Отель, Лос-Анджелес
— Келлс, прошу, скажи, что не так? — спрашивает она, а я тону в глазах, но лишь крепче сжимаю запястье. Как же это сложно. Объяснить ей, а тем более себе самому. «Все не так. Это все…» — думаю я, но певица вырывает руку из моей хватки, поэтому я надеюсь, что она уйдет, пока я не наговорил всякой херни, о которой буду жалеть. Слишком много вопросов, на которые лишь один ответ: дело во мне. Действительно. Это же я умудрился увлечься всем этим, атмосферой песни, красотой Камилы. Сошел с ума. Слетел с катушек. И я вдруг понял, что не могу так поступить с ней… хотел было сделать шаг вперед, но девушка отходит назад. Мне бы хотелось рассказать ей, что мне тяжело от этих чувств, которые разрывают меня на тысячи, миллионы частей, но я вижу, как Кабейо решает отделаться малой кровью, просто уйти. Хорошее и правильное решение. У меня перехватывает дыхание, потому что я снова один. Дверь хлопает, возвращая меня в реальность. Судорожно глотаю алкоголь, чувствуя, как жжет рот и глотку. Плевать. На секунду думаю, что лучше бы меня так ломало от наркотиков, потому что тогда бы меня просто увезли в клинику, где постарались вылечить. Заворачиваю косяк, хочется расслабиться…02:10
Я просыпаюсь от того, что рука затекла. Комната пустует, потому что мы с ребятами любили отрываться до утра, а еще все знали, что лучше не приходить ко мне, если я не в настроении. В голове мысли пляшут, но я все же понимаю, что надо что-то делать. Поговорить с Камилой, хотя бы увидеть, что с ней все в порядке. Пару минут я еще думаю над тем, стоит ли идти к ней. Решив, что просветление наступит, если я встану и окажусь в коридоре, наконец-то выхожу из номера. Свет бьет по глазам, а потом замечаю Камилу. В два часа ночи, но выглядит она как-то странно. Стоит, опираясь на стену, будто та упадет, если она отойдет. И я был удивлен, потому что девушка никогда не пила так, чтобы не стоять на ногах. Как я это понял? Наверное, по ее косой траектории движения к лифту. — Куда ты? — говорю я громко, но решаю, что лучше ее остановить, а то она натворит дел, — что. за херня, Камила, — спрашиваю или утверждаю я, поймав певицу за локоть, а потом удачно еще под руками, потому что ее неплохо так шатает. Во мне тоже много алкоголя, но организм привык к градусу, а у Кабейо явно это первый раз, когда она напилась до такой степени. И мне хватает секунды, чтобы без особых усилий помочь Ками добраться до моего номера. Слишком много вопросов, так мало ответов. — Почему ты напилась? Кто тебя споил? — спрашиваю я, усадив певицу на свою кровать. Странно, но мне было не до шуток или приколов. Она была той чистой и правильной константой в жизни, а теперь… я будто упустил ее из виду, а кто-то захотел испортить. Кто-то, но не я. Я так кристально и верно берег ее от своих привычек, а она и без меня скатывалась вниз. — Ками… — начинаю я говорить, но осознаю, что она слишком близко. У меня начинает нервно биться пульс, я даже теперь это чувствую. Господи. Почему она здесь. Зачем я сам ее сюда привел?Baby did you forget to take your meds? All the sex all the drugs all the complications
Все слишком странно и сложно, чтобы разобраться во всем этом с ходу. Я вообще не очень хорошо понимал людей, а самое главное — себя. Что мне нужно от жизни? От этого проклятого мира. Помню, как проклинал свою мать, когда она бросила меня, а потом и отца. Я никак не мог понять, зачем надо было давать жизнь человеку, которого в итоге оставишь? И если меня не любили мои же родители, то зачем мне самому любить их, а главное — себя. Дело во мне — именно с такими мыслями я прожил половину своей жизни, если не больше. Даже сейчас иногда в самые тяжелые минуты одолевают эти навязчивые мысли, потому что я привык к такой жизни, где никому не нужен. Когда мне было лет шестнадцать, мне было страшно начинать заниматься хип-хопом, страшно выходить из дома в темное время суток, потому что мы жили не в самом благополучной районе. И я как-то решился сделать шаг навстречу жизни, которая обычно ударяла в тысячу раз больнее, если я пытался сопротивляться судьбе. Захотел писать тексты? Черные меня не принимали, а иногда догоняли и силой выбивали «дурь» из головы, чтобы я не смел больше влазить в их дело. Колсон захотел найти себе друзей? Ничего не вышло, потому что мы переезжали так часто, что я забывал имена одноклассников, не успевал запомнить новые. Мне было четырнадцать, когда я первый раз попытался дать сдачи отцу, когда я не вовремя попался под руку пьяному, а он решил проучить нерадивого сына. В общем, в моей дерьмовой жизни было миллион причин для того, чтобы в один момент все прекратить. И я об этом думал. Иногда оказывался в таком состоянии, находясь на грани. Не знаю, каким чудом разум возвращал меня назад, заставляя подумать о поклонниках, а главное — семье. Когда мне было плохо, я прибегал к разным видам снятия стресса. От алкоголя, травки до тяжелых наркотиков. Сейчас я старался не возвращаться к героину, потому что он разрушал не только здоровье, но и меня самого, кажется, изнутри. Иногда меня разрывало на кусочки, потому что мне было противно от самого себя. Знаете, сначала ты живешь на полную катушку, творишь всякую ерунду, ни о чем ну думаешь, потому что ты молод, известен и богат. А потом оглядываешься на все это, понимаешь, что за тобой только песни, больше ничего, кроме дочери. Никого. И мне правда становилось жутко, что в какой-то момент я просто останусь один. Все люди уходят, только нужно подождать, а я был тем самым человеком, от которого все не просто уходили, а бежали. Мало кто в силах выдержать характер Колсона Бэйкера. Многие обещали не уходить, но оставляли. И я не хотел, чтобы Камила стала одной из них. Сначала привязать меня к себе, а потом оставить, поэтому я старался исключить из цепи первое звено. Именно поэтому я всеми силами отталкивал ее, хотел казаться еще хуже, чем есть, чтобы девушка не вздумала подходить. Но что-то пошло не так, потому что все мои попытки не нравится Кабейо дали обратный эффект — она стала слишком часто проявлять знаки внимания. Конечно, виной тому совместная песня, клип, выступления, но я зачем-то увлекся игрой в «хорошего Келлза», когда не был таковым. У меня было миллион причин сейчас послать все это к чертям, уложить Камилу спать, а самому снова закрыться где-нибудь в комнате, подальше ото всех. Возможно, написать смску Холзи, рассказав, какой я мудак. И она тоже знала, какой я, куда лучше осознавала, потому что видела со стороны. И эти перепады моего настроения были ей знакомы, но Эшли за тысячу километров, где-то со своими концертами, а я… здесь качусь куда-то все ниже и ниже в пропасть. Камила отошла от меня, а я выдохнул свободнее. Так намного безопаснее для нее самой, потому что я не до конца понимал, что можно ожидать… от меня же самого. Я ужасно запутался в чувствах, мыслях и эмоциях. Девушка была весьма пьяна, потому что я никогда не видел ее в таком состоянии. Во-первых, она не позволяла себе доходить до состояния нестояния, во-вторых, я чуть ли не головой отвечал за нее иногда перед отцом. Странно, да? Я был знаком с ее отцом лично, потому что он ее представитель, а когда мы начали записывать песни — она была еще несовершеннолетней. Маленькая, наивная и глупая. Тут певица под действием алкоголя начала говорить, наверное, все, что думала… И я удивленно приподнял бровь, когда она вдруг заявила, что хотела почувствовать, как это — быть мной. Но зачем? Зачем ей быть мной? Я молчал, потому что не мог даже вымолвить слова. Смотрел на Камс внимательно, я уже почти протрезвел, а вот она... Вспомнит ли она об этом всем завтра? Не уверен. — Почему ты пьешь и уходишь в небытие… Я нервно сглотнул. Мне не нравился этот разговор, хоть сейчас не было никаких средств, чтобы избежать его. — Это твой панцирь, броня, чешуя. И мне бы снова хотелось вскочить с места, процедив сквозь зубы: ты не понимаешь. Ты не знаешь. Ничего не знаешь. Но она в какой-то мере была права. Алкоголь и травка — это как уход от внешнего мира, а главное от внутренних демонов. Мне хочется немедленно прекратить это все. Я не любил, когда люди лезли в мою жизнь, а тем более пытались рыться в том, куда я и сам не заглядывал. — Почему всё так? Я же не хочу тебе зла и никогда не хотела. Правда! — голос у Камилы предательски дрожит, от чего по спине пробегают мурашки. Она была эмоциональнее любого человека, какого я знал. У меня иногда дочь не была настолько ранима и впечатлительна, как Камс. Ее было легко чем-то тронуть, а я удивлялся, как она существовала в жестоком мире шоу-бизнеса. Как ее там еще не съели? «Почему я отталкиваю? Потому что знаю, что ничего хорошего с этого не выйдет. Никогда». Певица садится рядом, а мне хочется снова забиться где-то в углу, только не объяснять Камиле, что со мной. Я сам не понимал, что творится внутри меня, но я точно осознавал — нельзя поддаваться на зов своего тела и сердца. Сердца ли? Меня будто током прошибает, когда Кабейо решает взять быка за рога, управляемая эмоциями и алкоголем в крови. Она обхватывает руками лицо, а я заглядываю в ее глаза. Зрачки выдают опьянение, но мне так плевать. У меня даже на какое-то мгновение звенит в ушах, потому что я вряд ли бы сам подпустил ее так близко. — Ты пьяна, — говорю я тихо, но, кажется, сам не слышу свой голос. Мне же нужно перестать, прекратить это все, потому что будет хуже. Если не сегодня, то завтра… через неделю и месяцы. Разве, ты не понимаешь этого, Камила? Тебе будет хуже, когда я наиграюсь с этим всем. — Скажи, почему всё так, Келлс. Скажи мне… Я вижу, как на ее глазах появляются слезы, от чего внутри что-то сжимается. Ненавидел, когда девушки плакали, как и любой мужчина… просто не знал, как успокаивать плачущих женщин, а тем более Камилу. Она уж точно не должна была сегодня плакать, только не из-за меня. — Я не знаю, — ответил я честно, стараясь держать себя в руках, но в какой-то момент в голове, в подсознании щелкает, поэтому все вырывается наружу. Все, что я так хотел скрыть от Кабейо, от себя. И я отчаянно, как-то быстро и нелепо целую певицу, ощущая привкус помады и алкоголя из бара у себя на губах. По-моему, это отличный ответ на все вопросы… вот только кому от этого станет легче? Господь, знай, что я как мог берег ее от себя.Пускай, воспитан я дурно и мало что видел, кроме дерьма, Но свой кусок я урвал. И выпью сок твой до дна
Помню, как я предложил Камиле записать дуэтом песню. Помню, как она была удивлена и, не скрывая эмоций, чуть ли не прыгала от радости. Помню, как мы первый раз попали в десятку лучших, а потом наша песня поползла наверх. Помню, как звонил Ками ночью, чтобы рассказать о нашей общей победе, а потом чуть не наебнулся с крыши машины, хотя, нет, как раз — пизданулся носом и зубами об асфальт. Как еще себе последние зубы не выбил — чудо. Даже помню, как я всеми правдами и неправдами вступался за Кабейо, когда надоедливые журналисты хотели загнать девушку в угол. Помню, как у меня от злости тряслись руки, когда я снова и снова видел в социальных сетях грязную историю о Ками. Мне не забыть и того, как Камила заботливо и нежно обнимала меня, будто чувствовала, что я на грани. На той грани, которую сам же и выдумал. И если вам скажут, что я мудак, то, пожалуй, верьте каждому сказанному слову, потому что я больше всего на свете ненавижу притворство. Я именно тот, кто выскажет все, абсолютно все, что думает. И срать я хотел на звездное имя, какую-то еще ерунду. И мне было проще послать кого-то на хуй, чем признаться, что я подсел на наркотик, название которому «Камила Кабейо». Привычное поведение — показать, какой я, чтобы люди потом не разочаровались. И перед ней мне бы, наоборот, хотелось быть лучше, хоть немного лучше, чем я думаю сам о себе. Она пробуждала во мне нечто забытое, глухо забитое где-то в области грудной клетки. Меня никогда не любили, если копаться глубже и глубже в истории. Я был не нужен матери, отцу, никому в этом гребаном мире. Чувствовал себя той самой обузой, которую никто не полюбит, да и зачем? У меня было много женщин, даже не так — дохуя женщин. Из них я любил лишь парочку, а меня — единицы. Наверное, поэтому я до сих пор не мог остепениться. Не верил, что такого морального урода можно полюбить. Одно дело — мои песни, музыка, группа, стихи, другое — это я. Колсон (ненавижу свое первое имя) Ричард Бэйкер. Любить образ на сцене — это легко, иное — принять меня. И Камила принимала… Я чувствовал себя виноватым. Не должен был позволять чувствам овладеть разумом и телом, но, кажется, будто мы с Камилой шли к этому на протяжении всех этих месяцев. И сейчас все, что происходило между нами — было настолько естественно, необратимо и правильно. Это единственный верный ответ на уравнение, в котором переменной было лишь время, а не мы. Может, если бы не алкоголь в крови девушки, то она никогда бы не решилась высказать все, что думала обо мне. Моя ошибка — подпускать так близко. Теперь нет пути назад, потому что я держался слишком долго. Граната, которую я держал перед собой на вытянутой руке с сорванной чекой, разорвалась. Ее слезы скатываются по моим щекам. В голове билась мысль, что эти слезы из-за меня. А я так не любил, когда она плакала. Девушка отвечает на мой поцелуй, но уже через пару секунд, будто приходит в себя, понимая, насколько далеко (далеко ли?) мы сегодня зашли. И это — она пьяна из нас двоих, а я почти трезвый. Странная расстановка сил. Камила немного отворачивает голову в сторону, будто уже решила, что же будет дальше. И как она могла сохранять ясность разума? Как? Мне тяжело даже дышать, но я еле-еле выдыхаю из себя воздух. Ладони Кабейо все еще лежат на моих щеках, а я чувствую, как сердце в груди начинает стучать быстрее. Теперь мне становится страшно. Представить тяжело такое. Я могу прыгать в толпу, лезть на концертные опоры у сцены, драться с друзьями на ножах и стульях, но теперь мне страшно, потому что девушка отвергает. И это все я успел решить за те пять-шесть секунд, что певица провела в молчании. Глаза в глаза. Кажется, будто мы застряли в какой-то мелодраме, но это жизнь. — И ты тоже? И я даже уже не могу вспомнить, о чем мы говорили. Если это вопрос на мой немой ответ. Что я мог сказать? Что я схожу с ума от нее, теряю рассудок, может, люблю. По коже ползут мурашки, когда певица сама касается губами моих губ, так осторожно, ласково. Видимо, только с ней и я могу быть нежным, потому что первый раз за долгое время я позволяю ситуации и девушкой овладеть мной. Обычно именно я был тем, кто все брал в свои руки, но не сейчас. И это было чертовски приятно, что милая, добрая, прекрасная Камила, нетронутая никем (не при мне точно) целует меня. На губах этот вкус алкоголя, вкус свободы и вседозволенности. Я старался, как мог… будто застрял в романе для девушек от четырнадцати. Держать себя в руках, понимая, что один неверный шаг — погубит все. Но Кабейо так близко, еще ближе, чем раньше. У меня от предвкушения и нарастающего возбуждения просто в глазах темнело, а внизу живота начинало приятно тянуть. Да, именно этого я так боялся постоянно. Боялся, что мое мужское начало возьмет вверх над разумом. А думать о чем-то возвышенном, когда руки певицы скользят по торсу, я просто не мог. Не молиться же мне, вспоминая Деву Марию? Чепуха. Я был атеистом. Я разрешал Камиле все. Пусть делает все, что захочет и как захочет, потому что со мной ей точно не нужно стыдиться своих мыслей. Я же рожден нарушать правила. Я же тот самый Келли, который миллион раз попадал в участок, на первые полосы газет и журналов, потому что «плохой». Так зачем же мне оправдывать себя сейчас. Она этого не просит. Она, кажется, дожидается, когда у меня совсем сорвет крышу. Нетерпеливо и резко тяну вниз ее ветровку, либо в чем она была… но мне почудилось, будто на ней тридцать три шубы. Вся эта одежда лишняя. Следом на пол летит моя майка. Мне жарко, я сгораю. И боюсь, что этот огонь окончательно поглотит нас. Отголосок разума теряется за поцелуями, такими жадными и горячими, что дыхание сбивается. Мои пальцы скользят по обнаженной коже девушки. Ками так любила открытую одежду, которая обнажала талию… и я, наверное, тысячу раз обнимал ее, но никогда не прикасался так. Мягкая кожа под подушечками моих шершавых от гитарных струн пальцев. Мое сбитое дыхание. Ее горящие в темноте странным блеском глаза, в которых я давно уже утонул. В какой-то момент я срываюсь, уже покусывая губы Кабейо, тут же целуя. Пальцы скользят по ее шее, не давая отстраниться. И я ощущаю себя счастливым. Первый раз за последние месяцы я не просто хочу обладать девушкой, а хочу, чтобы она всецело обладала мной. Ками подобралась ко мне так близко, что я был согласен на все. Скажи она сейчас — убить кого-то, я бы убил.