A necklace of veins.

Пространство искажается, идет волнами, меняет цвета. Самые обычные, казалось бы, незамысловатые объекты изрыгивают сюрреалистические, пугающие образы. Краски мешаются, сталкиваются между собой, наслаиваются, стягиваются. Звуки вокруг превращаются в дичайшую какофонию. Кроме его голоса. Он звучит как всегда расслабленно, спокойно и идеально. — Только не вздумай тут мне словить бэд, малыш. В любое другое время Гарсия бы цокнул языком и сделал вид, что не замечает подколок насчет своего возраста. Но сейчас он даже не может понять откуда исходит звук. Парень отчаянно метается глазами в поисках Пипа, маленького розово-черного островка среди пульсирующего мракобесия, который вводил его в невыносимый ступор. «Черт тебя дери» — пытается устоять на ногах, хватается за различные горизонтальные поверхности. Некоторые падают. Что-то бьется. Это люксовый номер дорогого отеля, но это совершенно не беспокоило никого из них. Газзи отвратительно медленно падает на что-то угловатое, выгибая спину и издавая какой-то слишком протяжный и непристойный для звука боли стон. Пип смеется. Его смех вспышкой рикошетит от разных углов комнаты. Но сам он где-то слишком далеко. Гарсия не может смотреть ни на что, кроме того куска пространства, где находится Густав. Тот перестает смеяться, его рот не двигается, но смех почему-то продолжает метаться по разным частям комнаты. Он в вакууме: Памп видит в слоумо каждую его мышцу, когда тот поднимается с дивана, слышит каждый его сустав. Он идет к нему в своем вакууме, где есть только превосходный он и его прекрасные руки, которые кладут голову юноши себе на грудь. — Наш маленький кораблик решил разбиться о скалы? Он шепчет это на ухо, но Газзи кажется, будто в оба уха сразу, и вздрагивает. Пространство вздрагивает вместе с ним. Руки Пипа крадутся под толстовку, и если бы Гарсия на них не смотрел, то мог бы поклясться, что это гигантские щупальца ласкают его смуглую кожу. До невозможности хочется пить, и он приоткрывает рот, чтобы попросить. Но парень не дышал слишком долго, и невольно некоторое время вырывается лишь громкое дыхание. Но вдоволь насладиться этим процессом ему не даёт чужой язык, который извивается и щекочет ровный ряд зубов, переплетается с другим языком, его собственным. Газзи не может дышать, он цепляется за тощие плечи напротив и хватает чужой воздух из чужих губ. Они под очень сильным дерьмом. Папм принял в половину меньше, чем Густав. И чувствуя то невообразимое, что происходит сейчас, не может даже представить, что испытывает тот. Их тела перетекают одно в другое, сливаясь и разделяясь, подобно тем всемиобожаемым настольным лампам. Они меняют цвет кожи, они меняют оси расположения, перемещаясь из икса в игрек. Памп кричит. До этого думал, что не умеет этого делать. Его голос хриплый, и неприспособленный к этому. Их пальцы сплетаются в одно целое и не расплетаются еще очень долго, пока все это мракобесие не исходит на нет. И даже когда на следующее утро Гарсия не обнаружит пульсации в венах напротив, он не отпустит эту руку.