Попечительская защита

Бен Шерман в больнице. И это не вина Купера. Если не считать, что вроде как его. И пусть даже Купера не было поблизости, чтобы прикрикнуть на пацана, когда это случилось, он его офицер-инструктор. И потому все, что случается с Шерманом, на каком-то абстрактном уровне на его совести. Дело в том, что он не встречал никого, кого нужно было меньше тренировать, чем Шермана. Всех новичков не помешало бы немного отшлепать, и этот не исключение, но Шерман уже его напарник, и, как только он научится контролировать свой импульсивный характер, то станет охренительно крутым копом. Так что да, ладно, технически Шерман в больнице и технически это вина Купера, но на самом деле он не слишком переживает по этому поводу. Не считая того, что он беспокоится о нем со всей той энергией, которую не израсходовал на бумажную работу, и по окончании смены поднимает задницу и едет в госпиталь. Вот черт, Шерман выглядит дерьмово. Купер не заходит в полутемную комнату, потому что кто-то уже сидит там, но благодаря свету из коридора видно, в какую задницу ты можешь попасть, когда во время полицейского налета на тебя нападает наркоман с бейсбольной битой. У Шермана синяк под глазом, открытая ссадина на скуле, одна рука на перевязи (ну хоть не в гипсе) и со штуковиной на ключице, которая могла быть повязкой или застежкой, поддерживающей какую-то медицинскую штуковину. Купер не может сказать точно. Он стоит за дверью и наблюдает какое-то время, раздумывая - вломиться или ждать у моря погоды, потому что Купер действительно умеет ждать. Когда погода все-таки меняется, он решает подождать еще немного. Шерман открывает глаза и оглядывается, растерянный ровно до того момента, пока кто-бы-то ни-был касается его руки, а затем - ах, вот и ты, мой мальчик, и вместо того, чтобы отрубиться, острая сосредоточенность вспыхивает в глазах Шермана так быстро, будто он просто моргнул. — Пап? — спрашивает он. Купер ругается про себя. — Привет, малыш, — говорит его отец, склоняясь вперед так, что на его лицо тоже падает свет. Купер подумывает выстрелить ему в затылок, но судебные разбирательства скучные, и заканчиваются оплачиваемым административным отпуском. Он ненавидит пропускать работу. Плюс тюрьма и иже с ней. — Какого черта ты тут делаешь? — спрашивает Шерман. — Что, я уже не могу навестить тебя, когда ты нездоров? — Нет, — сквозь зубы говорит Шерман. Он пытается перевернуться и стонет. Наслаждайся, парень, подожди пока не стукнет сорок и так будет каждый день. — Я слышал, что тебя ранили, — произносит тот, и Купер почти его жалеет, пока не вспоминает, кто свалил и позволил дилерам избить своего десятилетнего пацана. — Я хотел тебя увидеть. — Да, ну хорошо, ты меня увидел. А теперь проваливай, — отвечает Шерман. Хороший мальчик. — Я знаю, ты думаешь, что мне все равно, но это не так, — говорит его отец. Купер закатывает глаза. — Я горжусь тобой. — Шерман лежит молча, смотря в сторону — куда угодно, но не на лицо своего отца. — Правда. Я хвастаюсь тобой перед своими друзьями. В смысле, ты знаешь, где их дети? — Отец Шермана начинает загибать пальцы. — Тюрьма. Реабилитация. Домашний арест… — Это кое-что говорит о том, какого сорта у тебя друзья, — хрипло говорит Шерман. — А теперь убирайся прочь. — Нет, пока мы о кое-чем не поговорим, — отвечает его отец, и Купер, даже не подумав, уже стучит в дверь. Она оба резко смотрят в его сторону: Шерман вздрагивает, а Шерман-старший начинает хмуриться. — Офицер Картер, правильно? — говорит он и встает, протянув руку и превратившись в одну сплошную улыбку. Купер опускает взгляд на протянутую руку. А Шерман все также смотрит на Купера. Ну здорово, чем не гребаная семейная драма? — Ты как, парень? — спрашивает он, отвернувшись. — Купер, — Шерман откуда-то вымучивает для него улыбку, но в его голосе слышится отчаяние. — Прости, что оставил на тебя всю бумажную волокиту. — Да, я стрясу с твоей задницы за это позже, — отвечает Купер и переводит внимание на Шермана-старшего. Он полицейский, и у него свои приоритеты: проверь малыша перед тем, как иметь дело с Папочкой. Выпроводи Папочку из палаты. — Джон Купер. Парень выглядит уставшим. Почему бы вам не позволить угостить вас чашечкой кофе? — У нас с Беном есть еще несколько вещей, о которых надо поговорить, — говорит отец Шермана. — Ты, важная птичка, собираешься завтра помереть? — спрашивает Купер у Бена. Шерман хмурится — должно быть его держали на сильных лекарствах — и качает головой. — Вот и славно. Тогда это может подождать. — Офицер Купер, у меня есть еще о чем поговорить со своим сыном, — произносит отец Шермана. О, это будет здорово. — А я думаю, что он уже сказал вам проваливать, — отвечает Купер. — Что вы сказали? — Я сказал, — Купер повышает голос, как если бы говорил с кем-то слегка тупым или слегка глухим, — ваш сын… сказал вам… проваливать. — Он снова понижает свой голос. — Теперь вы можете идти, или я могу выкинуть вашу задницу отсюда. — Я его отец. — Поздравляю, вы можете прийти в другой раз, — отмечает Купер. Шерман позади них лежит молча и тихо, переводя взгляд с одного на другого. — Или могли прийти двадцать лет назад. Как угодно. — Выметайтесь. — Нет. И конечно, потому что все это дерьмо плотно скручено внутри семьи, отец Шермана начинает орать о своих родительских правах, и Купер просто повторяет раз за разом, что мистеру Шерману нужно покинуть палату, пока его бедный сын лежит там, умоляя, Куп, пожалуйста, ну пожалуйста, сэр, что в другом случае Купер воспринял бы как намек оставить все это и уйти, если бы не знал, о чем на самом деле его просили, потому что это то, как просят все дети, когда не могут сказать сами. Отец Шермана его толкает. И в долю секунды между толчком и тем, как Купер выпрямляется, разные мысли проносятся у него в голове. Вот теперь, когда этот ублюдок сделал первый удар, он может позволить себе многое. Он все еще может его застрелить, но в административном отпуске будет реально скучно. Он может надрать ему задницу, но позже они будут иметь дело со статьей чрезмерного применения силы. Он может зарегистрировать физическое нападение, но парень адвокат по уголовным делам. Это не сработает. Так что все, что он в итоге делает, это толкает его всем весом вперед, разворачивает за плечо и загибает ему руку в локте в болевой прием. Купер пинает Папочку по ногам и выпроваживает из палаты. Несколько медсестер с беспокойством наблюдают, как полицейский тащит кричащего мужчину на выход. Охрана появляется охренительно быстро для парочки полицейских-по-найму, и Купер впихивает отца Шермана в их руки. — Выкиньте его из больницы и не позволяйте ему вернуться, — говорит он им, и они слушаются без единого вопроса. Черт, полицейский может запросто свалить после убийства в этом городе, если знает, как сделать все правильно. Шерман весь на взводе: пытается сесть, изучая трубки и провода, присоединенные к его телу, и покачивается вперед и назад из-за головокружения от лекарств. Купер кладет руку ему на грудь и укладывает обратно в постель, Шерман подчиняется сразу, как только видит, кто рядом с ним. Купер замирает на мгновение, пока Шерман не расслабляется окончательно и не успокаивается под его ладонью. — Сэр, — бормочет он и поднимает на Купера полные благодарности глаза, со взглядом, из-за которого Купер и начал заниматься новобранцами, вроде беззаветного благоговения. А глубоко под ним, Купер видит стыд напополам с облегчением, которые он видел в каждом ребенке, которого вызволил из неприятностей. Идите-ка нахрен, да, может Купер съехал с катушек, раз ему нравится спасать людей, нравится получать благодарность за то, что справляется с агрессивными родителями шестилетнего ребенка или выставляет ублюдочного папашу Шермана подальше от своего сына, когда тот беспомощен и накачен лекарствами. У Купера достаточно дерьма в жизни, так что комплекс героя хуже не сделает. — Спасибо, — говорит Шерман. — Без проблем. Засыпай, — отвечает Купер и устраивается в кресле, где до этого сидел отец Шермана. За это спина отомстит ему завтра, но раз взяв на себя ответственность за новичков, они вроде как становятся частью твоей жизни. — Такточнсэр, — невнятно произносит Шерман, уже проваливаясь в сон. Купер осторожно откидывается в кресле и остается на ночное дежурство.