Эмма понимает, что не может разрешить Регине даже думать о таком. А поэтому подходит и берет за руку, крепко сжимая пальцы. – Этого не будет, – как можно спокойнее говорит она, заглядывая в бездонные темные глаза. – Слышишь? Регина слышит и кивает, однако задуманное не спешит покидать ее голову. И Эмма прекрасно это понимает. Страх накатывает липкими волнами, застревает где-то в горле. Эмма приходится сглотнуть – и усиленно, – прежде чем сказать: – Я прошу тебя, Регина. Брось размышлять об этом. Калвус – моя забота. Регина принимается улыбаться еще до того, как Эмма договаривает, и это очень неприятная улыбка. По крайней мере, такой она кажется Эмме, и та хмурится, качая головой. – Я серьезно. – Я знаю, – не прекращая улыбаться, кивает Регина. Потом вдруг тянется вперед и гладит Эмму по щеке. – Я знаю, – повторяет она едва слышно, взгляд ее сползает вниз по лицу Эммы и застывает на губах. – Знаю… Эмма не ждет поцелуя, но получает его и вовсе не собирается отказываться. Вчера было совсем другое дело, а сегодня она позволяет себе ответить и ухватить Регину за талию, привлекая к себе. Регина по-особенному тонка и хрупка сегодня. Она жмется к Эмме так доверчиво, так мягко, что на какой-то момент Эмма забывает, что произошло, и хочет продлить поцелуй, перевести его в нечто большее – потому что ей кажется, что сегодня это случится, – но когда язык ее уже проскальзывает между приоткрытых губ Регины, когда касается зубов и чужого языка, Регина чуть выгибает спину, разрывая поцелуй, и двумя ладонями обхватывает щеки Эммы, чуть сжимая их. Эмма тяжело выдыхает ей в рот: – Что?.. – Я не хочу, чтобы ты убивала Калвуса, – шепчет ей Регина нежно и носом трется о нос. А потом добавляет: – Но я не хочу, чтобы он жил. И Эмма понимает. Они не выходят за пределы лудуса, и Август, в одиночестве тренирующийся на арене, то и дело поглядывает на них издалека. Регина водит Эмму кругами и молчит, держа ее за руку. Взгляд ее то и дело обращается к псарне. Эмма не сильно тревожится, но все же решает предупредить Робина. Регина выглядит спокойной, однако спокойной она выглядит всегда, и это практически ничего не значит. Нутром чуя перемены, Эмма не хочет, чтобы они были связаны с чем-то, что она, возможно, не сумеет проконтролировать. Позже, дождавшись, когда Регина уснет, Эмма выскальзывает из ее комнаты и, бесшумно прокравшись по галерее, замирает напротив своей спальни. Затем все же заходит. Молчаливый крошечный Один, восседающий на своем привычном месте, равнодушно глядит на Эмму. Та подходит ближе и ищет в себе непреодолимое желание помолиться. Но его нет, и злость, все еще тлеющая внутри, мешает удивиться и испугаться. Эмма думает, что ничего не случится, если она оставит Одина без внимания. Разве он одинок? Разве не взывает к нему каждый первый на далеком севере и многие за его пределами? Эмма склоняется к идолу, словно стремясь отыскать на его крошечном неподвижном лице какие-то эмоции. Но Один, разумеется, ничем не может ее порадовать. И Эмма вдруг думает, что он не нужен ей. Кому она возносит молитвы? Кого она просит быть милостивым к ее любимым? Вот этого… Кого? Она оставляет его на месте, когда торопливо уходит из комнаты. И не чувствует за собой вины. Ни капли. Робин не спит. Не спит и Мэриан, однако теперь она улыбается Эмме, видя ее на пороге. Улыбка, впрочем, быстро сменяется тревогой. – Что-то случилось? – Мэриан пытливо всматривается в глаза Эммы и добавляет: – Что-то еще случилось? Эмма качает головой. – Нет. Мэриан облегченно вздыхает и кивает, тут же теряя интерес. Она отходит к спящему Роланду, раскинувшемуся на кровати, а Робин, повинуясь жесту Эммы, вслед за ней выходит в галерею. Отойдя на достаточное количество шагов, Эмма поворачивается. – Мне нужно, чтобы ты следил за Региной, когда меня не будет рядом. Голос ее тих и невыразителен. Она смотрит на Робина и ждет вопросов, которые, разумеется, не могут не последовать. Робин скрещивает на груди руки, невольно – или вольно? – играя мышцами и хмурясь. – Она ведет себя странно? Эмма задумывается на мгновение перед тем, как ответить. – Нет. Она ведет себя не странно. И именно поэтому я не хочу, чтобы она сделала то, о чем потом сильно пожалеет, – она снова медлит перед тем, как добавить: – О чем все мы сильно пожалеем. Ее волнует лишь Регина, но Робин – не она. И угроза ему самому и его семье возымеет большее действие. Так и есть. Робин взволнованно переступает с ноги на ногу, оборачивается в сторону их с Мэриан комнаты, затем подступает к Эмме ближе. От него пахнет едой, и рот наполняется слюной: со всеми событиями Эмма просто забывает есть. – Я послежу, – обещает Робин, и взгляд у него из тех, которым можно верить. Эмма хлопает его по плечу и кивает. – Спасибо. Они расходятся, и Эмма, вместо того, чтобы вернуться к Регине, идет на кухню. Ждать до утра ей отчего-то не представляется возможным. Она просто быстро закинет что-нибудь в живот и все. Никаких трудностей. Но трудности все же есть, и лицо у них точь-в-точь как у Диса, который внезапно вырастает перед Эммой в ночи, когда она бегом пересекает арену. Он выставляет руку, не давая врезаться в себя, и учтиво говорит: – Ночные тренировки? Что так? Днем слишком много хлопот? – и добавляет, почти интимно понижая голос: – Как продвигаются наши дела? Он выделяет интонацией слово «наши», и Эмма, заглядывая ему в лицо, отвечает: – У нас нет общих дел. Она отлично помнит, что Дис осведомлен о подготовке побега, но это не значит, что он имеет к нему какое-то отношение. Даже если часть вложенных денег принадлежит ему. Дис удерживает ее подле себя какое-то время, потом опускает руку. – Ты, верно, гадаешь, что я здесь делаю? – усмехается он. Эмма отрицательно качает головой. Ей это неинтересно. В какую-то другую ночь она, возможно, и задалась бы подобным вопросом, но только не сейчас. Ей уже даже не хочется есть, и она почти разворачивается, чтобы уйти, когда Дис стремительно заступает дорогу. – Разве ты не хочешь отомстить? – вкрадчиво произносит он, и глаза его самым странным образом бликуют, отражая свет ближайшего факела. Эмма поджимает губы. Как это может касаться его? Или у него свои счеты с Калвусом? – Нет. Даже если так, даже если Дис и сам непрочь отправить Калвуса вон из этого мира, сознаваться в подобных желаниях Эмме опасно. Она набила достаточно шишек, прежде чем уяснила: любые слова могут обернуться против тебя, если вольются не в те уши. Дис вздергивает брови. – Нет? – с сарказмом повторяет он, и видно, что не так уж он и верит. Но разве то забота Эммы? – Нет, – повторяет она и обходит Диса, не намереваясь продолжать беседу. Ей чудится, что он снова кинется за ней, но шагов не слышно, а оборачиваться Эмма не собирается. Быстрее, чем планировала, она возвращается в домус, столкнувшись с сонным рабом, чья смена на кухне вот-вот начнется, и, на цыпочках пройдя в спальню Регины, осторожно укладывается на постель поверх одеяла. Регина спит. Или очень умело делает вид. Так или иначе, но проверять Эмма не собирается. Она обнимает ее, придвигаясь ближе, и утыкается носом в шею, впервые радуясь коротким волосам Регины. – Я люблю тебя, – шепчет она чуть слышно. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Ответом ей служат первые капли начавшегося дождя.