Гордость и стыд

Шигараки кричал, брызгал слюной, выплёвывал оскорбления, а после оставлял мокрое от слёз пятно на плече Мидории, тот же в свою очередь, сомкнул руки за его спиной, заплетая свои пальцы в замок и легко улыбался. А Томура просто стоял. Он хотел обнять в ответ, прижаться, почувствовать тепло чужого тела, согреться… Но как бы он не хотел, как бы крепко не сжимал руки в кулак, до белеющих костяшек, не скрипел зубами, до боли в дёснах, но кинуться в объятья так и не смог. Его мучил стыд и грызли остатки, выжившей, раннее растоптанной, жутко надоедливой гордости. Каждый раз спину покалывало, будто через тело проходили небольшие разряды тока, стоило Шигараки завидеть знакомую тёмно-зелёную макушку. Томура шипел, когда Изуку хотел подойти, чтобы поздороваться. Хоть и понимал, что желает того же. Он не может позволить Мидории приближаться к себе. Точнее, не он, а опять же, сжигающий изнутри стыд и гордость, проедающая в теле сквозную дыру. Приблизиться, как можно ближе, поприветствовать, расспросить, как прошли дела. Но не может. Тупая гордость… Шигараки едет в поезде, наблюдая за, проносящимися за окном зимними пейзажами. Смотрит в отражение на гладкой поверхности себе за спину, улавливая знакомое лицо. Изуку садится на сидение на против него, приветливо улыбается. Томура отводит взгляд, лишь сильнее натягивает на себя капюшон, прячет губы, нос и впалые щёки в вязанный шарф, остальную часть лица закрывает серебристо-серыми волосами и прислоняется лбом к холодной поверхности окна. Холод неприятно «обжигает» кожу и мурашками царапает спину. Сейчас бы он с радостью сорвался с места, ткнулся головой в шею Мидории и заснул. Но что-то крепко, как дикорастущая лиана, обвязала его вокруг бёдер, талии, плеч, связывая по рукам и ногам, тугим узлом сжимая глотку, заставляет сидеть на месте, лишая малейшей возможности пошевелиться. И опять же, стыд, что уже уничтожил половину нервной системы и гордость, из-за которой тело заметно ссохлось, каждый день высасывая из него, как та самая лиана, всё больше и больше влаги. Шигараки снова вздохнул, огорчённый собственным бессилием. * * * Он и сам не понимал, как же могло его угораздить в такую, до тошноты глупую, ситуацию. Шигараки закрыл глаза, нащупывая дыру в своём боку, а нащупав, болезненно кряхтит и вздрагивает. На него напали. В попытке ограбления, может просто так… Для чего, парень не знал. Но не стал бить в ответ. Он поклялся себе, больше ни когда не использовать причуду на людях и вот, к чему же это привело. И опять, Томура просто разочаровался в людях. Шигараки сплёвывает подступившую ко рту кровь и что-то не довольно шепчет себе под нос. Кричать бесполезно, сейчас его никто не услышит, в тёмном, грязном, полном только лишь насильниками и пьяницами, переулке. Томура приоткрывает глаза, мутным взглядом окидывая полоску серого неба в просвете между крышами. Начинает темнеть. Он смиренно закрывает глаза, когда их уже почти полностью заволакивает тёмной пеленой, и говорит спасибо, хоть и дерьмовой, но жизни, за то, что дала ему шанс, разрешила жить дальше… И отключается. * * * Когда в глаза падает яркий свет, Томура хочет отгадать, куда же его занесло. Свыше или, скорее всего в преисподнюю.? «Конечно же, ад…» — думает Шигараки, слегка приоткрывая глаза и зажмуривается, напрягая глаза, чтобы стало хоть чуточку потемней. А после в голову Шигараки приходит нечто страшное для него самого. Что если он не умер.? Шигараки шарит рукой, ощущая под шероховатой ладонью бинты на своём боку. Опускает руку ниже. Нащупывает складки смятой простыни. И ещё дальше. Пока не натыкается на что-то тёплое, такое приятное и мягкое. Томура поглаживает повёрхность странного «предмета», затем сжимает и сплетает пальцы, по привычке оттопыривая мизинец, получая от этого, такое приятное все заполняющее чувство некой полноценности. В этот момент он как будто сломал ранее присутствующее чувство фрустрации. Шигараки снова приоткрыл глаза. Свет был приглушён чужим силуэтом, от чего видеть стало куда проще. Изуку с удивлением, может даже с толикой изумления смотрел на светловолосого парня, его щёки порозовели. Шигараки понадобился миг, чтобы осознать сложность ситуации прежде, чем по его спине пробежал табун мурашек. Он хотел отдёрнуть руку, но этого не позволил уже сам Деку. Мидория приподнял его руку, утыкаясь губами в тыльную строну ладони. Оставляя цепочку из мелких поцелуев от запястья до безымянного пальца. Томура приподнялся на локтях, но Мидория, слабым нажатием на грудь, заставил его лечь обратно и не выпуская из своей руки руку Шигараки, ложится рядом с ним. И вот опять. Стыдно… Как же стыдно… Шигараки отводит взгляд от Мидории, что всё это время смотрел на него. Гордыня побуждала встать с кровати, в очередной раз оттолкнуть Мидорию от себя и уйти… Так назойливо и противно шептали ему на ухо что-то своё, каждое из этих чувств. И, как всегда, он опять чуть не поддался Шигараки скрипнул зубами, сжал руку в кулак и нашёл в себе силы снова посмотреть на Изуку. Кряхтя переворачивается на правый бок и обнимая за талию, прижимает Мидорию к себе, ближе, теплее… К черту эту идиотскую гордость! Изуку смотрит на того, будто бы не ожидая подобных действий со стороны Томуры, но приподнимается на локтях, водит рукой по впалой щеке. А после припадает к сухим, вечно обкусанным, но теплым губам Томуры, своими. Шигараки съёжился от неожиданности, чувствуя, как к лицу приливает краска. Томура приоткрывает рот и сразу же отвечает на поцелуй, углубляя его. Мидория провёл языком по шраму на губах Шигараки и целуя в родинку на подбородке. Томура же в свою очередь поглаживает большим пальцем веснушки на пунцовых щеках Изуку. Лишь через несколько минут они отстранились друг от друга, а Шигараки, присев, кладёт голову на плечо Мидории и утыкается в шею. -Прости меня… — прошептал он почти на самое ухо Изуку. Мидория же, запускает руку в сребристо-серые волосы Томуры и слегка улыбаясь отвечает: -Уже давно.