***
Они снова столкнулись на той же улице, но уже поздней ночью, когда над городом бушевал жуткий и противный ливень. Лист шёл с очередной закрытой вечеринки, вертя в руках простенькое послание от юной почитательницы, зачем-то написанное на бумаге. Видимо, для большей романтичности. Ему, в сущности, было всё равно, что она там написала и что она чувствовала. С некоторых пор его мысли занимал тонкий и хрупкий Фредерик. Он всё время чудился Листу, показывался перед ним, улыбался и вновь исчезал, оставаясь лишь прекрасным видением. Вот и сейчас композитор видел перед собой нежного поляка. Только моргни, и пропадёт. А Ференц и моргнул, потому что глаза заслезились от ощущения безысходности и какого-то одиночества, неожиданно накрывшего его с головой. Но Шопен не исчез, не испарился, как это бывало раньше, а вскинул голову и посмотрел на Листа пустым взглядом и горько улыбнулся. — И давно вы здесь? — Ференц подбежал к нему, чуть встряхнул, сжимая тонкие плечи, и прижал к себе. — Вы же промокли насквозь! Фредерик, так нельзя. Идёмте. — Я не пойду домой… там… там… там всё напоминает о ней! — Шопен вздрогнул, сорвался на крик, а потом уткнулся носом Листу в плечо и разрыдался. — Думаю, вам стоит остаться у меня, — прошептал Ференц, твёрдо беря несчастного за руку и затаскивая под зонтик. — Фредерик? — Д-да, вы, н-наверное, п-правы, — кивнул Шопен. — Там мне, может быть, будет легче. У Ференца в квартире полумрак, отчего Шопену стало немного уютнее и спокойнее. Пока Лист набирал воду в ванну и искал запасной комплект постельного белья и полотенца, Фредерик немного осмотрелся и даже успел решить, что ему тут нравится: мягкая мебель в спокойных тонах, бежевые обои, книжный шкаф и пара статуэток да картина, изображающая венгерскую природу — вот и вся гостиная. Вроде не роскошная, но очень уютная. В такой хотелось остаться. — Фредерик, ванна готова, вот всё нужное. Если понадоблюсь, я буду на кухне, — Лист улыбнулся, положив руку гостю на плечо и оторвав его тем самым от раздумий. — Спасибо, я недолго, — Шопен скользнул в ванную комнату, закрыл дверь, скинул с себя мокрую одежду и опустился в горячую воду, откидывая голову на бортик. Ференц… ангел в человечьем обличье. Едва знакомый, едва понятный, но определённо святой. Добрый. — Всё в порядке? — раздался в наступившей тишине голос Листа. — Да, — Фредерик вздрогнул, слабо улыбнулся — он скучал по чужой заботе. — Хорошо, — Шопен прикрыл глаза, улыбка стала шире и счастливее. Лист хороший. В гостевой спальне было немного прохладно и очень-очень страшно. Незнакомые стены давили со всех сторон, деревья за окном пугали, а фонари неприятно светили, заставляя отворачиваться. Шопен дрожал, кутаясь в одеяло, тихо всхлипывал, вспоминая злосчастное сообщение от недавно ещё самой любимой на свете девушки. Вот как, значит. Раз небогат и неизвестен, то не пустят дочь замуж? Ханжи и баре. Больше никто… По ночному небу ходили рваные серые тучи, закрывая собой неверный свет луны, и от этого становилось хуже. Фредерика трясло, губы и руки дрожали, он едва держался, чтобы не разрыдаться. Вдруг раздался тихий стук в дверь. — Можно? — голос Листа подействовал на Фредерика, как мягкий свет ночника на испуганного ребёнка. — К-конечно, — дверь тут же открылась, и Лист зашёл внутрь, затем осторожно присел на краешек кровати рядом с Шопеном. — Что случилось? — он протянул руку и осторожно коснулся запястья Фредерика, лежащего на одеяле. — Я подумал, стоит проверить вас, новое место ведь, незнакомое. — Мне страшно, — пожаловался Шопен, робко подвигая ладонь ближе к пальцам Листа. — Темно… — Я рядом, — Ференц накрыл его руку своей. — Не бойтесь. Хотите, останусь? — Д-да, — губы Фредерика тронула слабая улыбка. — И можно на ты? — Я с радостью, — Лист улёгся рядом со своим гостем. — Так хорошо? — Очень, — прошептал Шопен, краснея и удобнее устраиваясь в объятиях Ференца.***
Через неделю после того Ференц предложил встретиться и посидеть в какой-нибудь кондитерской с видом на Сену. И Шопен с удовольствием согласился. Они пили кофе, Фредерик с довольной рожицей уминал тирамису, Лист помешивал восточный напиток небольшой ложечкой и смаковал шоколадное мороженое. Шопен украдкой наблюдал за каждым его движением и любовался. Ференц смотрел, как Фредерик улыбается, и очень хотел, чтобы это очаровательное польское сокровище улыбалось только ему. Хотел целовать эти губы. А Фредерик, в общем-то, хотел абсолютно то же самое. — Я люблю тебя, — вдруг сказал он, откладывая ложку и глядя Ференцу прямо в глаза. — И… и я тебя, — Лист глупо улыбнулся, не зная, что и делать, затем взял со стола салфетку и осторожно убрал бисквитные крошки с его лица. Шопен смущённо улыбнулся в ответ и покраснел, ластясь к тёплой руке Ференца.***
До поцелуев так и не дошло. На четвёртом таком свидании Лист робко потянулся к его губам, но Фредерик отшатнулся и закрыл лицо руками. Ференц осторожно притянул его к себе и погладил по голове, ощущая, как Шопен дрожит в его объятиях. — Он… Он так же сделал перед тем… как… я не могу, — Фредерик разрыдался, теснее прижимаясь к Листу. — Прости… — Всё в порядке, — Ференц поцеловал его в затылок. — Кто он? — К-константин… — выдохнул Шопен. И Ференц вспомнил. Вспомнил скандал вокруг одного русского бизнесмена, члена правящей семьи, который долгое время жил в Польше и спонсировал местную академию музыки. Писали, что он изнасиловал одного из студентов, имя которого не сообщали. Так вот оно что… Бедный Фредерик. — Ты теперь меня бросишь? — тихо спросил Шопен. — Ни в коем случае, — Лист крепче обнял его. — Никогда, — и поклялся помочь не бояться.***
Съехаться Лист предложил почти сразу. Он очень хотел доказать Фредерику, что его любят, что будут заботиться и поддерживать. Он очень хотел, чтобы у них была семья. Лист мечтал о том, что вылечит бедного Фредерика, который после той дождливой ночи вечно болел, прятался от врачей, скандалил, когда его заставляли пить лекарства. Лист всякий раз умудрялся его уговорить. Вот и сейчас он вновь осторожно склонял его к решению. Впрочем, ждать не пришлось. Шопен тут же согласился, подставляясь под ласковые руки Листа, осторожно гладившего его по голове и плечам. Они сидели в его гостиной и наслаждались теплом и мятным чаем. Фредерик почти лежал на любимом и что-то довольно мурчал по-польски, обнимая Листа. — Мы не будем расставаться, — обрадованно заключил он. Ференц согласно кивнул, мягко перебирая его волосы. Фредерик обожал его ласку, млел от каждого прикосновения и счастливо улыбался. Он безумно жалел, что не может перебороть себя и дать Листу пойти дальше. Они не раз пытались повторить поцелуй, но воспоминания всякий раз с новой силой давили на него, заставляя отстраняться и рыдать. Ференц прижимал его к себе и вновь дарил тепло и нежность, внутренне безумно жалея несчастного возлюбленного. Зазвонил телефон, Ференц потянулся к столу и ответил, продолжая поглаживать Фредерика, но уже одной рукой. Его лицо тут же посерело, голос стал жёстким. Он с кем-то спорил на ломаном венгерском, затем отключился и тяжело вздохнул. — Мне придётся уехать на пару дней, — Шопен тут же грустно сел и обнял себя. А у него, как назло, дела, и он не сможет поехать вместе с Ференцем. — Оставайся тут, хорошо? Я буду тебе звонить, любимый. — Я буду скучать, — Фредерик положил голову Листу на плечо. — Очень сильно…***
Ференц звонил ему в любую свободную минуту, показывал Будапешт, говорил кучу нежностей, а Шопен фальшиво улыбался, отвечал что-то, комкая в руках рецепт и царапая осколком запястье. Он разбил пузырёк с ненавистным сиропом от кашля в тот же день, рыдал, осознав, что Ференца это огорчит, а затем Лист позвонил сам, и пришлось врать ему, чтобы не расстраивать ещё больше. А ведь любимый явно почуял неладное. Бедный… Было невыносимо. Шопен метался по квартире, смотрел на часы, на календарь, гнал минуты вперёд. А Ференц всё не приезжал. С наступлением ночи стало совсем худо, везде чудился проклятый Константин, хохотал и тянул к нему руки. Шопен прятался под одеялом и дрожал, плакал, ожидая звонка любимого. Нервы были на пределе. Вдруг во входной двери зашуршал звонок и раздалось родное: «Фредерик!» Шопен разрыдался в голос. Тут же тёплые руки обняли его, подхватили и понесли куда-то к фортепиано. — Я рядом, я рядом, Фредерик, любимый, что же ты наделал… как же хорошо, что я успел поменять билеты и прилететь. — Шопен посмотрел на свою руку — оказывается, поранился, шла кровь. Ференц осторожно перевязал его запястье и прижал пальцы к губам, затем усадил рядом на табурет и заиграл что-то нежное, отвлекая возлюбленного от произошедшего. Это всегда помогало, отгоняло любые страхи. Шопен слушал, бесшумно дышал, звуки затрагивали самые тонкие струны его души, убаюкивали, умиротворяли, воскрешали в памяти лучшие моменты совместной жизни. Становилось тепло. Становилось легко и очень бережно, а ещё нестрашно. — Ференц… посмотри на меня… — прошептал Фредерик. Ференц повернулся к нему, продолжая играть. И Шопен робко, почти невесомо поцеловал его. Лист осторожно ответил на поцелуй, стараясь не напугать любимого, и прижал его к себе. — Я люблю тебя, — прошептал Ференц в наступившей тишине. Теперь он был уверен, что они всё переборют, со всем справятся, что Фредерик будет пить лекарство, выздоровеет и забудет жестокое прошлое, что они обязательно будут счастливы. Они ведь… достойны этого? Ещё один поцелуй был ему ответом.