Корвалол

      Серафима Андреевна Звёздочкина вернулась в свою старенькую квартирку около семи вечера, после целого дня, проведённого в очередях поликлиники под номером двадцать шесть, специализирущейся на лечении сердечных болезней, огромных, нескончаемых ожиданиях и мерзопакостных врачах. Старушке в этом году уже стукнуло 83 года.       Она сняла с себя верхнюю одежду и обувь и сразу прошла на кухню, вытащила из засаленной, видавшей виды сумки целлофановый пакет с лекарствами и положила его на покрытый клеенчатой в чайных разводах скатертью стол, а сама села рядом. После этого старушка включила телевизор и нашла первый канал, а потом полезла в холодильник за кефиром, чтобы с ним доесть остатки песочного печенья с джемовой серединкой и горбушку бородинского хлебушка. Сделав пару глотков кефира, Серафима Андреевна вспомнила, что хотела принять корвалол, сердце кололо всю дорогу домой. На ощупь она достала из пакета лекарство,открутила трясущимися пальцами чёрную крышечку и вынула вставной челюстью пластиковую пробку но, не удержав гладкий пузырёк, уронила его в небольшую чашку с водой, специально подготовленную для разведения лекарства. Поругав себя за криворукость, старушка вздохнула и передвинула ее в центр стола, чтобы не опрокинуть на пол.       В дальней комнате зазвонил городской телефон. Серафима Андреевна вздрогнула, задев локтем открытую бутылку с кефиром, которая разлилась по столу у раковины, украсив рукав хозяйской рубашки живописными каплями.       «Опять сын звонит, будет денег на бухло просить,» – устало подумала она и не ответила на звонок, а вернулась к своему скромному ужину.       Незаметно стемнело. Открытое окно не приносило облегчения в этот душный вечер, и Серафиме Андреевне стало дурно находиться на тесной советской кухне. Но она заставила себя доесть печенье до последней крошки, после чего старушка потрясла пакетом над раковиной и, бережно свернув, положила его в пакет для пакетов. Память в который раз сыграла злую шутку с Серафимой Андреевной, когда она увидела стоящую у раковины чашку с плавающим в ней пустым пузырьком корвалола. Выловив его ложкой, старушка расстроенно покачала головой и отпила из чашки с корвалолом. От резкого вкуса сразу же запершило в горле, но, привычная к высоким дозам, она не обратила на это внимания. Она выпила содержимое чашки до дна, так что от последнего глотка обжигающей слизистую жидкости Серафиму Андреевну покачнуло, но, держась за стену, она доковыляла в комнату и тяжело бухнулась на диван, откинувшись на подушку.       "Кажется, я весь пузырёк вылакала," – без удивления подумала старушка, чувствуя, что её начинает подташнивать. А неугомонное сердце будто бы начало бешено биться о грудную клетку, на самом деле лишь утихая. Сжатия и разрывы, Новые спазмы и муки, Взгляд, безупречно ленивый, Предают дрожащие руки.       Серафима Андреевна хотела сесть, но даже не смогла приподняться над подушкой из-за давления, упавшего неожиданно резко. Старушка почувствовала, как судорожно начала дёргаться левая рука, и прижала её к груди правой. Пролежав несколько минут неподвижно, она нашла в себе силы сесть. Комната начала кружиться и покачиваться вокруг дивана, а сердце стало нестерпимо жечь. А если освободить страдальца от оков рёбер, оно даст ей сегодня уснуть спокойно? Как же ты мне надоел, Мучительный орган. Слабый, вечно больной, Кровоточащий. Я не могу уснуть Ни днем ни ночью, Ты изнутри долбишь Тонкую оболочку.       С трудом справляясь с трясущимися руками, она потянулась к складкам замызганной рубашки, разорвала на груди ветхую майку и начала ковырять кожу грязными поломанными ногтями точно напротив сердца. А оно продолжало колотиться с невероятной силой, словно хотело помочь ей с той стороны. Ногти оказались слабым орудием, и Серафима Андреевна поползла по дивану к журнальному столику, где в нижнем отделении лежали маникюрные ножницы. Они справились с дряблой кожей не хуже, чем обычно справлялись с ногтями, и уткнулись в кость грудины, подкожной клетчатки у старушки не осталось. Второй рукой она поковыряла рану, испачкавшись в темной при тусклом свете лампы крови. Она пошевелила раскрытыми ножницами, расширяя рану, и чиркнула вниз к нижней части грудины, где ребра расходились по сторонам, и продвинулась глубже в плоть, почувствовав боль только сейчас. Но эта боль не могла сравниться с сердечной. Если бы ты Прорвалось наружу Разрушив ребра И кожу, Это был бы хороший Конец всему Это был бы... Хороший..       Она замерла на минуту, дыхание подводило, но её рука начала действовать самостоятельно, словно ей двигал незримый помощник: ножницы снова быстро зашевелились, и тонкие рёбра с хрустом сломались, будто тонкие бузинные веточки. Через секунду после этого раздался глухой треск лопнувшей плевры – до сердца оставалось совсем немного. Аккуратно, не задевая отчаянно трепыхающиеся, словно сморщенные голубки лёгкие, тонкие лезвия надавили на глянцевую оболочку перикарда. Небольшой надрез, и перикард спал, обнажая насыщенно красную сердечную мышцу с гипертрофированным багровым левым желудочком.       Рука Серафимы Андреевны на мгновение замерла, и почему-то отложила в сторону маникюрные ножницы и, трепетно сжав сердце, аккуратно, не повреждая хрупкий венок из окружающих коронарных сосудов, вытащила его наружу.       Сердце было завораживающе красивым. Оно блестело в руке старухи, отражая слабый свет лампы, переливаясь оттенками бордового, малинового и ярко-алого словно огромный кусок отполированной драгоценной яшмы. Казалось, что у старушки на груди лежит не трепыхающийся орган, а немного помятая огромная перезрелая клубничина, ещё не дернутая туманом плесени. Тогда Серафима Андреевна отчетливо поняла, что ничего прекраснее этого в своей жизни она не видела.       – Теперь ты свободно и больше не будешь болеть, – сказала она, наверное, в самый последний счастливый момент своей жизни.       И тут сердце засмеялось тоненьким компьютерным голоском. Старушка удивилась, и захотела дотронуться до своего сердца, чтобы понять все ли в порядке, но руки её не слушались. А сердце все продолжало смеяться, заливисто хохотать; оно отрастило себе крохотные ножки похожие на ножки клеща и поползло назад, в уютную грудь Серафимы Андреевны.       "Куда?" – захотела сказать старушка, но горло ослабло и выдавало лишь слабые всхлипы. Чем глубже сердце погружалось вовнутрь, тем сильнее оно смеялось, тем больше всеми клетками своего тела чувствовала этот смех Серафима Андреевна. Когда, наконец, сердце заняло положенное ему место, начали срастаться тонкие скользкие оболочки, хрустящие кости и тонкие нити мышц, закрывая единственный выход органа наружу. Старушка попыталась впиться пальцами в эту щель, но её руки не поднялись более чем на несколько сантиметров. Смех сердца стал будто дьявольским, а когда всё наконец заросло, то он затих. И сердце остановилось.       Утром её тело нашёл сын, приехавший из другого города из-за того, что его мать не отвечала на звонки весь вечер. Серафима Андреевна Звёздочкина умерла от внезапной остановки сердца на 83 году своей жизни. Теперь её сердце больше никогда не будет болеть.