Две сигареты

Сколько это уже длится? Странно, но Изая даже сам себе не мог этого сказать. Месяц? Два? И сколько раз за это время Шизуо Хейваджима, гроза Икебукуро, тот, кого информатор так долго и так сильно ненавидел и одновременно чьей силой так восхищался, успел отыметь его в самых постыдных позах? Сколько раз брюнет просыпался на следующее утро один в холодной мятой постели с неприятным осадком где-то внутри, в том месте, в котором у всех нормальных не бесчувственных людей обычно бьется сердце, и с некрасивыми отметинами на бедрах, которые позже превращались в синяки и гематомы, уродуя бледную нежную кожу. И каждое такое утро одно и то же: липкое между бедер — дохромать до душа, матеря весь мир и в первую очередь одного явно ненавидящего его сильнее обычного блондина, холодные, приводящие в чувство, струи воды, смыть с себя всю липкую грубость прошлой ночи, жаль только, точно так же нельзя смыть болезненные кровоподтеки на коже, наспех вытереться полотенцем и, без одежды выйдя из душа, доковылять до верхнего ящика на кухне, там, прямо на расстоянии вытянутой руки уже заготовлены таблетки обезболивающего и мазь, растереть холодный гель по воспаленной коже, замереть так и выпасть из реальности минут на пять, не меньше, больше всего сейчас мечтая о крепких сигаретах, лучше всего о тех, что курит Хейваджима. Прикрыв глаза, можно вспомнить, как он медленно закуривает после того, как спустит прямо в зад Орихары, как он опирается о подоконник бедром, выпуская в открытое окно клубы густого дыма, Изая сейчас даже может почувствовать их запах, такой же едкий и впитывающийся в кожу, как и сам Хейваджима. Настолько он до одури хочет закурить. Или же самого Хейваджиму. Но нет же, этот ублюдок даже пачки случайно в квартире Орихары оставить не может. Он ничего никогда после себя не оставляет, кроме этих пятен на коже да боли во всем теле еще дня на три, не меньше. Но Изая ни разу ничего не сказал против. Он только слишком уж по-блядски стонал, срываясь на крики и хрипы. Шизуо это не останавливало, Изаю это — не беспокоило. Мазохист ли он? Может, лишь немного. Но только потому, что раз за разом оставляет дверь своего лофта не запертой, чтобы избежать выламываний этой несчастной двери и траты энной суммы денег на новую. Сегодняшний день не исключение. Изая по привычке не закрывает дверь, в кухонном ящике лежат уже заготовленные заранее таблетки и мазь, часы размеренно тикают, разбавляя давящую сейчас на Орихару тишину, а у самого Изаи уже темнеет в глазах от запаха дурацких сигарет Хейваджимы, которым совсем скоро будет пропитана его спальня и абсолютно всё в ней, включая самого брюнета. В такие моменты, эти самые моменты, когда до прихода Хейваджимы остались считанные минуты, а он знает точно, точно до минут, Изая чувствует одиночество. А тишина ощущается иначе, не как что-то успокаивающее, а наоборот. Она нагоняет панику, стрелки часов заставляют сердце подстраиваться под их ритм и биться чаще: тик-так — тук-тук. Что это, волнение? Волнение перед новой встречей? Не смешите. Но так происходит каждый раз, Изая уже привык к этому щемящему чувству в груди и бешено бьющемуся сердцу. Выкинуть бы нахрен эти часы. Тик-так — Тук-тук. Шизуо привычным жестом заставляет дверь отъехать в сторону, со звонким щелчком захлопывает ее уже изнутри. Все внутри Изаи вздрагивает и сжимается пружиной, комом в горле — не сглотнуть. Без приветствия, прослеживает взглядом. Он проходит в лофт по-хозяйски, как к себе домой. Костюм — с иголочки, сегодня, видно, удачный день, никто не удосужился повредить или испачкать его. Изая надеется, что ему это на руку, может, на синяки после сегодняшней ночи уйдет меньше геля? — Раздевайся, — коротко, это скорее приказ, чем просьба. Привычный, к слову. За Хейваджимой по комнате тянется запах сигарет, и Изая уже ненавидит себя за это, но все равно ведет носом, вдыхая его полной грудью, и искренне надеется, что вышибала этого не замечает. Закурить бы. Шизуо медленно и аккуратно снимает с себя жилетку, сложенные очки — в нагрудный карман, обувь предусмотрительно оставлена у двери. Больше он с себя ничего не снимет, его приготовления окончены. Ах да, последняя деталь. Вытаскивает из кармана брюк сигареты с зажигалкой, осторожно кладет на край подоконника. Выкурив две сигареты, когда все закончится, он так же бережно возьмет их, куда бережнее, чем берет Изаю, и сложит обратно в тот же карман брюк, и, накинув на себя жилетку, покинет лофт, звучно хлопнув дверью. — Чего застыл? Тебе напомнить, как шмотки снимать, блоха? — Изая вздрагивает, стрелки часов теперь словно идут в разы медленнее. Тик. Так. — Тук. Тук. Сердце ухает слишком громко и медленно, как затишье перед бурей. Тело словно готовится к какому-то феерическому выплеску эмоций, и поэтому предпочитает экономить силы, зная, что скоро они понадобятся. Не каждый выдержал бы. Тик. Так. — Тук. Тук. Изая благодарен сейчас этим часам. Ни за что от них не избавится. Шизуо не любит ждать, Изае нужно поторопиться. Он раздевается под оценивающим взглядом Хейваджимы. Неуютно. Внутри холодно. А тело уже горит под взглядом его янтарных глаз. В голосе Шизуо тоже все минус 60 по Цельсию, лед в Антарктиде покрывается новым слоем, пока он бросает свои немногословные реплики. А вот взгляд жадно пожирает Изаю целиком, тому не нужно видеть это, достаточно чувствовать. Сегодня он одет в свою привычную одежду: водолазка и черные джинсы. Больше на нем ничего нет, белья — тоже. Он знает, Шизуо это заводит. Водолазка небрежно летит на пол, между тиканьем часов слышно, как гулко сглатывает Хейваджима. Он хочет Изаю, Изая улыбается. Пружина внутри скручивается все сильнее, перекрывает дыхательные пути, грудь вздымается высоко, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха, он нужен телу как никогда, потому что Изая готов задохнуться от того, как на него сейчас смотрят эти глаза. В заключении о смерти так и будет указано: причина смерти — янтарные глаза одного ублюдка, но Изае плевать, Изая впервые готов простить это Шизуо. Потому что эти глаза с расширенными сейчас от плохо скрываемого возбуждения зрачками так жадно гуляют по его телу, заставляя сердце забыть к черту о гребаных часах. Туктуктуктуктуктуктук. Пружина в груди сжимается до боли, потому что иногда в этих глазах, чаще всего когда бедра Изаи широко разведены в стороны, а Шизуо грубо удерживает его за них, чтобы Изая не вздумал дернуться или отстраниться, ведь очень хочется — Шизуо долбится в брюнета без доли жалости, иногда в такие моменты в глазах Шизуо можно увидеть что-то кроме похоти или безразличия. Что-то, что похоже на тот взгляд, каким он одаривает своих близких и друзей. Такой взгляд Изая видел у него не раз, когда Шизуо говорил о любимом брате. В такие моменты в глазах Шизуо Изая видит солнце, теплое, не обжигающее, и не холодное солнце Антарктиды, где за это время, лед покрывается новым слоем поверх прежнего. Изая расстегивает молнию на джинсах, смотря прямо на лицо Хейваджимы, в те самые глаза, хочет видеть гамму эмоций на этом лице, когда Шизуо поймет, что под одеждой нет белья. Джинсы спадают с худых бедер, стоит Орихаре лишь слегка приспустить их. Он делает шаг вперед, оставляя скомканную одежду на полу позади. Он отрывает взгляд лишь на секунду, опуская его на пол перед собой, а когда поднимает голову, то Шизуо уже стоит совсем рядом, почти вплотную. Когда только успел. Холодное солнце Антарктиды, заполняющее сейчас всё существо Изаи, жжет очень больно. Так же больно, как когда его запястье стискивают в стальной хватке, заставляя сделать несколько шагов и уткнуться лицом в стену. На запястье останутся следы, Изая уже это понимает, шершавая поверхность обоев неприятно дерет кожу, а у Орихары уже колом стоит от горячих грубых рук, гуляющих по его обнаженному телу. Он знает, Шизуо так проще, когда он не видит лица Орихары и его взгляда. Так проще быть и дальше жестоким и хладнокровным, так можно и дальше делать из этого только секс. Так проще до синяков терзать бледную кожу Изаи, не видя в его глазах боли. Так проще обоим. Изая знает наперед, в таком положении ему позволят немного. Рука выгнута и прижата к его спине, аккуратно остриженные ногти больно впиваются в кожу, когда он сжимает руку в кулак. — Отставь зад, — в самое ухо, уже где-то за гранью сознания, потому что ему кажется, что холодное солнце Антарктиды сейчас сожжет его дотла, стоящий член ноет так, что впору выть и умолять дотронуться до него, рука уже сама тянется, но Шизуо знает. Шизуо ловко перехватывает свободную руку, заламывая ее за спину вместе с первой. С губ Орихары срывается жалобный стон, он кусает нижнюю губу и знает, что Шизуо сейчас выглядит чертовски самодовольным. Он любит, когда Изая скулит и просит его, как девчонка. — Терпи, Изая. — Шизуо обожает говорить ему это, все с тем же самодовольством и с той же улыбкой на лице, скорее даже ухмылкой. Почти злой. Всегда в такие моменты называет его по имени, всегда говорит это свое «терпи». А Изая не может терпеть, не может, мать вашу. Хейваджима еще и не сделал толком ничего, а Орихара уже готов хныкать и умолять. Точно как девчонка. Тиканья часов Изая уже не слышит, слышит лишь, как шуршит одежда, когда Шизуо приспускает свои брюки вместе с боксерами, а когда между ягодиц скользит твердый истекающий смазкой горячий член, в мире наступает звенящая тишина. И только стук сердца, который Изая все равно не слышит, лишь чувствует, как оно бешено бьется о грудную клетку, словно хочет выломать его ребра изнутри к чертям. Его жестко вбрасывает обратно в реальность, и мир резко снова наполняется звуками и запахами, когда Шизуо проталкивает в него свой член, предварительно лишь смачно сплюнув на пальцы и размазав слюну по головке. В большем, он считает, нет необходимости, он имеет Изаю часто, Изая хорошо растянут. Поначалу трудно, и Изая давится криками, искусывая припухшие губы, но это проходит. Несколько толчков, и вот член уже легко толкается в разработанный анус информатора. Часы тикают где-то далеко, Изая даже не может сосредоточиться на них, запах сигарет сейчас оглушает его, он повсюду, как и боль в заднице, но она быстро исчезает, или он просто к ней привык, а вот запах остается. Но этого мало, чтобы кончить. Шизуо имеет его по-собственнически, размашисто долбится на всю длину, Изая не успевает осознать тот момент, когда ладонь уверенно ложится на его ягодицу — снова будут синяки. Орихара протяжно стонет, когда Шизуо трахает его так, как ему нравится, вбивается быстро и глубоко, выходит почти полностью, чуть замедляясь, и затем резко вгоняет член снова. Шизуо знает, как любит Изая. Но Шизуо еще знает, как измучить его, заставить изнывать и терпеть до слез без возможности кончить. Шизуо никогда не уходит, не получив этого, и уж тем более никогда не позволяет информатору кончить, пока не увидит нечто на его лице, о чем знает только сам Хейваджима, пока не заметит в уголках глаз капли слез. Он не прикасается к нему. Лишь член в заднице и пальцы, крепко сжимающие руки информатора за спиной — не одним прикосновением больше. Изая всхлипывает, когда Шизуо глубоко толкается в него и замирает внутри, не шевелясь. — Шизуо… — как мольба о помощи, потому что Шизуо это нравится. Нравится его имя, не какое-то паршивое «Шизу-чан», произнесенное таким тоном информатора. — Изая? — нет, ни блоха, ни кровосос, никаких эпитетов. Только так. По имени. Изая. Потому что приходит он иметь не ненавистного информатора, он приходит иметь Изаю. И звать в такие моменты он его будет только так, никак иначе. — Пожалуйста… — Шизуо плавно покачивает бедрами, находясь внутри. Он сам на грани, слишком горячо и влажно, а Изая так одуряющее сжимается вокруг него, так просит, что впору кончить прямо сейчас, но он должен услышать это. — Что, Изая? — это пытка для обоих, но вот об этом Изая не узнает никогда. В его сознании это всегда будет только его личным наказанием. — Прошу… я хочу… кончить… — пружина внутри с жутким звоном разжимается, Изая скулит, подаваясь бедрами назад к Шизуо, загоняя в себя его член еще глубже, до упора, его собственный стояк так просит к себе внимания, что на глаза наворачиваются слезы. Шизуо улыбается и, резко выйдя из хрупкого тела полностью, вновь загоняет его на всю длину, втрахивает того в стену, едва сдерживаясь, чтобы правильно рассчитывать силу и не покалечить, не вжать в стену до хруста его собственных ребер. Он наклоняется к уху информатора, жарко шепча: — Молодец… заслужил, — теплая рука скользит по груди информатора, резко, одним движением прижимает к своему телу, опускается ниже, по животу и еще немного, обхватывает член, надрачивая так быстро, как может позволить бешеный темп. Изая кричит. Нет, не от боли, а потому что Шизуо сделал все как надо и даже лучше. Чтобы кончить ему осталось лишь самому плотнее прижаться влажной от пота спиной к горячей даже через неснятую рубашку груди Хейваджимы. Ведь теперь можно, Шизуо позволил. Закрыть глаза, представить, что на нем нет этой чертовой ненавистной информатору рубашки из коллекции его братца, представить, как он вжимается спиной в грудь Хейваджимы, чувствуя не раздражающую сознание ткань, а горячую гладкую кожу. Но его по-прежнему ломает. Не хватает. Мало-мало-мало. Кажется, он стонет это вслух. Кажется, он делает это каждый раз. Но Шизуо каждый раз беспощаден. Никогда не позволит почувствовать ему больше, чем достаточно. Сегодня Изая не сдается. Его тело предает его, не желая отпускать от себя напряжение. Изая слишком измучен, слишком вымотан, он так жаждет прикосновения, больше, дольше, что готов на что угодно. И вот тогда где-то на грани воображения Изае кажется, что он чувствует прикосновение теплых губ к волосам. Едва заметное, но это точно оно. А глаза сейчас у Шизуо цвета теплого солнца, Изая это точно знает, и кончает, пытаясь не задохнуться от соленой влаги, текущей по щекам, и куда-то в рот, и по подбородку. Шизуо хрипло стонет и кончает вслед за информатором, все еще сжимая в руке его обмякающий член. Выходит, тут же натягивая на себя брюки. Всё что необходимо Хейваджима сделает дома, не здесь. Здесь у него осталось всего одно дело. Он не спеша отходит от информатора, пока тот на дрожащих ногах оседает на пол. Шизуо на него не смотрит, он и так знает, что сейчас ноги не держат этого щуплого информатора. Но его это мало волнует. Закурить сейчас важнее. Две сигареты, одна за другой. Два щелчка зажигалки. Изая судорожно тянет носом воздух. Вдруг успеет вдохнуть достаточно, чтобы ощутить едкий запах сигарет у себя внутри? Без единого слова Шизуо покидает лофт, шумно задвигая дверь. В звенящей тишине внезапно часы снова напоминают о своем существовании, а сердце вспоминает, что можно колотиться в груди, не причиняя боли. Тик-так — Тук-тук. Спасибо им за это. Плевать на не желающее слушаться после яркого оргазма тело. Подойти к подоконнику, где запах сигарет и легкий кумар еще напоминают о присутствии здесь Хейваджимы. И дышать-дышать-дышать. Жадно, ненасытно. Не позволить дыму ускользнуть, впитать в себя, чтобы на утро он весь пах как Хейваджима, и ненавидеть себя за это. Опустить глаза и через секунд пять, может десять, двадцать, понять, что ты, Изая, забыл нахрен, как дышать, потому что на краю подоконника лежит пачка сигарет. Сердце пропускает удары, пока тиканье часов бьет по ушам, совсем не помогая. Тик-так. Тик-так. Он их точно выкинет к чертям.