— Да ты заебал, — шипит под нос Антон, отстраняясь от глазка и в нерешительности застыв у двери.
Третий час ночи, а Попову вновь приспичило приехать. Топчется у его порога, стучит и орёт, пьяно растягивая это треклятое «Ша-а-аст». Зажимает кнопку звонка, то и дело пиная дверь носком ботинка.
Антону нестерпимо хочется открыть злоебучую дверь. И вовсе не потому, что он скучал, – об этом не может быть и речи. Просто надо Попова нахуй послать. Наебениться в хлам и бесоёбить в шастуновском подъезде, перебудив, к чёртовой матери, всех соседей, – это он умеет.
Дрожащие (от раздражения, конечно же) пальцы уже тянутся к замку и проворачивают, Антон нажимает рукой на дверную ручку и открывает дверь (определённо только для того, чтобы соседи из-за этого умалишённого не вызвали полицию).
Раздражение на лице Арсения постепенно сменяется весельем: морщинки на переносице разглаживаются, уголки губ приподнимаются, а глаза сужаются в хитром прищуре.
— О, Антоха, — будто бы удивлённо констатирует Арсений и медленно убирает палец со звонка. — Антоха-а, я так соскучился...
Арс перешагивает порог и тянется к Антону для объятий, но тот, извернувшись, ловко проскальзывает под рукой Попова и захлопывает дверь. Знает же, что хер его выгонишь теперь: снова начнёт ломиться и скрестись.
— Какого хуя ты от меня хочешь?! — развернувшись, выпаливает Шастун. — Прекращай приезжать ко мне среди ночи, вообще больше, блять, не приезжай. Я не могу уже твоё пьяное ебало видеть, — как на духу шипит Антон и слабо толкает Арсения в плечи.
Напился тот, конечно, изрядно для того, чтобы осмелиться приехать к Антону, но недостаточно, чтобы не удержать себя на ногах. Попов пошатывается, но, надо отдать ему должное, сохраняет равновесие и делает большой шаг навстречу Шасту, прижимая его тощее тело к дверной поверхности.
— Я соскучился, — капризно хнычет Арс, а Антон задыхается от возмущения, когда на удивление сильные пальцы обхватывают его обнажённые запястья и лишают возможности двигать руками.
— Ах, ты, с-с-сука, соскучился, — почти рычит со злобой Шастун и дёргается в попытке вырваться. — Я тебе говорил, чтобы ты больше не приезжал. Я тебе игрушка, что ли, блять? Нравится тебе играть, да? Как бухой, так ты ко мне приползаешь, просишь ёбли, а стоит протрезветь, – так сразу нахуй шлё...
Гневная тирада обрывается, когда Антона целуют горячие, отдающие алкоголем губы. И Шастун, не сдержавшись, стонет, так протяжно и низко, так паскудно и по-блядски, выгибаясь от желания и поднимая белый флаг. Арсений напористый, он не любит лишних слов и всегда сразу приступает к делу; ведёт мокрым языком по губам Антона и настойчиво их разводит, заставляя Шастуна подчиниться и впустить его в свой рот. Вся обида испаряется. Раздражение проявляется лишь в последней, не такой уж отчаянной попытке дёрнуть запястьями и убедиться, что Арс их не отпустит, так, ради успокоения притихшей совести. А затем так же исчезает, оставляя в теле только приятную слабость и скопившееся внизу живота сладкое, тянущее тепло.
— Спальня или кухня? — неохотно отстраняясь, шепчет в самые губы Арс, но Антон только глухо стонет. — Ясно. Значит, кухня.
Неизвестно, откуда только в Попове берётся столько сил, но даже в охуеннейше пьяном состоянии он умудряется удержать Антона и при этом не бухнуться на пол, когда подхватывает его под ягодицы и несёт в комнату, неаккуратно расчищая рукой стол и усаживая Шаста на прохладную столешницу.
Чашка с Петербургом, купленная во время гастролей, падает на пол, чудом не разбившись, но зарабатывает себе первый скол. Ни её обладателю, ни виновнику произошедшего нет до этого никакого дела: они слишком увлечены друг другом.
***
Арс (23:45): То, что случилось вчера, было ошибкой. Я был пьян.
Уже привычные, отпечатавшиеся на подкорке слова больше не вызывают острую боль в грудной клетке, не заставляют морщиться от отвращения и не принуждают измученное сердце работать на износ. Антон только хрипло ухмыляется, глядя в экран мобильника, и медленно потягивает чай без сахара из сколотой чашки с Петербургом.
— Да пошёл ты нахуй, Попов, — с горькой усмешкой шепчет Антон, откладывая телефон в сторону и обхватив чашку обеими руками, чтобы согреть заледеневшие после улицы ладони.
Как же, блять, осточертело всё это. Попов, который приползает каждый раз, как напьётся; собственная слабость, когда нет никаких сил ему воспротивиться; опустошённость, уютно обосновавшаяся в грудной клетке, которую никакими стараниями не вытравишь. В происходящем вина лежит на плечах обоих: Попов настаивает, Антон поддаётся его пьяным уговорам, сдаваясь без боя на растерзание его рукам, губам, глазам и бархатистому голосу с хриплыми от возбуждения нотками.
Мобильник снова вибрирует, и Шастун знает наверняка, что это Арс всё ещё не успокоился. Неохотно отставляет в сторону чашку и, разблокировав экран, читает предсказуемое содержание очередной смс.
Арс (23:46): Я не люблю тебя, Шастун. Ты ведь это прекрасно знаешь.
Антон тихо смеётся. Его бесит и одновременно забавляет привычка Арсения писать эту хуйню так, будто Шастун уверял его в обратном. Знает. Давно уже знает. Понял ещё тогда, когда отдался Попову в первый раз.
Не выдержав, Антон печатает ответное смс.
Шаст (23:48): Не приходи ко мне больше никогда. Не умеешь пить? Так не надо.
Всему виной алкоголь, конечно. Антон до боли закусывает губу и, шумно выдохнув через нос, отключает телефон и шепчет себе под нос заебавшее уже его самого «Иди ты нахуй, Попов».
***
— Об стену убейся. Отпусти меня, блять, мудак, — рычит Антон и трепыхается в хватке сильных, не желающих его отпускать рук.
— А если не отпущу? — Арсений шепчет прямо в губы, вызывая у Антона табун мурашек, и буквально задыхается от желания. Шастун становится ещё более привлекательным, когда пытается ему сопротивляться, и это чувство опьяняет похуже алкоголя и сносит крышу.
— Я... я въебу тебе, — совершает жалкую попытку образумить Арса Антон. — Не забывай, что я ещё не снял кольца. Будет очень больно.
Он жалеет, что Арсений увязался за ним от самого бара, что не запер дверь номера на ключ, что этот Попов снова наебенился: от него пахнет алкоголем, и ведёт он себя слишком смело, так, что сомнений не остаётся.
— Ну так давай, — провокационно шепчет Арс почти в самые губы Антона. — Давай, ударь меня.
Шастун честно пытается приказать своим рукам оттолкнуть Арсения, но те будто живут отдельной жизнью, и пальцы только цепляются за ткань этой идиотской футболки Попова с хештегом «тебяявижубезодежды», рывком притягивают ближе. Антон впивается в сухие, отдающие алкоголем губы. Снова сдаётся, так позорно проигрывая, даже не попытавшись дать отпор.
Арсения накрывает волной возбуждения, и он наощупь находит ключ в замочной скважине, запирая номер, чтобы их никто не беспокоил, а затем толкает Антона к кровати, тут же наваливаясь сверху и избавляя тела от одежды.
Потому что Антон слишком влюблён, чтобы суметь оттолкнуть.
Потому что Арсений слишком слаб, чтобы творить подобное на трезвую. Или слишком труслив, чтобы рассказать Антону, что
единственного выпитого им сегодня шота явно недостаточно, чтобы напиться. 
