Раздел 271

Все, что Джон сказал Бену под конец переклички, это «Будь осторожен», но Бен научился расшифровывать секретный код Купера и знал, что на самом деле тот имел в виду «приятель, твой напарник сегодня реально облажался». — Прекрасно, — пробормотал Бен. Он посмотрел в сторону Каннингема, который выглядел достаточно дружелюбно, болтая со старшим офицером смены. Парня всего пять минут как прикрепили к подразделению, а Бен был здесь уже неделю. Каждая новая смена начиналась с круговерти быстрых встреч, поиска хоть одного терпимого претендента и проверки. Пока ни с кем не срослось, но это была не вина Бена. А Купера, из-за которого любой обычный коп подвергался сравнению. Иногда Бен ловил себя на том, что наблюдал за своим напарником-на-время, разрушающим все своими недостатками, но во всем был виноват циничный голос Джона в его голове. Синдром ОИ, как сказала Чики однажды — зависимость от своего Офицера Инструктора. Бен был уверен, что не в этом проблема, но за размышления ему не платили, так что он старался просто не думать об этом. Вместо этого он старался сосредоточиться на работе. Простой работе — быть хорошим копом. Всего лишь две недели, как он свободен и чист от своего обучения. Полноценный член Департамента Полиции Лос-Анджелеса. Будь осторожен. Предупреждение вспыхнуло в голове Бена семью часами позже, когда он лежал на земле на подъездной дорожке, кровь хлестала из раны на голове, руки по локоть в гравии, острая боль среди размытой реальности. Адреналин хлынул в нервную систему, сужая его зрение на больших руках огромного, злого наркомана, который был занят тем, чтобы вытащить табельное оружие Бена и застрелить его. Его жена кричала на них обоих изо всей силы своей легких. Гребаные звонки о Домашнем Насилии. Он должен был знать. Будь осторожен. А какой выбор, когда твой напарник черт знает где, а ты сражаешься за свою жизнь. ~~~ Медсестры чертовски флиртовали с ним, пока вынимали и вычищали гравий с локтей. Бен улыбался на автомате и не обращал на них внимания, пока они приводили его в приличный вид. Доктор тараторил список мелких травм: трещина в ребре, вывих плеча, пара швов на скальпе, множество синяков, след от укуса… — Он меня укусил? — Бен поискал след на теле. Он не помнил, чтоб его кусали. От этой мысли дрожь прошла по его телу. Кто мог сказать, чем болел этот утырок со всеми этими грязными иглами, которые он наверняка использовал годами. — Э… да. Через одежду, конечно. Вот здесь, на плече. - Показал доктор, но Бена не коснулся. — Он укусил сильно, вот почему здесь глубокий синяк, но по-видимому он не повредил кожу, — доктор замолчал, а затем быстро добавил: — Слюна не попала в организм, никаких последствий. — О, это хорошо, — Бен дернул плечом, проверяя, насколько будет пылать и болеть. Его правая рука заныла что пиздец, но могло быть и хуже. Намного хуже. Адреналин все еще гулял в крови, и его пальцы дрожали на бедрах. — Тогда я могу идти? — Да. Я подготовлю документы на выписку и подпишу их за стойкой регистратуры. — Доктор пожал ему руку и быстро улыбнулся. — Всегда ненавидел смотреть, как вы, офицеры, попадаете сюда, но рад, когда вы не задерживаетесь надолго. Ну вы понимаете. Бен слишком устал, чтобы даже попытаться улыбнуться, однако все равно выдал доктору кривую усмешку. — Спасибо, — сказал он. Доктор более-менее задернул занавеску вокруг стола для осмотра, и Бен остался наедине со своими мыслями. Где-то в отделении Неотложной Помощи он мог слышать, как плачет женщина, выдавливая слова напополам с рыданиями — Дэвид, а потом мой сын. Далекий звук сирен, под который привезут еще больше жертв. Каждая сирена обозначала чью-то личную трагедию. Тремор в пальцах снова усилился. Он потер ладони о пыльные штаны и только сейчас заметил засохшую кровь на коленях. Наверное, поранился, когда они упали на землю, хотя он и не помнил сам момент. Одни части и куски произошедшего были более яркими, чем другие: тот миг, когда муж приметил табельное оружие Бена; секундное движение, за которое он оттолкнул жену и свалился на него; отчаянный ужас, когда Бен понял, что Каннингэм даже не пошевелился, и Бен остался сам за себя, и что он должен удержать пистолет в кобуре чего бы это ни стоило. Его планшет лежал на кровати позади, именно там, где оставил его лейтенант. Бен смотрел на планшет, будто его рапорт может начать писаться сам по себе, если он достаточно сосредоточится. Адрес исчез из его памяти, и он так и не знал имя жертвы — жены наркомана. Также никаких идей, что с ней стало. Ему надо заполнить слишком много пробелов. Он соскользнул со стола и взял свое снаряжение — ремень, табельное оружие, рубашку, планшет. Снаружи его будет ждать офицер, чтобы докинуть Бена до его мотоцикла. Рапорт подождет. Комната ожидания — на самом деле коридор, уставленный вдоль стен пластиковыми стульями, — был, слава богу, пуст. Все шишки, наверное, решили, что этой истории нет необходимости в их политических умениях, и пошли по домам к их тушеному мясу. Каннингем тоже; ничего кроме булькнувшего извинения за занавеской, а затем тот убежал к бумажной работе. Бен должен этому куриному дерьму удар прямо в челюсть, но придется подождать, пока он сможет замахнуться рукой без того, чтобы согнуться пополам от боли, вот прям как сейчас. Единственным, кто остался в коридоре, была большая фигура Джона, усевшегося на край маленького стула. Какая-то часть Бена знала, что это будет Джон. После этой ночи, которая превратилась в кучу говна, самым запомнившимся был голос Джона, строгий и собранный, когда он разговаривал с Каннингемом, пока медики из скорой помощи проносили мимо Бена. На улицах у Купера было всего четыре вида голоса: обманчиво дружелюбный, скептический, деловой и громкий как у медведя. Такого тона от Купера как сегодня Бен ни разу не слышал. Джон все еще был одет в форму, локти на коленях, руки согнуты перед лицом. С ссадинами и кровоподтеками. Бен хотел бы знать, что случилось. Или с кем это случилось. Когда Джон поднял на него глаза, Бен улыбнулся. — Ты забыл, что больше не моя нянька. Поднявшись, Джон потянулся, чтобы забрать у Бена ремень и форменную рубашку. Бен отдал, в попытке избежать взгляда, которым тот его наградил: от головы до пят, останавливаясь на каждой ссадине. Джон мягко сказал: — Мне не нравится, когда ломают моих новобранцев. — На самом деле не сломали. И больше не новобранец. Джон перекинул вещи Бена через правую руку и выудил из кармана ключи. — Ты забыл, что я тебе сказал в начале смены? Плечи Бена напряглись, его тело непроизвольно приготовилось отвечать, натренированное на споры, когда Джон начинал говорить таким тоном. Ему понадобились секунда или две, чтобы мысленно задавить вспышку гнева. Бен вздохнул. Он сам уже догадывался, что вляпается в нечто подобное, так что не было разницы между тем, что он делал и что говорил Джон. Тот просто озвучивал то, что знали они оба, как всегда, без всякой езды по ушам. — Мой мотоцикл на станции, — все, что сказал в итоге Бен, пока они медленно вышли из дверей. Джон приподнял его рубашку. — Может, тебе стоит отложить поездки на мотоцикле до того времени, как ты сможешь сам одеться? — Из тебя паршивая мамочка. — Очень смешно. — Джон остановил его, положив свою большую ладонь ему на грудь. — Давай завтра, хорошо? Он никуда не денется. Этот тихий тон снова вернулся в его голос. Бен встретился с ним глазами и кивнул. По правде говоря, он не чувствовал, что готов ко всем заморочкам, чтобы добраться до станции, а затем еще и болтать под десять раз с другими копами. Естественно, Джон уже это понял. Иногда это раздражало, что о чем бы ни подумал Бен в своей голове, Джон был там первый. ~~~ Поездка домой была долгой, и, слава богу, Джон воздержался от того, чтобы устроить Бену допрос с пристрастием. Часть Бена ожидала, что его станут расспрашивать, как только он сел в машину, но он забыл: он больше не новичок. Никаких разборов. Больше нет необходимости оправдываться перед Джоном. Совсем. Бен подвинулся на узком сидении. Его ноги были будто слишком длинными, а места было слишком мало, как у опоздавшего пассажира. Его штаны зацепились за твердый кусок металла, он опустил голову и увидел виновника. Под приборной доской у Джона в машине была подставка под полицейское радио, вот только без самого радио, лишь место, которое он подготовил для него. Бену было интересно, что больше говорило о Джоне Купере, специальное место под радио или отсутствие оного. Они провели вместе много времени и не по работе. Барбекю в доме Джона, и послеобеденные просмотры футбола у Бена. Некоторое время назад у Купера были планы познакомить Бена с каким-то парнем по имени Цезарь, но к тому времени у Бена закончился срок обучения, Цезарь выпал из общей картины. Во всяком случае, Бен так предположил. Джон никогда не поднимал этот вопрос. Они вообще не говорили на эту тему. Какое-то время Бен смотрел на поток машин за окном и сказал: — Все подсказки были перед глазами. Я должен был их увидеть. — Какие? Что какой-то чокнутый на голову ублюдок собирается на тебя напасть? Наркоши, парень. Я бы назвал их отбросами, но это будет оскорбление даже для остатков еды. — Джон глянул на него искоса. — Я уже в такое вляпывался, было дело еще до тебя. Они не всегда дают тебе подсказки. — Я не об этом, — сказал Бен. Мгновение он сидел молча. — Каннингем. То, как он хотел поехать с дробовиком. Как он выбрал прикрывать меня при столкновени четыре раза из пяти. Все эти чертовы… истории про войну. Я не знаю. — Он фыркнул. — Он рассказывал даже больше историй о войне, чем ты. — Эй, мои по крайней мере были правдой. — Прямо перед ними свет светофора сменился на желтый, и Джон притормозил. — У тебя хорошие инстинкты, — сказал он. — Они делают из тебя такого копа, какой ты есть. Обычно ты им следуешь. Так почему не сегодня? Бен пожал плечами и зашипел. Пока он сидел спокойно, боль притупилась и едва тлела, но снова вспыхнула, стоило ему пошевелиться. Купер не спускал с него глаз, будто хотел удостовериться, что Бена не вырвет на самого себя, и сказал: — Ты же понимаешь, что я вложил хуеву тучу времени, чтобы научить тебя, как не сдохнуть на улицах, ведь так? — Ты собираешься произнести речь о том, что Полиция-Лос-Анджелеса-не-может-позволить-себе-терять-личный-состав? Такое клише, чувак. — Нет. Это речь о том, что я-сломаю-тебя-пополам-за-то-что-ты-влип-в-такое-дерьмо. Ты слишком умен для этого. — Он заехал на подъездную дорожку Бена и заглушил двигатель. — Ты хочешь дать Каннигему преимущество по слухам, я прав? Бен понял, что его челюсть сжалась, и заставил себя расслабиться. — Может, я просто хочу, чтобы ты ошибся хоть в одном из моих напарников, для разнообразия. Джон фыркнул и распахнул дверь машины. Бен немного подергал ручку своей двери кончиками пальцев, а затем толкнул ногой, чтобы открыть. С пассажирского сидения было легко выскользнуть, не двигая рукой, но это ничего не значило. Его ребра громко возразили. Джон стоял перед машиной, и когда Бен вылез полностью, спросил: — Ключи? — Есть запасная связка в саду под скамейкой. — Напомни мне поговорить с тобой, что такое домашняя безопасность. — Джон исчез за углом и вернулся с ключами, отряхивая с них грязь. Он открыл входную дверь и отошел в сторону, чтобы пропустить Бена. Затем он зашел следом и закрыл дверь. Бен даже не понял этого, пока Джон не произнес: — Хочешь, чтобы я позвонил той твоей девушке? — Я давно ее не видел. Джон поигрался с ключами мгновение, не глядя на Бена, и положил их на кухонный стол. Бен стоял в середине комнаты, устало моргая. Он повернулся и пошел по коридору в сторону ванны. — Я в душ. — А я сделаю кофе. ~~~ Только горячая вода, наконец, стала теплой — начал звонить телефон. Бен стоял под струями воды и слушал далекое бренчание. На третьем звонке телефон замолк, видимо, Джон поднял трубку. Может, мама. Происшествие, скорее всего, показали по одиннадцати часовым новостям. Учитывая, что Бен отправил парня в больницу с открытым черепно-мозговым, было неизвестно, как медиа раскрутят эту новость. Обычно он звонил матери в полночь. Но стоило его департаменту засветиться в новостях, телефон начинал разрываться под конец смены. Конечно, телефонное молчание заставит ее переживать еще больше. Первые намеки на холодные струи воды, и он закрыл кран, вышел из ванны и взял полотенце. Его руки начали гореть. Он схватил свое ружье так крепко, а затем и дубинку, которую обычно использовал на подозреваемых, и удивился, что она не развалилась на две части. Он обернулся полотенцем и сел на кровать. Меньше двух лет на службе, и он уже поучаствовал в трех перестрелках и несколько раз был серьезно ранен. Он быстро оделся: черная футболка и спортивные штаны. Запах свежего кофе привел его обратно на кухню, где он нашел Джона, разглядывающего картину на стене, со сложенными на груди руками. Его полицейская рубашка аккуратно висела на спинке стула возле обеденного стола, но начищенные туфли все еще были на нем. — Чики звонила, — сказал Джон, его глаза сузились, когда он обнаружил, что это оригинальный Левин. — Сожалеет, что не приехала в больницу. Тупые звонки. — Как всегда, — сказал Бен, наливая себе чашку кофе. Он оперся бедром о край столешни и произнес: — Ты теперь ценитель искусства? В ту же секунду Джон ожидаемо вызвался: — Это самая отвратительная штука, которую я видел в своей жизни. Думаю, это отпечаталось у меня на сетчатке. — Одна бровь взлетела, и он спросил: — Ты сам это выбирал? Бен наклонил голову и улыбнулся. Еще раз, точно в цель. — Нет, не эту. Это моя мама. — Многое объясняет, — Джон развернулся и взял пиво, которое нашел в холодильнике. — Мне понравились фотографии. У Бена они тоже были любимыми. Он собирал их годами, в галереях, блошиных рынках, и цена не имела значения. Ему нравился их стиль, тишина, которая в них хранилась. Он посмотрел на Джона, на то, как он намеренно бродил по его крошечному дому, и сказал: — Тебе не обязательно было оставаться. Мне доставалось и похуже. Лицо Джона потемнело, и на секунду Бен увидел, каким пугающим ублюдком мог быть Джон на улицах. Травму они не обсуждали. Так же, как и детство Бена оставалось за линией, и семья Джона была закрытой темой. Однако Бен рассказал в общих чертах, и знал Джона достаточно, чтобы понимать, почему он остался. Джон посмотрел на него оценивающим взглядом, отпил свое пиво и продолжил слоняться по дому. Он остановился возле фотографии, которую сделали внутри собора, черно-белая, ничего кроме ангелов и арок, уходящих в небо. Он коснулся кадра, скользнув гладко пальцем вниз до черного метала. — Так сколько у тебя теперь рекомендаций? — спросил он, не сводя глаз с фотографии. — А это имеет значение? — Бен сделал глоток кофе, смотря на своего прежнего напарника. Вот, что он умел хорошо, смотреть на Джона. Изо дня в день, изгиб его плеч, уголок губ сжимался при гневе или превращался в ухмылку, кусочек кожи, видневшийся на шее или на руках, сжимающих руль. Два года жизни наблюдения за его профилем, но сейчас они лицом к лицу, и картина прояснялась. — Я слышал, что тебя приглашали в отдел нравов, наркотрафика, особые отделы и еще пару мест, — подразумевалось, но не говорилось вслух, что Бен не сказал Джону ни об одном из них, но Джон все равно узнал. У Бена были свои причины и для того, чтобы отклонить эти приглашения, и для того чтобы скрыть от Джона. Он знал, что Джон верит в его великий потенциал и хочет, чтобы он добился успеха в карьере. Эти приглашения польстили ему, особенно мысль, что он мог бы пойти своим путем. Но из-за чего он не спал по ночам и о чем думал чаще всего, это звонки женщин и детей, в чью жизнь он мог вмешаться и изменить. Работая прямо там, в окопах, помогая людям, когда они больше всего в этом нуждаются. Идея торчать в машине беспрерывно часами, устраивая наблюдение, или неделями строить дело, чтобы вытащить сутенера с улиц… это не для него. Не сейчас. — Мне нравится патрулировать, — Бен держал теплую кружку обеими руками. — Может, это просто твое плохое влияние. — О, в этом никто и не сомневается. Прежде чем Бен смог ответить, снова зазвонил телефон, пронзительно и требовательно. Джон отвернулся и медленно вылил остатки пива в раковину. Бен потянулся к телефонной трубке. — Алло? — Боже мой, Бен, почему ты не отвечаешь на телефон? Хлоя и я пытались дозвониться до тебя часами. Ты видел новости по телевизору? Ты там был? — Все в порядке, — на автомате ответил Бен. Успокаивать сестру в истерике было для него как включенный автопилот после всех этих лет. — Да, я там был. — Ты ранен? Бен, я… — Со мной все хорошо, — сказал Бен. — Все прекрасно. Ты меня слышишь? Мне нужно идти, Джон здесь. Джон, который снова посмотрел на Бена, со скрещенными на груди руками прислонившись к раковине. — О, — сказала Оливия. — Твой напарник Джон? — Ага. — А, ну тогда хорошо. — Повисла долгая пауза, и Бена осенило, что Оливия задумалась о том, почему это Джон был у него в два часа ночи. Ничего, что бы он сейчас сказал, не закопало бы обратно эту дыру предположений, так что он просто добавил: — Правда, со мной все хорошо. Я позвоню утром, ладно? И все объясню. — Хорошо. Если ты уверен, что ты не ранен, — Бен слышал, как в голосе Оливии дрожали нотки беспокойства. — Все нормально. Скажи маме и Хлое, что мой телефон не работает. Пока. Он положил трубку на место. Сейчас два часа ночи, и Джон все еще был здесь, вдали от своего тайника с выпивкой, болеутоляющими и удобной постели, а Бен измотан, но не хочет спать, связанный и слишком уютно чувствующий себя с каждой деталью, как Джон смотрел на него, как его глаза следили за ним, куда бы Бен ни пошел. Пальцы снова задрожали, но внимательный взгляд Джона не обвинял его ни в чем. Больше всего на свете Бен хотел поддаться течению, позволить Джону сгладить острые края, которые Бен устал скрывать. Он прочистил горло. — Моя сестра. Думаю, она могла неправильно подумать о том, почему ты здесь. Джон кивнул, посмотрел на пол, затем снова на Бена и сказал: — Неправильно ли? В течение долгого мгновения Бен смотрел на Джона, раздумывая. Слишком много раз в его жизни не он был тем, кто выбирал, как и где произойдет что-то важное в его жизни. В его теле горел медленный огонь желания, и он появился там уже давно, даже раньше, чем он узнал Джона достаточно, чтобы понять, разделял ли он это желание с ним или нет. На самом деле, на это был всего один ответ. Джон однажды сказал: “Мы живем в мире сомнений, не так ли?” Бен поднял подбородок и вытянул руки вдоль мягкой ткани своих спортивных штанов. Джон подошел ближе и положил ладонь ему на руку, затем скользнул вверх до плеча. Он нежно провел большим пальцем по следу от укуса, пульсировавшего на стыке между плечом и шеей. В ответ Бен потянулся и пальцем медленно провел по багровым синякам на костяшках правой руки Джона, их форма складывалась в имя Каннингем так же ясно, как если бы сам Джон сказал, откуда они появились. Джон длинно выдохнул, медленно вдохнул и произнес: — Что, черт подери, мы делаем? В действительности, это все, о чем думал Бен последние несколько дней. Но прежде чем он смог ответить, Джон скользнул руками под его футболку, теплые руки на его ссадинах и поврежденной коже, и притянул его ближе. И тогда рот Джона оказался поверх его, решительный, никаких сомнений или робости в том, как он проложил себе путь внутрь. Бен принял вызов, поймал его за ремень обеими руками и рванул его на себя, никаких остановок на полпути, никакой неопределенности. Джон простонал, врезавшись прямо в член Бена, прервал поцелуй и убрал от него руки. — Иисусе, — сказал он, пялясь на Бена. Они стояли там, тяжело дыша, и Бен заставил себя не двигаться. Он выбрал. Теперь пришла очередь выбрать Джону. Он не отстранился, лишь заключил его между рук, схватившись за столешницу по бокам, и склонил голову. Бен знал, зачем: чтобы восстановить самоконтроль. Бен двинулся, позволив телу столкнуться с Джоном, чтобы только услышать его шипящий рваный вдох. Выпрямившись, Джон сказал: — Как твой прежний офицер-инструктор, я должен напомнить, что в разделе 271 устава говорится… Бен его прервал. — Я знаю, что говорится в гребаном уставе. И я не собираюсь звонить Шефу полиции, чтобы сказать, что ты заполучил своего… Бен замолчал в оцепенении, когда Джон прижался к нему, положил руку ему на задницу и придвинулся так, что произнес Бену прямо в ухо: — Заполучил моего кого? Бен задрожал, и дрожь прошлась вниз по всему телу, сводя судорогой каждую натянутую и болевшую мышцу. — Черт подери, — вздрогнув, сказал он. — Не самое лучшее время, чтобы продолжать этот разговор, — сказал Джон. Он выпрямился и стал отстраняться, но Бен легко поймал его, двумя пальцами скользнув за пояс брюк. — Мы можем просто… может, больше вообще не будет разговоров? — с долей отчаяния спросил Бен. Джон усмехнулся. — Я не настолько живу в сомнениях. Джон смотрел, не сомневаясь в собственных намерениях, и в голове Бена промелькнули мысли о линиях, границах и других таких же вещах, которые обычно мешали ему уснуть. — Мне надо поспать, а тебе отдохнуть, и затем мы можем попробовать еще раз. Так тебя устроит? — Ты уже здесь, — сказал Бен. — И я почти ушел, — и видимо для того, чтобы доказать, что врет и не краснеет, Джон снова подошел и они поцеловались, слегка толкая и провоцируя, чтобы потерять контроль тем, как они друг друга касались. В этот раз, когда Джон отступил, он оставил между ними больше расстояния. Он обошел кухонный стол, взял свою рубашку и натянул, не заботясь, чтобы застегнуться. — Знаешь, я подумывал, чтобы больше не быть офицером-инструктором, только чтобы у тебя наконец появился подходящий напарник, но сейчас… — Знаю, мы не можем работать вместе. — ...Я собирался сказать, что ты так или иначе получил подходящего партнера, — Джон широко ухмыльнулся. Под действием этой ухмылки, Бен забыл причину, по которой Джон уходил. — Я найду кого-нибудь рано или поздно. — Вот это сила духа, — Джон взял свои ключи и возле двери произнес: — Ты хороший коп, Бен Шерман, и я никому не позволю это испортить. — Даже мне? — сухо спросил Бен. Веселье на лице Джона сменилось чем-то, что Бену было труднее уловить, и он ответил: — Даже мне. Спокойной ночи. Когда за ним закрылась дверь, Бен засунул палец в свой кофе и скривился. Холодный как камень. И слишком поздно, чтобы ставить другой чайник. Ничего не осталось, как принять Ибупрофен и пойти в постель, и уложить в голове, что все это с Джоном было плохой идеей, и все те моменты, когда он облажался за день, и ту ложь, что он собирался скормить Хлое и Оливии, когда они начнут спрашивать его о Джоне. Утром он смог все это завернуть и рассовать по нужным коробкам, и единственным, что осталось рассортировать, был Джон Купер. Потому что не существовало достаточно большой коробки для Джона. Он все еще об этом думал, когда в дверь позвонили.