К чему приводит дружба

      «Когда меня начали беспокоить проблемы со сном? Когда мне стало отвратительно собственное отражение в зеркале? Усталость захлестывает меня огромной давящей волной, а я все еще не могу ей отдаться».       Мидориму отягощали подобные мысли каждый день, просто хотелось бросить все, чтоб наконец-то вздохнуть полной грудью. Но обязательства, они стержнем не давали ему упасть в забвение, они же удавкой душили снаружи. Работы было много, отдыха не было вообще. Он знал, на что шел, и первое время он думал, что такая жизнь ему подходит. Но в очередной раз, поправляя очки на переносице и открывая карту больного, он задумывается о легких путях. О том, что если человек умрет, то его не надо будет оперировать. Но затем здравый смысл заводил его в тупик, в котором всегда есть еще один пациент, а за ним и следующий и так до бесконечности. Человеческие тела очень хрупкие, а люди живут так, будто они бессмертные. Но по-настоящему бессмертна только сама смерть. Иногда Шинтаро ловит себя на мысли, что смерть бы избавила его от обязанностей. А потом понимает, что жизнь ему все же дороже.       Работа для него все, он построил всю свою жизнь вокруг операционной. Все самые мрачные и негативные воспоминания связанны с ней: смерть, ошибка, приведшая к смерти, пустые отчаянные старания спасти жизнь, которой не суждено быть спасенной. Но вокруг этой стерильной холодной и белой комнаты сконцентрированы и все светлые как операционные лампы воспоминания: успех, гордость за себя, чувство, что твои труды не напрасны и человек встанет со стола и снова улыбнуться родным.       Наверное, молодой врач, только-только закончивший ординатуру, просто устал, запутался в себе. Потому что ничто на свете не заставило бы его бросить эту работу. Но в то же время он ненавидит свою зеленную стандартную форму, запах талька на руках и все эти болезни и травмы.       Очередная операция прошла успешно. Поблагодарив команду, Мидорима скомкал перчатки и вышел из самой операционной, скинув остальную атрибутику и оставшись лишь в форме. Он тяжелым булыжником рухнул на скамейку в коридоре. Только сейчас он почувствовал весь песок в глазах и ватность своих ног. А кругом сновали люди: врачи, пациенты, остальной персонал. В одной из крупнейших клиник города всегда оживленно. И людям нет дела до других людей. Шинтаро пытался понять, сколько еще осталось до конца его смены, но не мог даже посчитать, сколько времени провел тут и не мог вспомнить, когда именно началась его смена. Все настолько слилось в один цельный поток из работы, что время уже стало второстепенным.       – Ты похож на труп, Шин-чан, – рядом рухнул обладатель звонкого, чаще всего надоедливого голоса. Но именно Такао не дает Мидориме окончательно пасть духом.       О нет, не потому что их связывает нечто большее. А из чистого упрямства. Мидорима не хочет уступать, у него просто в голове не укладывается, как Такао удается держаться на позитиве, оставлять радужные следы и улыбаться так, будто он пытается своей улыбкой осветить целое бейсбольное поле. Они вместе прошли ад под названием «медицинский институт», но их пути разошлись при выборе узкой специальности. У Такао тоже не легкая работа, он работает с детьми, громкими, капризными, больными, а иногда и с умирающими детьми. Но он все равно счастлив. Во времена последнего года ординатуры Мидорима даже устраивал подпольные психиатрические тесты. И ни один не показал отклонений, ни умственной отсталости. Бывшему шутеру Шутоку даже приходила в голову мысль, что его бывший напарник социопат, который носит маску. Но эта теория рухнула как недостаточно влажный песочный замок.       – Можешь проверить пульс, – спокойно ответил хирург.       – Можно я проведу полное обследование, а то мне кажется, ты скоро коньки отбросишь.       – Не дождешься.       – Ты когда в последний раз спал?       – Не помню, а почему ты все еще тут?       – Сложный случай, но я уже освободился, поехали, отвезу тебя домой или накормлю, а потом уже домой.       Такао был на машине, на своей любимой непримечательной, то жутко комфортабельной и экономной хонде. Время идет и на замену рикше пришла машина. Казунари пристегнул ремень безопасности и включил радио, из которого доносилась легкая ненавязчивая музыка. Шинтаро отдался короткому и беспокойному сну, который и сном то сложно назвать. Мрак опущенных век окутал кругозор, а современная попса затихла, но не исчезла, Мидорима слышал все вокруг и вполне адекватно оценивал течение времени. 15 минут ровной и медленной езды, 2 минуты по ремонтируемой дороге и еще минута по узеньким улочкам жилого квартала. Так как Шинтаро не спал, он тут же открыл глаза и произнес очевидное.       – Мы приехали к тебе, Такао.       – Я же сказал, что накормлю, а то у тебя в холодильнике должно быть так же пусто и стерильно как в операционной.       Пока Такао колдовал на кухне, Мидорима сменил мед форму на домашнюю одежду, которая за столько лет незаметно переехала к его другу. Пока он приводил себя в порядок, умывался и по привычке очень тщательно мыл руки ему вдруг вспомнились слова Аомине.       В самом начале ординатуры, когда перестройка и желание показать старшим коллегам свою ценность убивает в тебе человека и превращает в работающую без потребностей машину, Шинтаро наткнулся на бывшего члена команды, который ругался с медсестрой скорой помощи, которая хотела вколоть ему диклофенак. Как выяснилось позже, он вывихнул плечо на службе и очень не доверительно отнесся к неизвестной жидкости в шприце. Тогда Мидорима объяснил вспыльчивому офицеру полиции все и сам сделал укол.       Аомине Дайки всегда отличался неумением держать свое мнение при себе, но именно его прямолинейность была и его достоинством.       Как только молодой врач закончил перевязку, его телефон зазвонил, и он ответил. Разговор был короткий и больше походил на диалог с заботливой мамочкой «Нет, не кушал. Да закончил. Хорошо, Такао, через 10 минут спущусь». Аомине добродушно улыбнулся и сказал тогда то, чему сам Мидорима тогда не придал значения. «Тебе очень повезло. Если Такао не позаботится о тебе, то ты сам точно помрешь».       И сейчас, наблюдая как Такао раскладывает еду по тарелкам и наливает ему ромашковый чай до него доходит осознание, что, да, только этот вечно болтливый оболтус и заботится о нем.       Во время поглощения ужина Казунари рассказывал о болезнях, пациентах и последних сплетнях их огромной больницы. Он умудрился подружиться с каждым. Мидорима внимательно слушал, как и всегда, но уставший мозг погрузил его в глубины подсознания. Где одна за другой назойливо всплывали мысли, на которые он никогда не хотел обращать внимания, которые не казались ему важными. Почему Такао Казунари один? Почему Мидорима никогда слышал от него про других людей, симпатию и любовь к ним. Он обаятелен, хорош собой и излучает столько позитива, что его хватит всем умирающим от рака. Шинтаро то и дело слышит от коллег и медсестер, какой же Такао привлекательный и как многие хотели бы погреться в лучах его приятной энергетики.       – Такао, ты не устал?       – Устал, конечно же, только и мечтаю о своей мягонькой кроватке и предлагаю тебе тоже остаться у меня, куда ты в ночь пойдешь? А отвозить тебя так лень, - растянул последнее слово обладатель вечно улыбающихся серых глаз.       – Нет, я про все в целом. Работа, дом, работа. Никакой личной жизни, а ты создаешь впечатление человека, которому хочется завести семью.       – От работы я не устаю, я люблю ее всем сердцем. А на счет личной жизни, Шин-чан, ты, правда, думаешь, у меня ее нет?       Игривые нотки в звонком голосе немного выбили обладателя зеленных глаз из равновесия, заставляя его нервно поправить очки на переносице. И правда, с чего он решил, что знает о Такао все. Казунари прыснул в кулак.       – Конечно, у меня нет личной жизни, потому что смысл моей жизни это доставать тебя и смеяться над твоими талисманами дня, ну и между делом лечить детишек.       – Не паясничай, Такао.       – Я серьезно, без тебя мне незачем было бы жить, – как-то слишком откровенно прозвучало, что Казунари сам удивился. Голос дрогнул и опустился на пару тонов. В этой маленькой кухоньке и полумраке слова окутались в истинный смысл.       Чего он хотел в последнюю очередь так это раскрывать свои чувства другу, в которого он влюблен еще со времен старшей школы. Шин-чан всегда занимал в его вселенной центральную позицию. И за столько лет он убедил себя, что ему достаточно просто быть рядом, любить издалека, заботиться, невзначай прикасаться. Ему льстило, что он единственный в жизни этого зазнобы. И мысли, что просто как друг, с которым удобно дружить, были под запретом. Хоть именно это выглядело как истина. Но Такао был бы не собой, если такое могло его сломить. Любовь сама по себе прекрасное чувство, которое заставляет его улыбаться каждому дню, игнорировать трудности и продолжать несмотря ни на что. Мидорима являлся его мотивацией, и Казунари было больно смотреть, на то, как сам Шинтаро лишается мотивации и искры непоколебимости, которой он так восхищался.       – Звучит как признание, вот что, – попытался отшутиться зеленоволосый, потому что как-то интимно и до боли правдиво прозвучали слова друга.       – Потому что это так и есть, Шин-чан, – горько улыбнулся Такао, понимая, что плотину прорвало и правду не удержать, она давно просится на улицу в желании залить радугой все улицы и утечь в сточные трубы.       Мидорима растерялся, он никогда не рассматривал друга в таком плане, ему было неловко от самой ситуации. Ему хотелось поставить время на паузу и подумать. Но он знал только одно, что не сможет отказаться от Такао. Поэтому все, что пришло ему в голову - это взять Такао за руку, поблагодарить за ужин и молча удалиться домой.       Оставшись в компании грязной посуды Казунари рассмеялся, потому что он надеялся хоть на какую-то реакцию, а не на эту молчаливую неопределенность.       В эту ночь Мидорима спал. По-настоящему. Даже сон видел, про то, как он возвращается домой, а его встречает Такао в розовом фартуке и дарит легкий поцелуй в губы. Потом был ужин, разговоры про работу, выбор школы для детей про то стоит заводить собаку или кошку. Такао хотел обоих, Мидорима никого.       Уже утром, когда молодой хирург собирался на работу в голове стали восстанавливаться события странного сна. И во всем этом абсурде его волновало только то, как они с Такао умудрились завести детей. Это же анатомически не возможно.       На работе не ждало никаких подводных камней и водоворотов. Некоторые даже отметили, что он посвежел и от него не веет желанием массового убийства. И только тогда в зеленоволосой голове все сложилось на свои места. Ему впервые за долгое время легко. В последний раз Мидорима ощущал эту легкость во время игр в баскетбол, когда он принимал пасы от своего удивительного напарника и знал, что его бросок попадет в кольцо. Дарило легкость и окрыляло именно то, что Шинтаро мог полностью довериться Такао, он верил ему на все сто, и игра приносила ни с чем несравнимое удовольствие независимо от результата. Именно тогда победа стала не важна, лишь бы играть в одной команде с улыбчивым Такао.       И именно после вчерашнего вечера Мидориме на душе стало легко, будто волна усталости больше не пыталась его утопить, и он сумел воспарить над ней с помощью Такао.       После работы Шинтаро купил шоколадку для Казунари и нашел его в ординаторской педиатрии, откинувшимся на диван и с закрытыми глазами.       – Трудный день, Такао? – он протянул плитку любимого им темного пористого шоколада и опустился рядом. Они часто так делали. Завели привычку еще во время учебы. Это было их способом подбодрить без слов, потому что Шинтаро не умел подбирать слова, а Казунари подбирал слишком много, что несло за собой обратный эффект. Они просто покупали друг другу любимые сладости или снеки. На плитку шоколада брюнет лишь недоверчиво покосился и принял угощение, сразу же вспоминая о пропущенном обеде.       – Шин-чан, прости, может ты не заметил, но я признался тебе в любви и не смогу делать вид, что ничего не было, - он опустил голову, закрывая глаза отросшей челкой.       – Конечно же, я заметил.       Мидорима не совсем понимал, что от него требуется и как не выглядеть глупо, поэтому он просто обнял Такао, прижимая к своей груди и радуясь, что так он не увидит его предательски краснеющих щек.       – Я хочу позвать тебя на свидание, Такао. Ты не против?       У Казунари расширились глаза, и улыбка прорвалось на лицо, а руки сами обняли в ответ, сжимая крепче в молчаливом обещании никогда не отпускать.       – Сегодня? – не скрывая радости в голосе, поинтересовался Такао.       – Сейчас, – ответил Шинтаро и повел единственного важного для себя человека к выходу из больницы, которая впиталась в них и завладела жизнями. Но Мидорима сумел доказать вселенной, что работа для него не главное, что есть нечто значимее, что и он может быть счастлив.