Remember

Зазвонил телефон. C резким вздохом Аксель проснулся, перевернувшись на другую сторону и запутавшись в хлопчатобумажных простынях. Только открыв глаза, он не увидел сначала ничего кроме темноты спальни, но вот он заметил красное цифровое мерцание, оповещающее о том, что сейчас 4:19 утра. Телефон продолжал звонить. Аксель неуверенно потянулся к нему, поднял трубку, но с пластиковым грохотом уронил ееё прежде, чем ему удалось приложить телефон к уху: - Что за хуйня? - Ты продолжаешь думать о нем по ночам, так ведь? Звук ее голоса причинил боли не меньше, чем, если бы Аксель провел кончиками пальцев по терке для сыра. Это заставило его захотеть снова замотаться в одеяло и заснуть, возможно, на этот раз навсегда: - Чего ты хочешь? - Продолжаешь? Аксель закрыл глаза и посчитал до десяти. Если он этого не сделает,то скажет какую-нибудь глупость, она скажет какую-нибудь глупость в ответ. Он рассердится, она рассердится, и они начнут еще один раунд словесного (а иногда и физического, но об этом думать не хотелось) боксерского раунда. - Ну же, - произнесла она.- Ведь ты продолжаешь. Он сжал и разжал челюсть: - Да. - Я тоже. - Ты звонила только, чтобы сказать это? В четыре долбанных часа утра. - Я не знаю,- он мог услышать пожатие плечами в ее голосе. - Я не могла сделать ничего лучше. - А я мог. Я спал. - Ааааксель. Он вздрогнул. Только два человека могли таким образом убить его имя, и, по крайней мере, Стивен делал это не нарочно. Он открыл глаза, уставившись в темноту комнаты, и смирился со своей судьбой. Почему он просто не повесит трубку? Почему он никогда этого не делал? - Так вот, я не спала,- начала она, не торопясь. Он мог представить, как она растянулась на кровати, накручивая телефонный шнур на палец и смотря в потолок. - И знаешь, я просто начала думать о вещах. - О каких вещах?- пробормотал он, хоть и знал, о каких именно вещах. Разве она не спросила его об этих самых "вещах"? Его пальцы сжались в кулак, захватив постельное белье. - Ты знаешь,- снова сказала она. - О Курте. Он предпочел бы не произносить имя. Оно обожгло кончик языка на выходе, и жало задержалось. - Да. О нем. - Почему? Она не ответила. - Какого хрена ты беспокоишься? Он сел, отчасти сердитый, отчасти просто уставший, рассерженный на нее и на самого себя. Горечь собиралась в его желудке, где она не могла ничего сделать, кроме как сжигать его как кислота. Черная пустота комнаты нависла над ним, когда он снова открыл глаза. Все комоды, столы и стулья не могли заполнить пространства. Он попытался представить Курта, стоящего и ждущего в темноте, но не смог заставить свой мозг увидеть это: - Он, бля, этого не стоит. Никогда не стоил. - Заткнись,- произнесла Кортни лениво, почти вовсе и не ему. Небрежный тон ее голоса заставил его захотеть преодолеть линии телефонного кабеля и бить, и трясти ее, пока ее мозг не загремит в голове, и она не начнет снова волноваться и чувствовать. Он еще раз сосчитал до 10. Итого 20. Он пытался придумать, о чем поговорить, о чем они еще не говорили: - Как Френсис? Она засмеялась. Звук прошел сквозь уши Акселя, словно наждачная бумага, циничный звук, смех раскатывающийся над вселенной. Вскоре смех превратился во всхлипы и, в конце концов, затих. - Я смотрел на нее,- произнесла Кортни через минуту. - Я смотрела на нее, и знаешь что? В течение минуты она-смотрела-бля-в точности-как-он. Аксель знал. В первый раз, когда он увидел ее изображение в журнале, он не мог дышать в течение 10 минут. Казалось, будто одна из змей Слеша обвилась вокруг его груди и крепко его сжала. Только вот Слеша здесь больше не было, как и ни одной из его змей. От этого становилось еще хуже, и на минуту боль стала настолько жестокой и безжалостной, что ему показалось, что он сейчас умрет. Он задался вопрос, а что, если именно так чувствовал себя Курт прежде, чем сдаться... - Знаешь, что самое ужасное? - Что? - Это заставляет меня ненавидеть ее. - Нет, - автоматически возмутился Аксель. - Заставляет,- настояла она. - Я смотрела на нее и, черт возьми, ненавидела ее за схожесть с этим ублюдком! Я ненавижу ее за то, что она смеет быть похожей на него! Все о чем я могла думать так это, почему она жива, когда он мертв... Почему бы это не могла быть она? Аксель не был уверен, что сказать на это. Он хотел снова разозлиться, но не был уверен, на кого именно надо злиться. Здесь уже никого не осталось. Здесь больше не было Слеша, растянувшегося на кровати с гитарой на коленях. Не было больше Слеша, покачивающего головой и хмуро глядящего из под кудрей. Не было Слеша, способного в лицо сказать Акселю, какой он мудак. - Что я, черт возьми, за мать?- со стыдом фыркнула Кортни. - Я хочу, чтобы моя собственная, блять, дочь умерла, чтобы я смогла вернуть ее долбанного отца. Этого ублюдка. Ведь знаешь, я, блять, все еще ненавижу его. Я знаю, ты тоже. Не так ли? Этого ебанного труса. Ведь ненавидишь? - Да. Тяжелый груз давил ему на грудь. Это причиняло боль. - Дерьмо,- она вздохнула. - Ты должен был заставить меня чувствовать себя лучше. - Почему? - Потому. Я не знаю. Он соскользнул обратно в постель. Он бы хотел, чтобы она была здесь рядом, говорила с ним лицом к лицу своим тупым раздражающим голосом. Он бы хотел иметь возможность дотронуться до нее, до ее теплой кожи и обесцвеченных волос, и, в конце концов, до печальной пары глаз, которые когда-то видели Курта. Он бы хотел иметь возможность поцеловать ее в поисках вкуса Курта у нее на губах. Заранее зная, что она ищет тот же самый вкус в нем. Он вспомнил, как впервые увидел ее после… просто После. Найдя ее на полу в засохшей крови, просто лежащий там, на секунду он показалось, что она последовала за Куртом. Но потом он заметил, что она дышит. Он был так напуган, что готов был сломаться. В тот момент единственное, что он мог сделать, так это накричать на нее: - Что, бля, по-твоему, ты здесь делаешь? Вставай, блядь, ты тупая сука! Вставай блядь из его крови! Сейчас же она начала подозрительно сопеть и, наконец, произнесла: - Я хочу свои свитеры обратно. Изнеможение растекалось по его венам, как это делает наркотик. - Какие свитеры? - Ты знаешь, какие свитеры, мудак. Она снова перешла на личности, что Аксель находил гадким. Но за этим резким переходом он мог увидеть ее до сих пор не зажившую кровоточащую рану. Он тысячу раз думал, как странно, что из всех людей этого мира именно они должны были любить одну и ту же жалкую душу. И теперь они были теми двумя, которые никогда не забудут. - У меня их нет,- ответил он. - Есть. Я знаю, ты взял их, ты, мелкий кусок дерьма. Я, бля, не могу поверить, что кто-то впустил тебя в мой дом. - Ты сказала им, чтобы они пустили меня. - Да, когда была до охуения обдолбанна. - Хм… Если он сильно постарается, то сможет увидеть ее лицо, таким, какое оно было, когда она принимала абсолютно все, что люди ей приносили. Она лежала на кровати (он не мог заблокировать ни воспоминания о том, кто вместе с ней использовал эту кровать, ни яркую вспышку жгучей ревности), закутавшаяся в один из свитеров Курта. Аксель внезапно испугался, что она будет носить этот свитер до тех пор, пока он не износится, пока последний след Курта не исчезнет из него. Она возьмет все, что принадлежало Курту, и независимо от того значит это вещь для нее что-то или нет, она уничтожит это. Аксель не мог позволить этому случиться, не больше чем молча стоять и наблюдать, как Курт нажимает на курок... Если бы он был там... Если бы он, черт возьми, был там... - Так ты когда-нибудь вернешь их обратно? - Они не твои. - Оооо, а кому же, блять, они тогда принадлежат? Тебе? Он оставил какое-то секретное завещание, где передавал их тебе? - Он бы хотел, чтобы они были у меня. Вероятно нет. Курт никогда не мог решить, чего он хочет, и Аксель никогда не мог понять действительно ли Курт хочет его, действительно ли он ему нравился вообще или, на само деле, Курт презирал его. Честно говоря, Аксель еще не был уверен (все еще не был уверен), что именно он чувствовал к Курту. Был ли он влюблен в него или хотел разорвать на кусочки. Но мысли о свитерах, безопасно спрятанных в коробке в его собственном шкафу, согревали, успокаивали и забирали часть боли из груди. - Ты такой мудак,- усмехнулась Кортни. - А ты сучка. Френсис может взять один. Позже. Если она захочет. Идея отдать часть Курта, даже один ничего не значащий свитер, расстраивала его, и боль отдавалась в ребрах, давя на внутренние органы. Область позади глаз запульсировала. - Это омерзительно. Ты думаешь, что я хочу испортить свою дочь еще больше, чем я уже ее испортила? Он вздохнул и подтянул простынь до самого подбородка. Его волосы скользнули по подушке, когда он шевельнулся. Сползшее одеяло заставило его почувствовать холод. Кровать растянулась вокруг него, огромная, мягкая и пустая. - Приезжай увидеть меня,- наконец, сказала она. Он думал об этом с наполовину закрытыми глазами. Но каждый раз, как он видит ее, он разочаровывается еще больше, чем в предыдущий раза, обнаруживая, что она все меньше и меньше пахнет Куртом, все меньше и меньше на вкус похожа на Курта, и все больше чувствовал, что друг для друга они как незнакомцы. Он подозревал, что и она искала того же самого в нем, и поражался, зачем она хочет, чтобы он приехал. Он больше никому не нужен. Разве она не знает этого? - Возможно,- произнес он. - Я сейчас занят. - Да, точно. - Я действительно занят. - Забудь,- отрезала она. - Никто, бля, тебя не заставляет. Тишина собралась вокруг них. Аксель мог слышать ее дыхание на другом конце телефона. Она даже не знает, как спокойно дышать. Курт знал как. - Рай или ад?- наконец спросила она, как делала всегда. - Рай,- произнес Аксель на сей раз, чувствуя себя утомленным и размягченным. Его пальцы, уставшие держать телефон, немного дрожали. Она снова засмеялась. Звук был такой же сырой, как и в первый раз: - Что ж, тогда мы никогда его снова не увидим. - В жопу его. - В жопу тебя. - В жопу меня. - Я уже сделала это с тобой. Он смотрел в темноту. Боль в ребрах давила… Задняя часть его горла горела. Он не смог бы. Он не стал бы. - Аксель? - Мне пора - Нет,- произнесла она тонким, девичьим голосом. - Ну же. Не оставляй меня одну. Он молчал в течении минуту. Достаточно долго для тишины, чтобы растянуться на целую вечность. И, наконец, сказал: - Ты уже одна. Таким уж он был. Кортни ничего не сказала. Он тоже. Тишина горела впереди. Он убрал телефон от уха, держал его в нескольких дюймах от себя, ждал. Но она не собиралась говорить что-либо еще. Он положил телефон в пластиковую колыбель и задался вопросом, что она сделает, когда услышит щелчок. Она не перезвонит, не сегодня. Боль охватила его тело, его разум. Он закрыл глаза и вынудил свои мысли исчезнуть. Ни о чем не думать. Особенно не о Курте. Только не думать. Он лежал неподвижно насколько мог, едва дыша. Легко быть слабым в темноте. Скоро придет утро и прогонит все это прочь. Днем вы не думаете о слабостях. Вы не думаете ни об одной из вещей, причиняющей вам боль, ни об одной из вещей, которую вы бы хотели изменить. Аксель ждал рассвета.