Пройденные уроки

Однажды Тор с удивлением и горечью понимает — первые уроки предательства и обмана преподал Локи он сам. Тору — восемь, и в этом возрасте он уже стремится поскорее стать настоящим воином и участвовать в славных битвах плечом к плечу с отцом. Один, к слову сказать, это рвение если и не поощряет в открытую (дабы не навлечь на себя недовольство супруги Фригги), то определенно не противится желанию любимого сына брать первые уроки боя на мечах или кулаках. Вот так, с молчаливого одобрения отца и вопреки запретам матери, Тор и сбегает день за днем со скучных занятий чтения, чистописания и даже, великан его раздери, этикета, чтобы поупражняться с другими такими же мальчишками и юнцами на специально огороженном тренировочном поле. Иногда он тащит за собой и братца Локи — они с Тором практически погодки, и, естественно, проводят вместе уйму времени, хотя младшему царевичу уединение и книги явно милее шумных воинских забав. Разумеется, на этих простых, «подготовительных» тренировках все легко и не взаправду, хотя вслух об этом не говорят — по общему молчаливому согласию мальчишки считают, что тренируются, как положено, совсем по-взрослому. Соответственно, в тех случаях, когда кому-нибудь из них достаётся по-настоящему, разводить сопли да жалобы не полагается — кто и когда видел, чтобы храбрые мужи Асгарда, закалённые в боях и походах могучие воины, начинали плакать, получив на тренировке пару-тройку тумаков? Поэтому, когда в запале поединка Тора сбивают с ног мощным ударом деревянного щита в плечо, а он, падая, ещё и здорово ушибает локоть-лопатку-ногу, мальчик быстро смаргивает выступившие на глазах слезы и поднимается на ноги сам, без посторонней помощи. Кроме авторитета среди сверстников — авторитета, завоёванного его смелостью, искренностью и весёлым нравом, — Тор обязан блюсти ещё и авторитет будущего наследника престола. Один частенько либо сам наблюдает за этими невзаправдашними схватками, либо присылает одного из своих всезнающих воронов — Хугина или Мунина (1), — и Тор даже в свои восемь лет понимает, что нельзя убегать с ристалища в слезах, рискуя разочаровать отца. Поэтому Тор заставляет себя дотерпеть до конца тренировки, и только затем, весело попрощавшись с товарищами — и довольно грубо оттолкнув сунувшегося было к нему с испуганно-жалостливым видом Локи, — сбегает туда, где никто не увидит ни его синяков и ссадин, ни злых, колючих слез. Он находит такое временное пристанище в тенистой рощице неподалеку от дворца. По высокой изумрудной траве облюбованной им поляны, очевидно, никогда не ступала нога человека, поэтому никто его не потревожит, а ещё здесь есть россыпь камней и бьющий из них небольшой родник с чистой, ледяной водой, которая наверняка притупит боль в полученных им ушибах. Тор усаживается прямо на камни, удобно, лесенкой из валунов и уступов спускающихся прямо к приветливо журчащей воде, стягивает через голову пропыленную, пропахшую потом рубаху и, набрав первую пригоршню воды, льёт ее себе за спину. От обжигающего холода его кожу сначала продирает новой болью — Тор шипит и снова смаргивает слёзы, — а потом она постепенно немеет, потому что он льёт воду снова и снова, смывая с себя унизительное поражение. Целиком захваченный своими переживаниями и неприятными физическими ощущениями, Тор не замечает, как едва уловимо колышутся по направлению к нему стебли высокой изумрудной травы — он видит змею только тогда, когда та неспешно выползает прямо на камни, к его ногам. Если бы Тор почаще бывал на страшно важных и ужасно скучных занятиях во дворце, которые положено посещать юному царевичу, он бы, конечно, знал, что все змеи — опасные, ядовитые, гадкие, и их нужно бояться. Но змейка, появившаяся из травы подвижной и грациозной шелковой лентой, совсем небольшая, тёмно-зеленая — должно быть, это нужно для лучшей маскировки, решает Тор, — и её чешуйки красиво поблескивают на солнце. Она вовсе не кажется страшной или опасной, и всё же, Тор протягивает к ней руку с некоторой неуверенностью — мало ли… Но змейка не оправдывает его опасений. Приподняв красивую маленькую головку, она сначала бегло осматривает царевича, а потом ловко скользит вверх по его раскрытой ладони, обвивает руку и пострадавшее плечо, щекочет хвостом спину. Её прикосновения, прохладные и приятно-шершавые, похоже, немного утишают боль, и Тор постепенно совершенно успокаивается. Он и сам не замечает, как начинает говорить — рассказывает своей новой знакомой об отце, Одине, и его великих походах, о славных битвах, в которых он мечтает принять участие как можно скорее, об увлекательных тренировках, одна из которых, правда, сегодня не задалась… Змейка слушает его внимательно — Тору чудится, что она его даже понимает, — и всё скользит по его синякам и ссадинам до тех пор, пока ему не становится не больно, а просто щекотно. После этого они еще некоторое время играют — змея хитроумно прячется среди камней и травы, а Тор, ползая на четвереньках, снова и снова находит её к полному взаимному удовольствию. Когда же солнечный диск начинает неумолимо клониться к закату, царевич прощается, обещая непременно прийти сюда вновь — и он действительно приходит. Всякий раз, когда Тор испытывает горькую досаду из-за дурацких занятий, на которых так настаивает мама и которые почему-то так нравятся Локи, либо обижается на какой-нибудь, разумеется, совершенно нелепый запрет отца; всякий раз, когда даже ему, вечно окружённому шумной толпой сверстников и придворных, хочется просто побыть одному или излить кому-то свои детские горести — он идёт прямиком в тенистую рощицу, на поляну с россыпью камней, среди которых так ласково и умиротворяюще журчит прозрачная вода. Его змейка всегда там — иногда она появляется почти сразу же вслед за Тором, а в некоторых случаях её приходится немного подождать, но ни разу не было такого, чтобы она не явилась вовсе. Тор решает, что ему нравятся змеи — они вежливые и внимательные, умеют выслушать, но не прочь и поиграть в прятки, либо обвиться вокруг пояса и щекотать до тех пор, пока обессилевший от смеха царевич не упадет на спину прямо в мягкую траву, прося пощады. Да, Тору определённо нравятся змеи, более того — он их даже любит. Он думает, что надо бы попросить у младшего брата какую-нибудь из его обожаемых книжек — такую, где было бы написано про змей. А может, мама подскажет ему какое-нибудь заклинание, позволяющее понимать змеиный язык? Чары, правда, даются Тору куда хуже, чем Локи, но попробовать-то можно… Однако, поразмыслив хорошенько, царевич отказывается от обеих этих идей. Он инстинктивно чувствует, что мама может не одобрить его дружбы со змеёй, а с Локи станется наябедничать ей или отцу, если Тор откроет ему свою тайну. Нет уж, будет лучше, если никто, кроме него, не узнает о малютке-змейке, живущей у родника. Но этого обещания, данного самому себе, хватает ненадолго — когда наблюдательная Сиф прямо спрашивает Тора, куда это он время от времени пропадает, тот решает открыть, а точнее, показать ей правду. Юная Сиф, хоть и девчонка, дерётся ничуть не хуже, а то и в разы лучше многих мальчишек, и тоже грезит битвами, походами и подвигами, а не всякими девчачьими глупостями вроде платьев да кукол — и Тор просто не может ей врать. В конце концов, Сиф ведь особенная, совсем не похожая на других девочек, живущих во дворце. Тор уверен, что она всё поймёт правильно. Он отводит девочку к своему тайному убежищу, на поляну с родником, и объясняет — скоро сюда явится его друг, с которым он здесь играет и болтает. Сиф явно заинтригована, однако, когда юркая маленькая змейка, как обычно, появляется из высокой травы, а Тор издает радостный возглас и, шагнув ближе, быстро подхватывает её на руки, девочка, вопреки всем ожиданиям, пугается: — Во имя Одина Всеотца! Тор, это же змея! Брось её, она может тебя укусить! И Тор — скорее от неожиданности, чем действительно вняв словам подруги, — резко бросает свою змейку вниз, прямо на камни. Та шипит недоумённо и обиженно, застывает на мгновение, посверкивая глазками-бусинками, а затем, извернувшись, быстро шмыгает назад в траву — и исчезает, словно её и не было. Тор растерянно смотрит на легонько колышущиеся стебли изумрудной травы, а взволнованная Сиф уже тащит его за руку подальше от родника и поляны, причитая на ходу. Она говорит — разве ты не знаешь, какие змеи опасные и коварные? Разве тебя не учили, что их нужно бояться? И не слушает слабых возражений Тора, уводя его всё дальше и дальше от заветной рощи. Тот, правда, и не собирался разыскивать свою маленькую зелёную приятельницу, и извиняться перед ней на глазах у Сиф — где это видано, чтобы наследник престола просил прощения, да ещё и прилюдно, у какой-то змеи? Так что, он просто берет с Сиф честное слово — а она никогда не нарушает своих обещаний, — что та никому-никому не расскажет об этой истории, и, успокоенный, решает вернуться к змейке попозже, когда всё уляжется. В конце концов, она должна его понять, Тор ведь так много рассказывал ей о том, как тяжело и ответственно быть царевичем, старшим сыном самого Одина Всеотца! Чуть менее месяца спустя, когда Тору удается улизнуть из-под надзора бдительной Сиф и вернуться на поляну, ему поначалу кажется, что всё в порядке, совсем как прежде. Да, в этот раз змея не показывается дольше обычного — дуется, небось, решает Тор, — а потом подползает к нему медленно и будто бы неохотно, но всё же позволяет взять себя на руки. И царевич уже собирается начать рассказывать ей обо всём, что с ним случилось за этот месяц — а месяц, надо признать, выдался довольно паршивым, потому что Локи отчего-то начал его избегать, злиться и ссориться безо всякого повода, а без него Тору скучно, — но… Но тут змейка, аккуратными кольцами свернувшаяся у него на руках, неожиданно начинает расти и меняться. Тор даже испугаться толком не успевает — змея стремительно превращается в Локи, в его младшего брата Локи! Целое мгновение он смотрит в лицо изумлённому, пошатывающемуся из-за внезапно возросшего веса, брату, и его глаза кажутся ещё больше и зеленее из-за набухающих в них слёз, а потом вдруг резко взмахивает рукой, оставляя в воздухе серебряный росчерк. Тор знает, что это такое зажато в руке младшего брата — маленький кинжал с коротким, но острым лезвием, подарок отца. И этим кинжалом Локи ранит его в бок. Царапина вроде бы и не слишком глубокая, но болезненная, кровоточит сильно, и потрясённый Тор отшвыривает от себя брата точно так же, как месяц назад отшвырнул маленькую змейку. Тот скорчивается в траве и заходится беззвучным плачем, обхватив себя за плечи тонкими ручонками, обронённый им кинжал, обагрённый кровью брата, валяется на камнях, а Тор уже со всех ног, не разбирая дороги, бежит во дворец, к отцу и матери. Бок болит, но куда сильнее ранил и напугал его поступок Локи — ни тогда, ни после он не задумывается о том, что, в сущности, предал доверие первым. Один зол и огорчён, мама ужасно переживает, а над Тором вовсю хлопочут лекари и прислуга, и все его очень жалеют. Локи устраивают серьёзную выволочку и назначают строгий домашний арест на несколько месяцев — мог бы отделаться и меньшим, если бы не решительный отказ хоть как-то объяснить свой поступок. Они с Тором не разговаривают всё время, что длится наказание Локи — и ещё долго после него. Тору — пятнадцать, и это такой возраст, когда в нём уже вовсю бурлит кровь. Его наивные и неопределённые детские мечты о приключениях и подвигах сменились куда более конкретными и приземлёнными — удрать из опостылевшего дворца и из-под положенной ему по статусу охраны, найти и попробовать хмельного, пряного эля, бросить вызов какому-нибудь заводиле в одном из тех злачных местечек, куда Тору и прочим благородным юношам ход заказан. Затем, разумеется, одолеть его в честной и яростной схватке, завоевав тем самым расположение некой прекрасной девы, которая прежде отдавала предпочтение горе-заводиле. А если искомой прекрасной девы на месте не обнаружится — не страшно, Тора со товарищи вполне устроит и благосклонное внимание юных придворных дам, которые, безусловно, сами свалятся к ним в объятия, едва заслышав об их подвигах в Асгарде и за его пределами! Локи, правда, встречает эти хвастливые обещания, которые они дают самим себе и друг другу — дескать, все питьё, слава и девушки Асгарда будут наши! — скептичным хмыканьем, но Тор с приятелями обычно просто не обращают внимания на его насмешки. Впрочем, их с братом отношения в последнее время определённо стали гораздо лучше и ближе, чем прежде. Детские обиды и размолвки забылись, сгладились, и у совершенно разных по нраву и вкусам братьев внезапно обнаружилось немало общего. Из тихого, серьёзного и самую малость застенчивого мальчика Локи превратился в яркого остроумного юношу, жадного до всего нового и неизведанного. Эта жажда всё чаще приводит его на теперь уже настоящее тренировочное поле, хотя он, в отличие от Тора, предпочитает тщательно продуманную стратегию столкновению с противником лоб в лоб, а оружием ему по-прежнему служат легкие, но острые, не знающие промаха, кинжалы. Тору нравится наблюдать за тем, как сражается Локи — стремительно, изящно, точно исполняя па в каком-то завораживающем смертоносном танце, — но ещё больше ему нравится, когда младший брат обращается к нему за советом или помощью, как к более опытному бойцу. Стратегия стратегией, но иногда нужно уметь действовать быстро и без лишних раздумий, наповал — не говоря уж том, как полезно владеть не одним, а многими видами оружия. И Тор, разумеется, только рад помочь. Локи, как и сам Тор, также стремится вырваться из дворца и из-под неусыпной родительской опеки. Правда, выпивка и девушки, кажется, не интересуют его вовсе — Локи страстно жаждет увидеть и узнать что-то новое. Ускользая из дворца, он без устали ходит по городским улицам, смотрит, слушает, общается — про младшего брата говорят, что он может разговорить и расположить к себе любого, и Тор этому охотно верит. Говорят даже, что он якобы умеет обманывать всевидящего Хеймдалла, хранителя Мировых врат и Радужного моста, и проникать в другие миры, но это уже вряд ли — едва ли кто-нибудь вообще способен ускользнуть от его взгляда. Но даже такие фантастические слухи, безусловно, делают честь способностям Локи. Как бы там ни было, а Локи действительно уже на короткой ноге с гномами — он прекрасно владеет их сложным, резким и грубоватым языком, и многое знает об их искусстве обращения с металлами и драгоценными камнями. Знаком Локи и со светлыми альвами — а иначе откуда бы у него взяться их редким книгам, украшенным серебром и перламутром, в которых записаны песни, сказания былых времен и дивной красоты сказки, до которых брат большой охотник? Это не говоря уж том, что с каждым днём Локи всё лучше и лучше осваивает магию, которой его обучают лично Фригга и специально отобранные ею придворные чародеи. Даже Один признаёт, что младший сын, похоже, был рождён для магии, а ведь он обычно так скуп на похвалы! Тор, безусловно, гордится братом. И радуется тому, что тот всё охотнее выбирается из своей раковины на белый свет — тем более, что, становясь участником братниных приключений, он частенько выручает его и их общих товарищей из всевозможных переделок. Да, Тор радуется тому, что может втянуть младшего в свой мир. Но он не всегда понимает, когда тот пытается показать ему свой собственный. — Брат! — звонкий голос Локи взлетает к высоким потолкам и отбивается от золоченных стен, заставляя Тора обернуться. — Не хочешь сегодня составить мне компанию? Я собираюсь на большую ярмарку. В глазах Локи так и пляшут лукавые искорки, ведь он прекрасно знает, что большая городская ярмарка — одно из тех мест, куда царевичам строго-настрого запрещено ходить самим, без свиты и охраны. Один считает, что на ярмарку в Асгард съезжается очень уж много чужаков из всех Девяти миров — и кто угодно из них может оказаться врагом, желающим причинить вред царскому дому. Сам он вместе с мамой посетил торжественное открытие ярмарки ещё утром, однако ввиду неотложных государственных дел, царственная чета не задержалась там надолго. — А зачем тебе туда? — усмехаясь, уточняет Тор. Локи возвращает ему улыбку, а на его светлой коже от удовольствия и нетерпения разгорается румянец: — Мне нужно кое-что для моих новых заклинаний. Так, по мелочи — редкие травы и коренья, порошки и кристаллы, а ещё дыхание рыбы, шаги кошки, медвежьи сухожилья и корни высоких гор… (2) — И такие вещи можно найти на городской ярмарке?! — искренне удивляется Тор. — Конечно, — снисходительно кивает младший брат. — На неё ведь съезжаются торговцы, чародеи и путешественники со всех Девяти миров! У них можно найти всё, что угодно. Так что, пойдёшь со мной? Будет здорово, обещаю! Тор колеблется. Нет, он не сомневается, что в компании Локи увидит и узнает много невероятного и чудесного, вот только… Чуть ранее этим утром он уже договорился, что пойдёт на ярмарку с закадычными друзьями — Вольштаггом, Фандралом и Огуном. Для них там тоже найдётся немало интересного: новое оружие, привезённое на продажу гномами, рассказы о дальних мирах и великих сражениях от странствующих воинов, а вечером — экзотические лакомства, выпивка и пляски вокруг больших костров, разведённых прямо на площади. Тор любит проводить время с младшим братом, но сейчас ему куда больше хочется провести его в весёлой и бесшабашной компании друзей. Можно было бы, конечно, позвать Локи с собой, но тому вряд ли будет интересно и весело там же, где и старшему брату — а младший, скучая, становится настоящей язвой. Да и с друзьями Тора он не слишком-то ладит… И Тор решает соврать. — Прости, братец, но я что-то неважно себя чувствую. Наверное, останусь сегодня дома, — убедительно сетует Тор, принимая сколь можно более печальный и болезненный вид. — А что с тобой? Голова не болит? Кости не ломит? Я могу дать тебе каких-нибудь снадобий, — прохладная узкая ладонь Локи тут же ложится на его лоб, и брат, привстав на цыпочки, обеспокоенно вглядывается ему в глаза. — Или хочешь, с тобой останусь? — Нет, нет, ничего такого, — спешит возразить Тор. Ему и так совестно лгать Локи в лицо — не хватало ещё, чтобы он из-за его мнимого недомогания пропустил ярмарку! — Просто спал плохо, да ещё и утром на тренировке вымотался — боюсь, засну и захраплю прямо там, как раз когда ты будешь искать своих кошек да мишек. Либо потащишь меня слушать песни своих разлюбезных альвов, а я начну зевать во весь рот — позора не оберёшься! Или вообще… — Ладно, ладно, я понял! — со смехом обрывает его мрачные прогнозы Локи. Вообще-то, он сам частенько дразнит Тора увальнем и невеждой, но сейчас в его взгляде — только нежность пополам с волнением. — Возвращайся к себе, дурень, и отоспись хорошенько, а я принесу тебе с ярмарки что-нибудь интересное. — Или вкусное, — повеселев, уточняет Тор, и взъерошивает тёмные, чуть вьющиеся волосы брата. — Удачно тебе погулять, но смотри, ни во что не впутывайся, идёт? — Кто, я? Что ты, брат, когда это я впутывался во что-нибудь эдакое, вовсе не приличествующее царевичу? — хитро тянет Локи и, ловко выскользнув из-под широкой ладони брата, стремительно уносится прочь. Тор только качает головой, но не испытывает особого беспокойства за младшего — в конце концов, сам он явно уступает Локи в рассудительности и осторожности. Поэтому, через недолгое время он со спокойной душой и в прекрасном настроении выбирается на ярмарку вместе с друзьями. Встретить там Локи он тоже не опасается. Во-первых, Тор, сохраняя инкогнито, всё время будет в плаще с капюшоном, а во-вторых, они с братом, скорее всего, даже не встретятся — Тору нечего делать там, где торгуют разными магическими штучками да книгами, а Локи вряд ли заинтересуют оружие, доспехи и вечерние развлечения у костров. …День на ярмарке, устроенной на главной городской площади, пролетает незаметно. Здесь людно, шумно и весело, здесь повсюду — яркие цвета и восхитительные, будоражащие воображение ароматы, гомон и смех. Локи правильно сказал — к ним съехались торговцы, покупатели и просто любопытствующие со всех Девяти миров. Многие из них говорят исключительно на своих чудных, непонятных наречиях, что, впрочем, совершенно не мешает им объясняться с асгардцами и представителями других народов. Тор с удивлением и восторгом рассматривает диковинные одежды чужестранцев и привезённые ими необыкновенные вещи — от тончайшей работы ювелирных украшений до тканей, тонких и лёгких, как сам воздух; от мастерски украшенной глазурью или разнообразными узорами посуды до сверкающих на солнце мечей, топоров и доспехов. Конечно, ничто здесь не сравнится по мощи с Мьёльниром — великолепным молотом, выкованным гномами из сердца упавшей звезды, который до поры до времени хранится в отцовской сокровищнице. Один говорит, что владеть молотом сможет только ас, достойный его силы, и Тор убеждён, что в самом скором времени сам станет владельцем Мьёльнира, а до тех пор можно и другим оружием поинтересоваться. Тем более, что ему ведь нужно же на чем-нибудь тренироваться, так? А выкованные гномами короткие клинки выглядят так красиво и грозно! Пока Тор вместе с Огуном упоённо рассматривают оружие, Вольштагг с не меньшим воодушевлением угощается всевозможной снедью и напитками, а Фандрал — знакомится с девушками, коих на ярмарку съехалось великое множество. Прелестные, смешливые, наряженные в свои лучшие одежды, они яркими птичьими стайками порхают тут и там, заранее выбирая себе кавалеров для предстоящих танцев у костров. Правда, многие из них, прибывшие на ярмарку с родителями, а то и с целыми семьями, едва ли примут участие в разудалом вечернем празднике, но и таких, которые останутся, будет немало. Наконец, насытившись и получив вдоволь впечатлений от собственно ярмарки, друзья выбираются из торговых рядов к западному углу площади — туда, где, по обычаю, собираются путешественники, странствующие воины и сказители. Они по очереди поднимаются на предназначенный специально для таких случаев деревянный помост, и рассказывают всем, желающим их послушать, что видели и пережили в других мирах — о великих сражениях и славных победах, о невиданных землях и диковинных народах, о чудесах и ужасах неизведанных диких земель. Многие молодые асгардцы, наслушавшись этих рассказов, и сами уходят из дома, чтобы испытать себя и свою удачу, чтобы своими глазами увидеть все те невероятные вещи, о которых здесь услышали. Иногда они возвращаются героями, иногда — не возвращаются вовсе, а некоторые из них, потеряв покой, после первого странствия тут же затевают следующее, и, в конце концов, сами превращаются в странствующих воинов, путешественников и сказителей. Впрочем, всё это Тора не касается. То есть, он, разумеется, мечтает о странствиях и подвигах, желательно — в компании младшего брата, отважной воительницы Сиф и троицы верных друзей, — но бросать Асгард и отчий дом навсегда совсем не планирует. Так что, он приходит сюда лишь затем, чтобы послушать пару-тройку хороших историй и, быть может, красивых печальных песен о дальних краях, но не более. Кроме того, поддавшись горячим уговорам Фандрала, Тор соглашается посмотреть выступление фокусников и небольшое шуточное состязание между асгардцами и их гостями. А потом наступает вечер. В центре площади, освобождённой от повозок и помостов с товарами, разводят огромный, жаркий, ярко пылающий в ночи костёр, и ещё несколько поменьше — по периметру. То тут, то там горожане и приезжие зажигают принесённые с собой масляные лампы и маленькие фонарики, так что скоро всё вокруг озаряется мерцающим золотым светом. Чуть в стороне музыканты настраивают свои инструменты — гулкие и тугие барабаны гномов, причудливо изогнутые арфы и лиры альвов, маленькие пастушьи свирели со звонкими, чистыми голосами и могучие трубы городской стражи. Пока они готовятся к выступлению, служители сноровисто расставляют на невысоких бортиках окружающей площадь ограды из белого камня подносы с закусками и кувшины с крепкими хмельными напитками — угоститься ими может каждый желающий. Первые композиции — спокойные, чинные, требующие безупречного знания сложных и запутанных фигур в традиционных танцах, поэтому танцующих пар совсем немного. Однако чем дальше, тем быстрее и задорнее звучит музыка, и всё больше людей выходит в круг — веселье набирает обороты, и никто уже не следит ни за правильностью исполняемых танцев, ни, по большому счету, за приличиями. Тору тоже ударяет в голову всеобщее хмельное веселье — он кружит в танце одну девушку, целует в смеющиеся полные губы другую, всё вокруг него сливается в одно сплошное яркое пятно, вспыхивает золотыми огнями, и с него давно слетел глубокий капюшон, скрывающий лицо, а огромный костёр пышет невыносимым жаром… В какой-то момент, кружась в безумном водовороте танца, Тор, повернувшись, видит прямо перед собой лицо брата — он тут же спотыкается, сбивается с шага и выпускает тонкую ладонь партнёрши. Локи стоит на границе света и тени, среди других зрителей, которые либо не решаются присоединиться к танцующим, либо уже успели натанцеваться всласть — он весь закутан в любимый зелёный плащ с капюшоном, но тот не скрывает его бледного лица. Целое мгновение они потеряно, потрясённо смотрят друг на друга, а затем глаза Локи практически неуловимо темнеют от обиды и злости, и это та тьма, из которой, должно быть, выползают чудовища в страшных сказках. Тор вздрагивает и уже хочет шагнуть к брату, заговорить, сделать хоть что-нибудь, но Локи не позволяет ему ничего — взгляд его тускнеет, и, стремительно развернувшись, он исчезает в толпе зевак. Тор знает, что пытаться догнать его прямо сейчас — бесполезно, а то и опасно из-за магических талантов младшего. Ему не остаётся ничего другого, кроме как вернуться к веселью и танцам, но теперь праздник теряет для него большую часть своего очарования из-за чувства вины и неловкости перед Локи. И Тор честно собирается попросить прощения, но когда он с друзьями ближе к ночи пробирается обратно во дворец, двери в покои младшего брата оказываются заперты, а на стук он отзываться не желает. Обозлившись на упрямство и несговорчивость Локи, Тор, в конце концов, просто уходит к себе, напоследок хорошенько наподдав по двери кулаком. Следующим утром, однако, всё как будто в порядке. Локи ведет себя, как ни в чём не бывало, не поминает прошедший день и ярмарку и словом, отчего Тор вздыхает с облегчением — и тут же глупо попадается в искусно расставленную для него ловушку. — Замечательные вчера были фокусы, верно, брат? — роняет Локи как бы между делом, пока Тор размышляет, чем бы унять гудящую в голове боль — ему как-то совестно обращаться к младшему за помощью, хотя вчерашние возлияния не прошли для него даром. — О да! Те жонглёры со сгустками огня в руках, были невероятны! И мне так понравилось выступление чародея с птицами, а ещё… — тут Тор осекается, осознав, какую ошибку допустил. Магическое представление с жонглированием огнём, разнообразными фокусами и зачарованными животными было днём, а значит, Тор не просто пришел на вечерний праздник у костров после того, как поспал и отдохнул во дворце, но пробыл на ярмарке весь день — и Локи, судя по его прищуренным глазам и презрительной усмешке, прекрасно это понял. Не то, чтобы Тору хотелось и дальше лгать брату, но он всё равно злится на себя за то, что так по-детски попался на его уловку. Правильно говорят, что Локи может разговорить кого угодно! А тот вдруг кивает каким-то своим мыслям, словно делает зарубку в памяти на будущее. Больше они о ярмарке не вспоминают, а общаются разве что чуть суше и прохладнее обычного, поэтому Тор не сразу замечает, что Локи больше не пытается пригласить его в свой мир, полный загадок и магии. Тору — двадцать, и имя его, владельца Мьёльнира, старшего сына великого Одина, звучит в Девяти мирах всё громче. Кроме сражений и походов, Тор, как и положено наследнику престола, начинает понемногу интересоваться государственными делами, хотя искусство дипломатии и тонкости управления сияющим золотым Асгардом даются ему на порядок хуже, чем брату, Локи. Но Тор вовсе не печалится из-за этого — в конце концов, после коронации Локи наверняка останется рядом с ним в качестве младшего царевича и советника. Не забывает Тор и о развлечениях, тем более, что желающих ему в этом помочь вокруг — только свистни. В самом деле, верные друзья регулярно затевают то какое-нибудь забавное приключение, то весёлые и шумные посиделки, а молодые придворные дамы только что не дерутся за внимание сиятельного Тора или щеголя Фандрала… или Локи. Тор первым готов признать, что его младший брат действительно красив. У него широкие плечи, но тонкий стан, ловкие руки с узкими, изящными ладонями, внимательные зелёные с примесью голубого глаза и выразительный, подвижный рот, да плюс к тому резко контрастирующие со светлой кожей тёмные волосы, делающие его таким непохожим на остальных членов семьи… Всё в Локи хорошо и ладно, и Тор, честное слово, прекрасно понимает, почему его появление в одном из главных коридоров дворца, либо в тронном зале вызывает волну восхищенных вздохов и перешёптываний. Чего он не понимает, так это того, почему при всём при этом Локи до сих пор один. Он пробует получить ответ у него самого, спрашивает снова и снова со всей возможной бесцеремонностью, но Локи только отшучивается да отмахивается от назойливого старшего брата. А когда тот окончательно доводит его своими, как ему кажется, очень тонкими и ненавязчивыми вопросами, неохотно выдает: — Если тебе так уж позарез нужно знать, то у меня есть дорогой сердцу человек. Но шансы на взаимность ничтожны, поэтому прошу, брат — давай закроем эту тему. Озадаченный такой отповедью, Тор действительно на время оставляет Локи в покое, про себя гадая и так, и эдак, что же это за безнадёжная влюблённость такая? А затем его осеняет — должно быть, Локи говорил о Сигюн (3). Сигюн, вежливая, милая девушка с золотисто-русыми волосами, чаще всего заплетёнными в затейливую косу, с незабудково-голубыми глазами и по-детски трогательными маленькими ладошками, состоит в свите Фригги. Они с Локи, похоже, и впрямь нравятся друг другу — Тор не раз видел их, неспешно прогуливающихся по аллеям дворцового парка, полностью увлечённых какой-то беседой, да и на пирах они обычно садятся рядом. Но Сигюн — девушка тихая и кроткая, такая сама ни за что не признается в нежных чувствах, а Локи, наверное, не решается спросить прямо, и потому навоображал себе невесть чего. Тор полон решимости помочь непутёвому младшему братишке, хоть и понимает, что некрасиво вот так лезть не в свое дело. В один из дней, застав Сигюн одну на балконе, Тор рассказывает ей о чувствах Локи и о том, как тот страдает, заранее убеждённый в их невзаимности. Девушка выглядит изумлённой, почти испуганной — смущенно пролепетав нечто невразумительное, она, вся красная, буквально сбегает от Тора, но тот только усмехается довольно. Уж теперь-то дело сдвинулось с мертвой точки! Несколько позднее, разыскивая отца в одной из его любимых мраморных альтанок в дворцовом парке, Тор становится невольным свидетелем разговора Локи и Сигюн — заслышав голоса, он по-дурацки прячется за одной из увитых тёмно-зелёным плющом колон, чтобы не спугнуть робкую парочку. К его искреннему удивлению, Сигюн, мучительно запинаясь на каждом слове, объясняет Локи, что пока не готова к любви, хотя она и находит его очень милым и умным, да и просто чудесным, и ей так ужасно жаль, что она внушила тому, которого считала своим добрым другом, такое мучительное для него чувство, она вовсе к этому не стремилась, и ей так стыдно… — Леди Сигюн, — Локи мягко прерывает её излияния, грозящие вот-вот превратиться в рыдания, — вы действительно очень дороги мне. И я могу только надеяться на то, что останусь, как вы сами сказали, вашим добрым, верным другом — ничего более я не попрошу. Не веря своим ушам, Тор осторожно, буквально одним глазком выглядывает из своего ненадёжного укрытия. Он видит, как брат ласково вытирает щёки девушки, и впрямь мокрые от слёз, а потом берет её маленькие ладони в свои и легонько сжимает. — В таком случае, и я навеки останусь вашим другом, преданной вам Сигюн, — она улыбается ему сквозь слёзы и на мгновение прикрывает глаза, когда Локи подносит её пальцы к своему лицу, чтобы оставить на них едва ощутимый, нежный поцелуй. — Благодарю вас. Когда она уходит, Локи долго смотрит ей вслед — Тору ужасно жаль брата, но он не смеет обнаружить себя. А тот неожиданно заговаривает с ним сам. — Ты ошибся, Тор, — его голос ровный, холодный и абсолютно ничего не выражающий, — я не был страстно влюблён в леди Сигюн, как тебе, должно быть, казалось. Но я любил её, как хорошего друга, как внимательного слушателя и приятного собеседника. Теперь же вызванная твоим неуместным вмешательством неловкость всегда будет стоять между нами при каждой встрече, во всяком разговоре. Тор виновато опускает голову. Он не знает, что сказать, а когда всё же выдавливает из себя тихое «Прости», Локи уже нет рядом, так что он вряд ли слышит его извинения. Вряд ли они ему нужны. После этого они, кажется, только то и делают, что предают и подводят друг друга. Снова и снова они с трудом восстанавливают хрупкое, истончившееся за долгие годы доверие, и Тору всегда кажется, что вот теперь-то всё станет, наконец, по-прежнему. Но затем кто-нибудь из них опять оступается, совершает ошибку — и всё летит под откос. Локи всё реже называют мастером волшебства и загадок, шутником и сказочником, но всё чаще — богом коварства и обмана. Тора-Громовержца всё чаще и всё громче называют будущим молодым царём, наследником, который вот-вот взойдёт на золотой отцовский трон — и это определённо не идёт ему на пользу. Неудачная коронация, безрассудная вылазка в Ётунхейм, ссылка на Землю и предательство Локи, а после их с Тором первой в жизни по-настоящему серьёзной схватки на мосту — первая же мнимая гибель Локи, и всё это время они с братом совершают ошибку за ошибкой, всё больше отдаляясь друг от друга. Затем случается нападение на Манхеттен, и, хотя в глазах Локи, когда он смотрит на горящий город с площадки на Башне Старка, стоят слёзы — совсем, как в детстве, невольно думает Тор, — в следующее мгновение, он так же, как и в детстве, всаживает брату в бок короткий кинжал. Тор знает, что Локи всегда отвечает болью на боль, предательством — на предательство. Знает, и всё равно приводит его — закованного в цепи, но не сломленного, с глумливой ухмылкой на губах, — на суд Одина. Это потом, когда случится история с Хелой, Тор поймёт, что Один, должно быть, видел в поступках Локи отражение собственных бесславных деяний, о которых хотел бы забыть. В самом деле, предавая огню Нью-Йорк, будучи готовым, в случае необходимости, сокрушить и поработить хоть всю планету, Локи шёл по стопам Всеотца, вместе с Хелой несшего гибель и разрушение целым мирам. Недаром ведь Хела однажды заметит, что Локи больше похож на Одина, чем Тор, его родной сын! Но тогда они ещё ничего не знают о старшей дочери Одина. И когда тот приговаривает Локи к вечному заключению в пусть комфортабельной, но всё же темнице — Тор не пытается возражать. Доверяясь отцовской мудрости и справедливости и всё ещё гневаясь на брата за попытку поддеть его, поставив под угрозу дорогой его сердцу Мидгард, Тор молча принимает приговор, хоть и чувствует, что ему ещё придётся дорого заплатить за своё решение. Так и выходит, Локи действительно мстит ему самым безжалостным образом — ещё одной своей «гибелью». Во второй раз переживать потерю младшего брата, которого он почему-то никак не может перестать считать родным человеком, во сто раз, в тысячу раз хуже, чем в первый. Тогда, пусть Тор и видел, как Локи провалился в бездонную космическую пропасть, он всё равно мог позволить себе роскошь надеяться, что брат остался жив. Как бы ни тосковал Тор, каким бы сильным ни были его горе и сожаления, какие бы болезненно-счастливые воспоминания о лучших временах ни преследовали его по ночам — какая-то крохотная, самая упрямая его часть всё твердила, что Локи мог уцелеть. Но во второй раз Локи умирает у него на руках, и вместе с ним умирает всякая, даже самая безумная надежда. Долгие, долгие месяцы после, странствуя по мирам в поисках Камней бесконечности, Тор снова и снова пытается вообразить какой-нибудь совершенно невероятный, немыслимый способ, позволивший бы брату выжить и на этот раз — всесильные боги, ведь это же Локи! Но снова и снова, раз за разом, он не может забыть сотрясавшую Локи крупную, лихорадочную дрожь, зияющую рану в его животе, побелевшие губы и срывающийся, слабеющий голос… И мертвенную серость, будто саваном покрывшую его тело сразу после последнего вздоха. Поэтому, во второй раз у Тора нет ничего, кроме тоски и горько-сладких воспоминаний. Это — его личный ад, разрушительный Рагнарёк, который он носит в себе изо дня в день. Он так изнурён, измучен потерей брата, поиском треклятых Камней, непрекращающейся борьбой со стремительно утекающим сквозь пальцы временем существования Асгарда и его неумолимой судьбой, что даже очередное чудесное воскрешение Локи как будто не становится для него таким уж потрясением. Это ведь Локи, верно? Насмешник и обманщик, который всегда оставляет последнее слово за собой. Куда сильнее и болезненнее, — что вполне объяснимо, — бьёт по Тору потеря отца. И ему ещё горше из-за того, что он, по большому счёту, никогда не знал Одина по-настоящему. Даже Локи, очевидно, понимал его лучше, поэтому появление Хелы не становится для него таким страшным потрясением — во всяком случае, он осваивается на безумном Сакааре куда быстрее и лучше старшего брата. Выброшенные в этот непонятный, чуждый им мир, оба сокрушённые мощью и яростным натиском Хелы, Тор и Локи совершают старые ошибки — ранят и предают, как будто не сыты всем этим по горло или не знают, чем всё закончится. Но Локи вновь напоминает, что они друг другу чужие, а Тор ранит в ответ, предлагая брату остаться на планете-помойке в компании совершенно непредсказуемого, омерзительно манерного и самодовольного Грандмастера — и Локи ожидаемо отвечает на это новым коварством. Точнее, пытается. Оставляя младшего брата беспомощно валяться на полу ангара, Тор не ожидает ничего — либо ожидает очередного предательства при следующей, надо признать, практически неизбежной встрече. Чего он не ожидает, так это грандиозного появления Локи на угнанном огромном звездолёте вместе с бывшими гладиаторами Грандмастера — сердце Тора переполняет ликование, когда он понимает, что Локи явился помочь ему, помочь Асгарду. Как давно не сражались они вот так, плечом к плечу? И, следуя последнему завету отца, Тор обретает, казалось бы, утраченную божественную силу. Ведь всё, что на самом деле составляет его Асгард, их Асгард — находится за его спиной или стоит рядом на Радужном мосту. …По иронии судьбы, ценой победы над Хелой становится Рагнарёк — тот самый, который Тор всеми силами пытался предотвратить. Но общими усилиями, им, горстке отчаянных смельчаков и безумцев, удаётся спасти множество бесценных жизней, а это главное. Стоя напротив зеркала в своей — царской? капитанской? — каюте, Тор пристально вглядывается в собственное отражение единственным уцелевшим глазом, но всё равно не видит в себе полного сходства с отцом, которое прежде стало бы для него высочайшей честью. Быть может, оно и к лучшему. Когда он замечает в зеркале, прямо за своим плечом, отражение Локи, он уверен, что это — очередной обман. Локи всегда, всегда уходит первым — юркой змейкой растворяется среди высоких стеблей изумрудной травы, смешивается с толпой зевак на вечернем празднике у костров или бесследно исчезает из альтанки в прекрасном дворцовом парке. Но Тор не имеет права жаловаться, ведь самые первые уроки обмана и предательства преподал брату он сам. — Будь ты на самом деле здесь, я бы тебя даже обнял, — невесело хмыкает Тор и швыряет в него серебристой стеклянной крышкой от стоящего на столике перед зеркалом графина. Тор уверен — та пролетит насквозь, потому что вместо настоящего Локи в его каюте находится очередная искусная иллюзия. Они проходили этот горький урок так много раз, что повторений больше не требуется. И тут Локи неожиданно преподаёт урок ему самому — никогда не говори «никогда», или что-то вроде того, — когда ловко ловит на лету тяжёлую крышку и улыбается самым краешком губ: — Я здесь. Едва дыша, всё ещё не до конца веря в происходящее, Тор делает шаг, другой — наконец-то шаги навстречу, а не прочь друг от друга! — и действительно обхватывает сильными руками плечи брата, сжимает того в крепких, отчаянных объятиях. Неродные, они по-прежнему — самые близкие люди, и сейчас Тор ощущает эту прочную нить, связывающую его с Локи, как никогда отчётливо. Тонкие, узкие ладони Локи осторожно касаются его лопаток — быть может, он чувствует то же самое. Тору тяжело дышать и хочется смеяться, а ещё — многое, очень многое сказать младшему брату. Ему хочется… Ему хочется спросить — неужели ты так робел передо мной в детстве, что мог проводить со мной время только в облике маленькой змейки? Или это был твой способ незаметно лечить мои раны при помощи своей магии? Ему хочется извиниться — прости меня за то, что я обманул тебя в день большой ярмарки. Мне следовало, по крайней мере, честно признаться, что я хочу пойти туда с друзьями. Хотя я до сих пор жалею, что не пошёл на неё с тобой. Ему хочется узнать, наконец, — хотя Тор инстинктивно чувствует, что ответ Локи может изменить для них всё, — в кого же, если не в леди Сигюн, он был влюблён, кем был тот дорогой его сердцу человек, на чью взаимность Локи не смел и надеяться?.. …но Тор боится разрушить редкий момент спокойствия и близости. В конце концов, Локи здесь, с ним, а до Земли путь неблизкий — у них ещё будет вдоволь времени для разговоров. — Вот я, наконец, и дома, — неожиданно глухо, сдавлено шепчет Локи ему в плечо. И Тор, повинуясь наитию, перемещает широкую, огрубевшую от ношения теперь уничтоженного Мьёльнира ладонь на его затылок, чтобы мягко, утешающе поглаживать и перебирать смоляные пряди. Асгард, великолепный дворец и золотой отцовский трон уничтожены, а путь до Земли неблизкий, но Тор понимает, что Локи имеет в виду — их объятие уже ощущается, как дом. Поэтому, он поворачивает голову и легонько касается губами его виска: — Вот ты и дома, Локи.