Гроза

Тишина закладывала уши, ощутимо, почти физически, давила на плечи. Темнота за окном утомляла и без того уставшие глаза, заставляя всматриваться вглубь себя и ждать, ждать, ждать. Ждать, с по-детски наивной надеждой глядя в непроницаемую темноту, слушая стучащую в висках тишину. Было в этом что-то волшебное, в этом покорном ожидании. Харука перестала верить в чудеса лет эдак в двенадцать, но то, что должно сейчас произойти, она до сих пор считает магией. Хлопает входная дверь, принося с улицы тягучий запах замершего в предвкушении мира. Блейд ставит тренировочный меч в угол у шкафа и неслышно входит в ту комнату, в которой притаилась девочка. Он уже давно не теряет ее, находя везде, где бы она ни была. Временами самураю кажется, что будь его малышка хоть на другом конце света, он бы все равно пришел к ней — ее голос звенел у него в ушах, стук ее сердца гремел у него в груди. Пока смерть не разлучит нас, так ведь? Хотя, они оба прекрасно понимали, что для Адского Мечника, если он очень сильно захочет, даже смерть не будет помехой. — Мамору-сан? — Сейчас начнется. Мужчина успокаивающе улыбался. Он чувствовал напряжение Харуки, ее нетерпение, густо замешанное на волнении, разлитое в воздухе. Но ее можно было понять — маленькая провидица ждала этого всю зиму и половину весны. Тояма-младшая вновь прильнула к стеклу, стараясь не пропустить ни мгновения. Она не смотрела вероятности — дорога была одна и явно не собиралась меняться. Дар твердил одно — сейчас начнется, вот сейчас. Ну, смотри! Смотри! Сейчас! Харука резко подскочила с насиженного места и метнулась в коридор, только волосы, да подол светлого платья мелькнули белым пламенем. Она даже не оделась — как была в коротком, до колен, летнем платье, так и выбежала за дверь, шурша босыми ступнями по траве. Мир еще пару мгновений молчал, а затем... на землю и тонкую фигурку, раскинувшую руки и так трогательно доверчиво смотрящую ввысь, обрушилось тяжелое свинцовое небо. Косые струи дождя яростно хлестали все, до чего дотягивались их большие ладони. А потом двор вспыхнул. Ярко-ярко. Первая молния, большая, ветвистая, соединившая верх и низ, Рай и Ад, небо и землю. Вспышка, высеребрившая нежные весенние листочки на деревьях, пылающие мягким зеленоватым огнем сквозь серую дымку ливня. И это почти жутко. Почти жутко скрипят ставни, которые закрывает засуетившаяся Сьерра. Перестает гудеть многочисленная техника Игавы, и это тоже почти жутко, непривычно, неправильно. Раскат грома не является неожиданностью — он вибрирует где-то внутри, поднимается к горлу, охватывает все тело. Харука дрожит от прошивающей ее чистой силы разъяренной грозы. Стихия бушует вокруг девочки, которая так неосмотрительно вторглась на ее территорию. Вероятностей миллионы. Мелких, совсем незначительных, неважных. Но они словно мошкара роятся в голове, заменяют друг друга, расплываются перед глазами разноцветными огнями, сливаясь с настоящей, реальной грозой. Это чистый незамутненный восторг. Это сила, сродни силе Адского Мечника — ей хочется подчиниться, ее частью хочется стать, перед ее величием хочется преклоняться. Когда закладывает уши от грохота над головой, когда звенят стекла и изредка недовольно взрыкивает мотор стоящей в гараже машины. Когда на крыше печально и как-то зловеще скрипит флюгер. А еще есть упоительный запах весеннего ливня. Запах прибитой пыли и мокрого асфальта. Запах вымытой косыми струями небесной воды травы. Гроза заканчивается нескоро. Все это время Харука стоит на улице босая, мокрая, но неимоверно счастливая. Она ловит губами капли, кружится в раскатах грома, мечтательно улыбается в вспышках ломаных молний. А из дома за ней наблюдают две пары обеспокоенных глаз. Они не понимают сами себя — им и страшно за эту девочку, и нравится видеть ее улыбку, но ни Игава, ни Сьерра не предпринимают попыток увести провидицу с улицы. Просто потому что знают, что получат в ответ — полный непонимания и обиды взгляд, и понурый согласный кивок. И немой укор слепого самурая. Ведь мужчина точно знает, что лучше для его малышки. Поэтому, когда Мамору выходит во двор, никто не удивлен. Только вдалеке стыдливо затихают грозовые раскаты, словно прячась за лесом от этого пугающего человека. Мечник неторопливо подходит к замершей на месте девочке, накидывает ей на плечи свою куртку и отточенным до рефлекса движением треплет по потемневшим от воды волосам. Он не может видеть то, что видит она. Не может этого понять. Но он всем телом ощущает дрожь Харуки, впитывает в себя ее восторг, перебирает кончиками пальцев отголоски слепого безумия, водяной пылью осевшие на ее плечах. И это так правильно сейчас, что светлые от переполнявших ощущений зеленоватые глаза смотрят с благодарностью, которую он чувствует, но не видит. Что маленькая ладошка касается его рук, держащих ее за плечи. Что Адский Мечник тепло улыбается в ответ, совсем чуть-чуть, уголками губ, так непохожий сейчас на кровожадного наемника. — Идем в дом. — Хорошо. Они уходят обязательно вместе. Обязательно чуть касаясь друг друга пальцами. У Мамору задумчиво мерцают каким-то потусторонним светом глаза за стеклами темных очков, а провидица кутается в большую, уютно пахнущую теплом и сталью, куртку. Они обязательно счастливы в этот вечер. Но если никто не видит, то можно, правда? А две пары глаз в окне не считаются. Так же, как и не считаются пульсирующие разноцветными огнями звезды, там, высоко, между рваными краями убегающих туч. Только тссс! Вы тоже ничего не видели. А то, что я вам рассказала, тоже конечно же не считается. Должны же они, в самом деле, иметь право на счастье.