Последний день мира

      В каком возрасте люди начинают задумываться о том, чего же они хотят от жизни? Во сколько у них появится семья? Сколько детей они воспитают? Какого размера дом им нужен для ощущения комфорта и уюта?       А помните сумасшедшие мечты о вечной жизни, которые не давали покоя в юном возрасте? Пересмотрев вереницу мультфильмов и кинороликов о магах и эльфах, способных жить вечно, не этого ли мы желали для себя?       Когда же сон стал явью, а вереницы бессмертных стали наводнять улицы, единственной мыслью было бежать. Бежать далеко, без оглядки на родной дом, привычный комфорт. Бежать туда, где еще нет этой заразы. Туда, где можно умереть собой.       Один из немертвей сравнил превращение со смертью Беллы Свон из «Сумерек», когда она обратилась в вампира. Ужасная боль, пронзающая тело, разрывающая на куски разум. Самым тяжелым стала потеря всех чувств, кроме зрения.       Но это было только начало. И если бы человечество знало, какую цену ему придется заплатить за желание быть выше бога, возможно, никогда бы не стало открывать двери микробиологических лабораторий для изобретателей-генетиков.       Всего одна капля пролитого материала стоила жизни - настоящей, яркой, наполненной звуками, вкусом и эмоциями, миллионам людей. Те, кто поняли, что еще не заразились, ринулись прочь из городов в горы, леса и даже океаны, подальше от вирусной напасти.       Меня зовут Олег, и я единственный не зараженный на тысячи километров. Мои мать и отец погибли во время превращения, а то, что выползло из их спальни ночью, язык не поворачивается назвать семьей.       Не знаю, как, не знаю, почему, но вот уже три года я остаюсь собой. Я говорю, чувствую, слышу. Я живу надеждой, что завтра умру. Тем, кто хотел быть бессмертными, теперь не нужны дворцы, золото и все блага цивилизации. Зачем тебе то, что уже не приносит удовольствия?       Натыкаясь на очередного немертвия, я чувствую его боль. Они желают умереть, чтобы отдохнуть от вечной нежизни.       Чтобы не стать жертвой их ярости, приходится прятаться по ночам на чердаках домов. Туда, в пыльные, наполненные смрадом дохлых птиц помещения, они почему-то не ходят. Возможно, их отталкивает сама смерть? Не знаю.       Спрятавшись за печной трубой в старинном особняке на краю небольшого городка, я вслушиваюсь в ночь. Ведь моя беспечность может стоить настоящей жизни. А становиться глухим монстром желания невозникает.       В первый день эпидемии, когда на улицах бились в конвульсиях тысячи людей, правительство списывало всё на неизвестную болезнь, влияющую на мышечную ткань, вызывающую сумасшедшую боль. Через неделю, когда стало ясно, что люди ничего не понимают, потому что глухи, списывали на побочный эффект. Через месяц, когда миллионы людей потеряли себя, а те, кто еще оставался собой, кинулись врассыпную, рисковый журналист предоставил общественности доказательства беспечного идиотизма. Но было поздно.       По крупицам собирая информацию из случайных источников, я выяснил, что в Африке есть здоровые люди. Каким-то чудом вирус перестал воздействовать на человеческий организм при высоких температурах.       Передо мной стояла невыполнимая задача: пройти тысячи километров от морозной тайги до жаркой пустыни. Справлюсь ли я — это огромный вопрос. Но ведь для чего-то же я уже который год бреду по просторам немертвых земель, иногда натыкаясь на группы живых, погрязших в битве за золото и власть.       И почему-то мне совершенно не жаль тех, кто гибнет от рук немертвий. Каждый имеет выбор, как жить и как умереть. А я ещё не видел пирамиды, не одно тысячелетие охраняющие берега Нила.